Он придавил ее своим телом, так что пенис вновь угнездился между ее грудями, и, опершись на руку, взял двумя пальцами ее жаждущий сосок.

Она подскочила как ужаленная! Его поцелуй длился бесконечно — грубый, безжалостный, исполненный свирепого мужского желания. Ее удовольствие, нагота и извивающееся тело лишь подогревали его потребность овладеть ею, но Джереми не торопился, продолжая играть ее твердым соском. И не мог насытиться. Не в силах отпустить ее, он приподнял голову и прорычал:

— У тебя роскошная грудь, я с ней не расстанусь.

И тут понял, что обратной дороги нет. Он возьмет ее, поймает на слове. Возьмет поцелуи, тело, завладеет ее девственной щелкой, потому что в этой битве ему не выиграть.

— Еще, еще, сильнее, — умоляла Реджина.

— Не волнуйся, тварь, сделаю. Ты вот уже неделю дразнишь меня, и мое терпение на исходе. Я заплатил за тебя и беру свое. Сядь.

Она приподнялась, медленно, осторожно, и перекинула ноги через край кровати. Он встал за ней, легонько крутя сосок и перекинув руку через ее плечо так, что она невольно опиралась на его грудь. Прижимаясь к ее попке, он двинулся к небольшому креслицу без подлокотников и уселся так, чтобы она по-прежнему оказалась к нему спиной и оседлала его пенис. Пальцы его по-прежнему теребили ее сосок.

Реджина запрокинула голову, безмятежно отдаваясь его требовательному поцелую. О, этот пламенный, алчный поцелуй! Ее руки гладили вздувшуюся головку его пениса, пока он сосал ее язык и сдавливал соски, заставляя ее отдавать каждую частичку своего тела его повелительным рукам.

Сквозь туман Реджина почувствовала, как он отпустил один сосок, его пальцы проникли в ее бархатистое тепло. А вторая рука по-прежнему терзает другой сосок. Ее тело дернулось в спазмах, ища утоления, но Джереми только усилил давление, проникновение… поцелуй…

Она таяла, таяла, как снежный ком, растворяясь в его объятиях. О, только бы эти пальцы надавили крепче, скользнули глубже, ласкали жарче, грубее… стискивали сосок сильнее… О, откуда он знает, как распалить ее до такой степени, чтобы она хотела еще и еще, поскольку, что бы он ни делал, этого все равно недостаточно?! Ей уже нечем дышать, еще немного — и она задохнется от желания.

— Твой сосок сводит меня с ума, но еще больше я хочу взять тебя.

— Так сделай это, — попросила она.

— Теперь меня не остановить.

Джереми тверже нажал на ее ждущую, сочившуюся влагой плоть. Реджина широко открылась для него, нетерпеливо надавливая на неумолимые пальцы.

— Вижу, тебе нравится, когда я внутри.

Реджина издала слабый нечленораздельный звук.

— И тебе тоже, — прошептала она.

— Поверь, куда лучше, если взамен пальцев туда вонзится мое копье.

Господи, кто бы мог подумать, что она так развратна и созрела для постели! Он зря потратил три часа, прежде чем решился подняться к ней. За это время он укротил бы ее, поставил на колени и погрузился в гостеприимное лоно, заставив молить о ласках.

Ад и кровь! Но он умирает от наслаждения, когда ее сладкая попка давит на его пенис, а невинные пальцы сжимают головку. Ради одного этого можно с ума сойти. Она сама хочет этого, и притом страстно. Но он пока не собирается дать ей удовлетворение, как, впрочем, и поддаваться ее льстивым уговорам. До тех пор, пока не пробьет дорогу сквозь барьер ее девственности.

Но искушение… Господи, как он хочет возбудить ее до потери сознания, прежде чем возьмет окончательно…

— Когда? — выдохнула Реджина.

— Что «когда»?

— Ты возьмешь меня.

— А тебе уже невмоготу, шлюха!

— Если это так же хорошо, как твои пальцы во мне…

— Но моя плоть куда длиннее, толще и тверже. Как, по-твоему, это будет?

— Большой, толстый, твердый…

— И наполнит тебя.

— Да, — вздохнула она. — Сейчас.

— Скоро.

— О, не вынимай пальцы…

— Так нужно…

Она такая влажная там, внизу, и совсем готова. Еще минута ожидания… если он выдержит… перед тем, как взять ее. Минута торжества, минута, которой стоит насладиться. До сих пор оба с увлечением участвовали в игре наслаждения, но теперь зашли в тупик. И дело не только в ее девственности. Как быть с Реджинальдом, который доверял ему как сыну?

Она уже знает многое, его шлюшка, оказавшаяся способной ученицей: Им ни к чему идти дальше, чем они уже зашли. Достаточно, чтобы забавляться постельными играми. И без того он уже на пределе терпения и выдержки.

— Джереми, — умоляюще прошептала Реджина. Проклятие! Слишком поздно для сомнений и колебаний.

И для того, чтобы потребовать обратно пятьдесят гиней. Она слишком горяча, слишком влажна, слишком притягательна.

Джереми снова поймал ее губы в изнуряющем поцелуе собственника, подвинулся так, чтобы ее ноги разошлись и твердый стержень уперся в ее наготу. Она ощутила, как скользит головка вдоль ее мокрой расселины взад и вперед, потом внутрь, чуть глубже и еще чуть-чуть, осторожно пробираясь в ее источающий влагу тесный грот.

О Боже! Реджина прервала поцелуй и посмотрела вниз, чтобы увидеть несгибаемый отросток, скрытый между ее ног. Он позволил ей почувствовать все — его силу, жар, обладание. Она нерешительно дернулась, словно пыталась освободиться, и Джереми надавил сильнее.

Пусть ерзает и извивается. Чем больше она дергается, тем глубже он в нее войдет. Она была такой скользкой, такой тугой, такой раскаленной, что Джереми боялся излиться раньше времени. Ощущение ее подрагивающей попки, видение его плоти, вторгшейся в нее, лишали его последнего самообладания. Он не мог пошевелиться. Он, все еще сжимая ее сосок, откинул ей голову, чтобы припасть к губам.

Поцелуй лишил Реджину остатков разума. Так вот что это такое — стать рабыней мужчины. Джереми не лгал. Это означало полную капитуляцию, покорное вручение себя, своей женской тайны, своей души ему — господину. Означало ту власть, которую дает только физическое обладание. И все это было известно любовницам.

Инстинкт не подвел ее: она не позволит ему ничего утаить. Его волшебные пальцы на соске доводили ее до безумия. Ощущение его плоти между бедер было ни с чем не сравнимо. Когда он заполнит ее до конца? Она безумно хотела этого, хотела, чтобы каждый дюйм могучей плоти укоренился там, где его место.

Она чуть отстранилась и прошептала:

— Мне так хорошо. Я хочу, чтобы ты был во мне. Весь. Он дернулся, задрожал и оросил кустик ее темных волос.

— Кто бы мог подумать, что это так хорошо? — выдохнула она, счастливая, что ее слова заставили его излиться. — Я не могу тобой насытиться.

Джереми рванулся, понимая, что все кончено. Он пропал. Подавшись вперед, на мгновение сжался и исторг дымящиеся густые сливки в ее неумелое девственное лоно. Какое это чудо — мужское тело, если слова способны так безумно возбудить его! И пенис… все еще готовый к бою, несмотря на то что сейчас произошло. Ее невероятно волновало, что он по-прежнему твердый и залит ее нектаром.

— О, мы еще не закончили, шлюха, — пробормотал Джереми. — У меня достаточно осталось для тебя. — Он сполз с кресла, обхватив ее за талию, дотащил до постели и швырнул на спину. — Раздвинь ляжки, ты сама на это напросилась.

Она истекала его семенем, своей влагой, но он вонзил в нее свой пенис до самой девственной перегородки. Она приподнялась на локтях, чтобы увидеть, как глубоко он соединен с нею.

— Хочешь, чтобы я заполнил тебя?

Он сделал выпад, и Реджина съежилась.

— Это мой рыцарь в тебе. — Джереми вышел из нее, снова вошел и вышел, затем с размаху врезался до конца, без предупреждений и ласк. — Ты сама хотела, — шепотом повторил он. — Никогда не дразни мужчину, который не помнит себя.

Ей нужно немного опомниться; сейчас нет времени осознать, что происходит и что она чувствует. Ей одновременно хотелось и немедленно выбраться из-под него, и остаться, и смятение мыслей не давало сосредоточиться. Столь властного, неумолимого завоевания Реджина не ожидала.

— Ты тверд, как кость, — вымолвила она наконец. — Сколько еще ждать, пока, как обещал, не заездишь меня до потери сознания?