Вскоре показались сами гости. Из-за поворота, стуча копытами по брусчатке, вырвалась кавалькада всадников, впереди которой на здоровенном жеребце скакал сам Петр. Что и говорить, смотрелся он очень колоритно! Я, в своих до серой холстины отстиранных портах и рубахе, даже в воротину вцепился.
В свои семнадцать лет Петр Алексеевич был довольно высоким, с неплохим разворотом плеч. Его кулакам даже сейчас могли позавидовать многие мужики. Вдобавок он был весь какой-то порывистый, резкий, словно на шарнирах, что отражалось и на его походке, движениях. Казалось, Петр все время куда-то боялся не успеть, опоздать сделать что-то очень важное. Отсюда и его широкие, буквально аршинные, шаги, порывистые движения, быстрая перемена настроения и желаний. Он очень быстро переключался с одного дела на другое, практически все пытался делать сам…
Петр осадил жеребца у самых ворот и тут же ловко спрыгнул с него на землю. Одетый в камзол иноземного покроя, он с радостным воплем бросился обниматься с Лефортом.
– Ждал, небось, Франц?! – усмехнулся он, оглядывая встречающую его дворню. – Давай показывай, как готовился!
Теперь уже я усмехнулся, слыша все это. Правда, усмешку эту пришлось спрятать. Сейчас, если повезет, за такое могли и в зубы дать, а если нет, то батогами отстегать. «Ждали, Петя. Столы ломятся от припасов, как тебя ждали. С вчера еще бочки с пивом и вином заготовлены. Смотрите вусмерть не упейтесь и не ужритесь! Блин, и куда только столько влезает?» Если честно, в свое время, читая исторические книги об этих временах, смотря фильмы, я с большим сомнением относился к описаниям таких столов. Все эти безумные нагромождения еды, выпивки мне казались преувеличенными. Нельзя же столько жрать! Сорок – пятьдесят перемен первого, второго! Потом ведрами и бочками самого разного питья! Это же все физически не могло влезть! Однако здесь я убедился, что это не преувеличение! На царских пирах и боярских застольях гости жрали так, что засыпали за столами, падали замертво.
– Ждали, государь, ошень ждали. Для меня это есть большая честь. – Лефорт чуть посторонился, пропуская Петра вперед. – Я приготовить подарки… для рихтиг… правильного государя. Для настоящего зольдат, для воина.
Невооруженным глазом было видно, что Петру такая неприкрытая лесть нравилась. Очень нравилась. Блестели его глаза, на губах гуляла улыбка. «Как окучивает, немчура… почти немчура. Просто подметки рвет… Интересно, а точно ли все это из-за денег? Может, Лефорт просто на кого-то работает? Была же байка, что большая часть петровских реформ, мягко говоря, оказалась губительной для страны. Читал ведь, что Петр свет Алексеевич положил чуть ли не четверть населения страны: в Азовских походах, Северной войне, своих гулаговских стройках. Притащил из Европы новые шмотки, безбородые лица, оргии, табачок и т. д. и т. п. Может, Петя это не ангел небесный, а черт рогатый?» Признаться, после таких мыслей на Лефорта и Петра я взглянул совершенно другими глазами. «Нужно ли было все это городить? Особенно такими методами? Лес рубят, щепки летят, да или нет? Может, надо было идти совсем другим путем? Что, совсем не было других вариантов? Я, даже не будучи великим экономистом и военачальником, могу назвать пару вариантов, как бы действовал на месте Петра Великого. Может, попробовать рискнуть? Сейчас ведь тот самый момент, когда можно повлиять на государя. Его еще можно в чем-то убедить…»
Я не успел дожевать эту мысль, заметив выразительный кивок Лефорта. По всей видимости, вскоре он собирался представить Петру и меня. «Ладно, война план покажет».
– Ах! – и тут дверь отворилась и на пороге в дурманящем аромате розового масла появился кто-то весь в воздушных рюшечках, между которыми поблескивало белоснежное тело. – Ой!
Как же это прозвучало невинно и одновременно дико сексуально! Мы все трое – Лефорт, Петр и я – «сделали стойку» одновременно, словно договаривались об этом заранее. «Бог мой! Вот это мадама! Как же она расфуфырилась! Просто бомба!» В какой-то момент я даже позавидовал юному царю, на которого и была заряжена эта скромно улыбающаяся штучка.
Вы видели этот растиражированный образ баварской подавальщицы с двумя здоровенными кружками пенного пива, прижатыми к необъятной груди улыбающейся дивы? Если да, то примерное представление о том, как выглядела в это мгновение Анна Монс, должны иметь. На ней было белое платье с таким декольте, что очень и очень многое открывало нескромному взгляду. Ее пышные черные волосы, красиво обрамлявшие белоснежное личико, были перехвачены сверкающей диадемой. В очаровательных ушках виднелись серебряные сережки с красными камешками, похожими на крошечные капельки крови. Если же скользнуть взглядом к ногам этой юной обольстительницы, то чуть ниже края подола можно было увидеть носики ее аккуратненьких башмачков. «Черт побери, у бедной женушки Петра нет ни шанса. Куда дочурке захудалого дворянчика тягаться с такой штучкой, да еще специально заряженной на царя! Сто процентов, ни шанса! И дело тут, конечно, не в сиськах… Слишком уж многое стоит на кону… Хотя, надо признать, выглядят они завораживающе».
– Прошу меня простить…
Петр, не отрывая взгляда, смотрел на невинно хлопающую ресницами Анну; вид у него сильно напоминал состояние контуженного.
– Я – Анна…
Лефорт тут же сделал шажок вперед и чуть ли не торжественно проговорил:
– Государь, прошу меня простить, я не познакомить вас со своей гостьей.
Барышня вновь потупила глазки, сложив ручки на животе и явив собой просто образец убийственной невинности.
– Это есть дочь мой лучший фроенд… друг торговец Монс, Анна Монс.
Тут она изобразила книксен, чуть присев и открыв такой вид на ее восхитительные полушария, что у меня волосы дыбом встали.
– Она помочь мне показать мой дом. Прошу, государь.
«Блин! Я тут голову ломаю, как на себя внимание обратить. А она даже париться не стала, как показала товар лицом… Молодец! Далеко девка пойдет. Я тогда что парюсь?! У меня, конечно, такого природного богатства нет, но зато есть кое-какие знания».
Дальше началась действо, которое сам же Петр назовет красивым словом – ассамблея. Я же, видя все собственными глазами, скажу проще. Начавшееся довольно чинно и благородно сидение за пиршественным столом через пару часов превратилось в безудержную пьянку с диким хохотом, воплями, криками и с довольно странными развлечениями. В одного пытались влить чуть ли не ведро вина, другого заставляли глотать сырые яйца и нечищеные лимоны. А в одном из закутков лефортовского дома я вообще наткнулся на какого-то петровского офицера, пытавшегося задрать юбку служанке. Хорошо наклюкавшийся офицерик все время откидывал мешавшую ему шпагу и одновременно пытался удержать вырывавшуюся девицу.
От собравшихся не отставала и красотка Анна. Она, конечно, придерживалась известных границ, но залихватски хохотала вместе со всеми. От вина тоже не отказывалась.
Ближе к вечеру, когда Петр и его гости явно подустали от шума, гама и танцев, застолье начало плавно перетекать в фазу, когда начинались полуфилософские разговоры за жизнь и «как обустроить Россию». Чувствуя, что скоро может выпасть и мне шанс блеснуть знаниями, я незаметно занял позицию возле одной из длинных штор и замер.
В какой-то момент взмокшие от бега слуги начали освобождать часть стола от многочисленной посуды, объедок и мусора. Петр, раскрасневшись от выпитого пива, громким голосом требовал от Лефорта рассказать про Азовские походы. Голоса швейцарца из-за шума-то и слышно особо не было.
– …А ты всем поведай! Что, друг Франц, думаешь, мы про Ваську Голицына ничего не знаем? – Петр с чувством шмякнул глиняной кружкой о стол. – Какой он такой воин? Сколь людишек в степи положил?
Чувствовалось, что юного государя несло. Так долго сдерживаемое раздражение, а может, даже и ненависть, к тем, кто отделял его от власти, наконец-то выплеснулось. Ему явно хотелось посмеяться над неудачей Василия Голицына, так и не сумевшего овладеть Азовской крепостью.
