Всего состоялось 11 заседаний конгресса. Его работа завершилась 8 июня. Обращаясь на последнем заседании к собравшимся, архиепископ Александр (Немоловский) положительно отозвался о прошедшем конгрессе и выразил слова благодарности инициировавшей его Константинопольской Патриархии. В завершение своего выступления владыка Александр поблагодарил Вселенский Патриархат и Всеправославный конгресс за небезразличие к положению Русской Православной Церкви и Святейшего Патриарха Московского и всея России Тихона[123]. Принятие конгрессом постановления о положении Русской Церкви действительно имело положительное значение и, возможно, сыграло какую-то роль в освобождении из-под ареста Патриарха Тихона в конце июня 1923 г.
Однако многие решения конгресса не были усвоены в канонической практике ни одной из Поместных Православных Церквей. Более того, авторитет самого конгресса впоследствии был поставлен под сомнение Александрийской, Антиохийской, Иерусалимской, Русской и Сербской Церквами[124].
Еще до завершения работы конгресса на проходившем 4 июня 1923 г. заседании Русского Зарубежного Архиерейского Собора его участники не сочли возможной реализацию в церковной жизни российской диаспоры инициативы Всеправославного совещания по реформе церковного времяисчисления и допущению второбрачия для духовенства[125]. Со второй половины июня официальный орган Архиерейского Синода журнал «Церковные ведомости» начал публикацию критических материалов в отношении проекта реформы церковного календаря, решения о второбрачии вдового духовенства и притязаний Фанара на подчинение всей православной диаспоры[126].
В конце июля Зарубежная Русская Церковь заметно ужесточила свое отношение к Всеправославному конгрессу, основанием к чему стало получение митрополитом Антонием (Храповицким) копии послания Патриарха Александрийского Фотия на имя Патриарха Антиохийского Григория IV Этот документ подвергал резкой критике конгресс, называя его «самозваным», «неканоническим» и «незаконно составленным», характеризуя поставленные на нем вопросы как «неблаговременные» и «неуместные», а решения «бесцельными», «неканоничными» и «вредными». Патриарх Фотий заявлял об осуждении конгресса Священным Синодом Александрийской Православной Церкви и отвержении изменения традиционных православных канонических норм[127].
Окончательное отношение Русского Зарубежного Архиерейского Синода к Всеправославному конгрессу было сформулировано в определении от 25 июля – 7 августа 1923 г., согласно которому предполагалось «уведомить Вселенского Патриарха, что постановления созванной им Междуправославной Константинопольской Комиссии, переименованной им во Всеправославный конгресс, в частности о второбрачии духовенства, о реформе церковного календаря и введении с октября месяца сего года в церковном обиходе нового времяисчисления не могут быть приняты Русской Православной Церковью за границей как противоречащие свящ[енным] канонам и древней церковной практике, освященной Вселенскими Соборами»[128].
Более того, Архиерейский Синод отказал конгрессу и во всеправославном статусе: «Комиссия, не является выразителем голоса всей Св[ятой] Вселенской Соборной Апостольской Церкви и решения его не могут иметь силы декретов, обязательных для Православной Церкви». Обсуждавшиеся на конгрессе вопросы были объявлены подлежащими рассмотрению исключительно Вселенского Собора, несвоевременными для Русской Церкви и чреватыми возникновением раскола. Решение о реформе церковного календаря характеризовалось как поспешное, проведенное неканоническим путем и вредное[129].
Нивелировав роль архиепископа Александра (Немоловского) как представителя Русской Церкви на конгрессе, Архиерейский Синод запросил архиепископа Анастасия (Грибановского), «находит ли он удобным оставаться в Константинопольской Междуправославной Комиссии после вынесенных ею решений». Фактически отзывая голос своего представителя от деяний конгресса, Архиерейский Синод определил также направить Константинопольскому Патриарху копию ответа архиепископа Анастасия[130]. Через несколько дней Архиерейский Синод принял решение не дожидаться ответа архиепископа Анастасия, и на основании неприятия конгресса тремя Восточными Патриархами (Александрийским, Антиохийским и Иерусалимским) вывести управляющего русскими приходами в Константинополе из его состава[131].
Позднее находившийся в юрисдикции Русской Православной Церкви Заграницей епископ Никон (Рклицкий) писал: «Важнейшими постановлениями Собора было решение о переходе на новый стиль и о допустимости второбрачия духовенства. Александрийская, Антиохийская и Иерусалимская Церкви не участвовали в Соборе, считая его созыв неблаговременным (а Мелетия – неканоническим узурпатором). Постановления же его были ими отвергнуты, как, по выражению Александрийского Патриарха, “противные практике, преданию и учению Святейшей Матери-Церкви и предложенные в качестве как будто легких модификаций, которые, вероятно, вызваны требованиями нового догмата современности” (Грамота Антиохийскому Патриарху от 23 июня 1923 г.). Представители Русской Зарубежной Церкви (архиепископы Анастасий и Александр) и вслед за ними Архиерейский Собор отнеслись совершенно отрицательно к этим реформам»[132]. Митрополит Антоний (Храповицкий) назвал календарные изменения «неразумной и бесцельной уступкой масонству и папизму»[133].
10 июля в письме архиепископу Финляндскому Серафиму (Лукьянову) Патриарх Мелетий ложно сообщил, что новый календарь якобы приняли «с согласия и посредством решения всех Православных Церквей». Таким же образом первоначально был введен в заблуждение и Патриарх Тихон[134]. В дальнейшем архиепископ Анастасий (Грибановский) послал Московскому Патриарху из Константинополя телеграмму о том, что далеко не все Православные Церкви приняли новый календарь[135].
Только 25 июля 1923 г. Константинопольский Синод обратился к Поместным Православным Церквам, заявляя, что ожидает их «общего одобрения» решения о церковно-календарной реформе, для того чтобы оповестить «решение [Всеправославного] конгресса как решение Единой Святой Соборной и Апостольской Церкви». Однако значительная часть Церквей отвергла предложенную реформу[136]. В ответ на грамоту Вселенского Патриарха от 12 марта 1924 г. о введении в церковном обиходе новоюлианского календаря Патриарх Московский и всея России Тихон известил его, что в Русской Церкви ввести новый стиль оказалось невозможным ввиду решительного сопротивления народа[137].
Патриарх Тихон дал и окончательную оценку статуса архиепископов Анастасия (Грибановского) и Александра (Немоловского) как участников Всеправославного конгресса. В своем «Заявлении в Центральный Исполнительный Комитет по вопросам об отношении Православной Русской Церкви к календарной реформе (переходу на григорианский “новый” стиль)», датированном 30 сентября 1924 г., он отказал этим иерархам в правомочности выражения голоса Русской Православной Церкви на константинопольском совещании. В контексте оценки легитимности решений конгресса Патриарх Тихон писал: «Неблагоприятным для совещания обстоятельством, в значительной степени умаляющим вес всех его постановлений, было отсутствие на нем уполномоченных от Патриархатов Александрийского, Антиохийского, Иерусалимского и Всероссийского»[138].
