...Я просыпаюсь с рассветом на берегу. Зябко: дует холодный кроссшор. Тру лицо, встаю, прыгаю на месте, чтобы согреться. Некстати ноет нога, напоминая о грехах юности. В инсайде - каша, на воду не выйти. Вздыхаю, запахиваю рубашку и лишь тут замечаю меж пальцев шелковую ленту цвета ультрамарин...
* * *
Волна пришла в начале лета.
Я лишь ухмыльнулся вестям - развод, подумалось мне. Тогда сразу вспомнился спот у Сен-Суси - бичбрейк с прозрачной зеленой водой, ленивые морские волны, узкая полоска пляжа. Оверхед там подобен единорогу: регулярные сэты, тонкий лип, раздолье для трюкачей на шортбордах, рай для кайтсерфинга. Плохое место для тех, кто ищет Большую волну.
Но не в этот год: в начале лета, на споте у Сен-Суси поднялась пятидесятифутовая волна.
На пару месяцев Тринидад стал меккой бигвэйв-райдеров... и их проклятием. Первым пропадает Шон. Уходит на лайн-ап и исчезает Эшберн. Майри, Сайрус, Хироюки, Альбертино - взбесившийся спот проглатывает бигвэйв-райдеров одного за другим. Лучшие из лучших, они просто исчезают - ни тел, ни досок. А волна не покоряется никому. В конце августа на битву с ней выходит Майлз, штурмует восьмидесятифутовое чудовище - его видят верхом на липе за мгновение до того, как ломается волна. О том, что он пропал, я узнаю от Моники - она звонит, обливаясь слезами. Я утешаю, как могу, уже зная, что все решено. В ту же ночь пишу письмо редактору, что ухожу в отпуск - первый за много лет, и бронирую билеты перекладными до Порт-оф-Спэйн.
Как бы долго я ни бежал, моя судьба настигает меня.
* * *
Старик Шульц - известный шейпер, да и серфер, пожалуй, уникальный. Еще до моего рождения, катал с легендарным Шоном Томсоном, потом пришел в бигвэйв-серфинг и что таить греха - привел в него всех нас. Я хорошо помню тот лагерь на Оаху и отчаянный, сумасшедший штурм Пайплайн. За безрассудство "Банзай" наказала меня переломом бедра и навсегда заразила бигвэйв-райдингом: я больше не мыслил жизни без Больших волн.
Он давно катает лишь на бичбрейках с пологими волнами, берет время от времени пару призов в любительских соревнованиях, а десятифутовый "ган" сменил на короткий "фиш", но хватки мастера не растерял. А еще - нет по эту сторону экватора лучшего шейпера, чем старик Шульц.
- Старушке пора на покой.
Удивительно, но он почти не изменился за эти годы: все тот же едва заметный акцент, все тот же цепкий взгляд серых глаз, все та же добродушная улыбка. Разве что седины прибавилось.
- Я знаю, - отзываюсь я, не без интереса разглядывая его мастерскую, - но эту доску мы сделали с Майлзом. На ней я покорил австралийского Циклопа и семь сезонов катал в Назаре. Поймал, наверное, сотню Больших волн. Эта доска - часть меня, как рука или нога.
- Ты сильно привязываешься к вещам, малыш, - вытирая руки льняной салфеткой, поучает Шульц, - и тяготишься прошлым. Вы сделали эту доску вместе, но на ней же ты и дропнул Майлза.
- А он дропнул меня с моей семьей, - глухо отзываюсь я, зачем-то потирая металлический стеллаж со смолами, - наверное, это - справедливый размен.
- Сколько вы уже не общаетесь?
- С девяносто второго, как родилась Лиза. Знаешь, - я усмехаюсь самому себе, - Моника говорит, она... уже шесть лет живет в старой Европе. Учится на архитектора, занимается биатлоном. Зимой выходит замуж. Прикинь, старик: у моей дочери свадьба, а я даже не знаю ее в лицо...
- Мы все выбираем, малыш, и несем ответственность за свой выбор. И временами... временами платить приходится слишком долго - намного дольше, чем можно представить. Ты - выбрал, иначе не уехал бы на ту нелепую войну и... не искал бы все эти годы сто футов. Так что правильный выбор, неправильный - но он твой.
- Ты прав, старик, - вздыхаю я, - ты как всегда прав и прямолинеен до тошноты.
- Ну, уж какой есть, - разводит руками Шульц.
- Сколько я тебе должен? - усмехнувшись, спрашиваю я, вынимая купюры из кармана и... застываю, буквально напарываясь на лихорадочный, чумной взгляд шейпера.
Сжатые, побелевшие губы, побледневшая кожа, заметный тремор - сердце? Открываю рот, но Шульц опережает меня.
- Откуда это у тебя?
Дрожащий палец Шульца указывает на мою руку - я опускаю глаза и вижу запутавшуюся среди купюр синюю ленту. Ну, конечно - я же утром спрятал ее в карман и забыл...
- Ты видел ее?! - шейпер кидается на меня, точно одержимый, хватает за грудки, трясет, словно куклу, - Видел? Девушку с синими глазами?!
- Да, в баре у Моллера...
Но старик уже не слышит - ударом распахивая дверь мастерской, бросается прочь. Я не поспеваю за ним и застаю лишь пустую улицу.
Что случилось?
Что это было?
* * *
Я так и не дождался старика.
Оставив денег, забрал доску и, забросив в номер, отправился на пляж.
Ничего не изменилось. Все тот же кроссшор, все та же каша. Кивающие головами пальмы и посеревший от влаги песок, свинцовый кокон бури у самого горизонта и на его фоне, точно в контраст - белоснежный парус одинокого серфера. Вдалеке бушует шторм - возможно, к утру ветер переменится и придет свелл. Можно будет встать на волну - хоть какое-то разнообразие. Я не надеюсь на оверхеды; мой ган плохо подходит для езды по малым волнам, но это лучше, чем гнить в отеле и гулять у воды.
От скуки начинаю прогуливаться вдоль пустого пляжа. В сезон здесь полно серферов, да и в межсезонье катают локали, но Большая волна напугает людей. То там, то тут попадаются расставленные властями предупреждающие таблички, лишь подчеркивающие какую-то абсурдную апокалипсичность тропического пейзажа. Через четверть часа начинается ливень - поливает всерьез. Я промокаю до нитки за считанные минуты, и смысл бежать до отеля теряется - плюнув на все, продолжаю брести по песку.
