– Как я жалею, – заговорила она, – как жалею, что мы поехали в Египет! Кажется, здесь нам грозит беда: я чувствую, надвигается что-то страшное. Доктор Дин, вы видели нынче вечером моего брата?

– Видел, – коротко ответил он и снова погрузился в молчание.

– И что вы думаете? – тревожно спросила Хелен. – Чем объясняете вы эту его… странность… грубость – даже со мной?

При этих словах слезы переполнили ее глаза и полились по щекам, как ни старалась она их удержать. Доктор Дин остановился и сжал обе ее руки в своих.

– Дорогая моя Хелен, – заговорил он, – не тревожьтесь так. Вы только мучаете себя понапрасну. Ничто не в силах остановить поступь Неотвратимого. Я наблюдаю за Дензилом, наблюдаю за вновь прибывшим Арманом Жервазом, наблюдаю за этой таинственной Зиска, наконец, наблюдаю за вами. И что же вижу? Неотвратимость – одну лишь непобедимую поступь Рока. Влюблен Дензил, влюблен Жерваз, влюблены все вокруг, кроме меня и еще одной особы. Паутина сплетена, и я – злосчастная мушка, что, сама не зная как, попала в самую ее середину. Но паук, дорогая моя, тот паук, что сплел эту паутину, – это княгиня Зиска, и она никого здесь не любит! Это она – та вторая особа. Она влюблена не более чем я. Нет, у нее на уме что-то иное: пока не знаю что, но точно не любовь! Кроме ее и меня, влюблен весь отель – и вы тоже!

Хелен высвободила руки; ее нежное лицо озарилось румянцем.

– Я… – пролепетала она. – О нет, доктор Дин, вы ошибаетесь…

– Ни разу в жизни доктор Дин не ошибался в сердечных делах, – с самодовольной усмешкой отвечал он. – Ну же, дорогая моя, не смущайтесь и не обижайтесь. Вас с братом я знаю с тех пор, когда вы были маленькими сиротками: кто же, если не я, поговорит с вами начистоту? Вы, малютка Хелен, влюблены – и совершенно напрасно влюблены – в этого человека, Жерваза. Я много слышал о нем, но до сегодняшнего вечера не встречал. И, должен вам сказать, мне он не по душе.

Хелен побледнела так же стремительно, как до того порозовела; лицо ее в призрачном свете луны казалось настоящим воплощением горя.

– Два года назад он провел лето у нас в Шотландии, – тихо произнесла она. – И был таким милым…

– Ха! Не сомневаюсь. Должно быть, всячески вас обольщал. Прекрасно представляю, как он это проделывал. Неподалеку от вашего дома есть очень романтичная лощина – на берегу реки, там, где лет пять назад я поймал пятнадцатифунтового лосося. Ха! Ловля лосося – здоровое занятие, куда здоровее, чем крутить романы. Нет, Хелен, нет! Жерваз для вас недостаточно хорош: вы заслуживаете лучшего. Он говорил с вами сегодня?

– Да, и танцевал.

– Хм! Много?

– Только один раз.

– А сколько раз он танцевал с княгиней Зиска?

Хелен поникла головой и молчала. Вдруг сухонькая рука доктора мягко, но крепко сжала ее руку.

– Взгляните! – прошептал он.

Она подняла взгляд и увидела, как на террасу, в сияние луны, выходят две фигуры. Белоснежное бедуинское одеяние одного и золотое шитье на другой позволяли безошибочно их узнать: Жерваз и княгиня Зиска. Из груди Хелен вырвался тихий, сдавленный вздох.

– Пойдемте внутрь, – пролепетала она.

– Вот еще! Зачем же? Напротив, давайте к ним присоединимся.

– О нет! – воскликнула Хелен, содрогнувшись от одной этой мысли. – Я не могу, пожалуйста, не просите! Я стараюсь, клянусь вам, очень стараюсь не думать о княгине дурно; но она… не знаю… чем-то меня отталкивает. По правде сказать… наверное, я ее боюсь.

– Боитесь? Фу! С чего вам ее бояться? Верно, нечасто встретишь женщину с глазами как у летучей мыши-вампира: да только пугаться здесь нечего. Я как-то раз препарировал глаза «вампира»: весьма, весьма любопытная работа. Да, у княгини такие же глаза: разумеется, побольше и покрасивее, но выражение точь-в-точь такое же. Вы знаете, я стремлюсь изучить все, что попадается на пути, – и сейчас изучаю ее. Что же? Вы твердо намерены бежать?

– Я обещала танец мистеру Кортни, – нервно ответила Хелен.

– Что ж, закончим наш разговор в другой раз. – И доктор по-отечески похлопал ее по руке. – А о Дензиле не тревожьтесь, с ним все будет хорошо. И послушайтесь моего совета: не ищите себе в мужья бедуина! Выходите за честного, простого англичанина с добрым сердцем, который будет любить вас и беречь, а не за непредсказуемого дикаря, который бросит вас посреди пустыни!

Хелен, будто испуганная птичка, почти бегом бросилась в бальную залу, где уже гремели первые звуки вальса, и Росс Кортни оглядывался в поисках своей партнерши – а доктор Дин, добродушно улыбнувшись ей вслед, двинулся к двум неподвижным фигурам, живописно озаренным луной.

«Что за каша тут заваривается! – размышлял он. – Этот «Джезире-Палас», как по мне, не отель, а настоящий сумасшедший дом. Взять хоть леди Фалкворд, которая в шестьдесят лет ведет себя словно ей двадцать, или Мюриэл и Долли Четвинд-Лайл, что преследуют мужчин с азартом и упорством охотников за тиграми. И все влюблены: Хелен, Дензил, Жерваз… Что творится! Сколько предметов для вдумчивого изучения! И еще эта княгиня Зиска…»

Он оборвал свои размышления на полуслове: странная торжественность ночи смутно поразила его и взволновала душу. На городе, на террасе, озаренной луной, на двух фигурах, к которым он приближался, – на всем лежала таинственная и строгая печать; и, когда княгиня Зиска, услышав шаги, подняла на него взгляд, доктор с неудовольствием ощутил, что вздрагивает, точно от холода, и что какое-то неопределимое беспокойство смущает его обычную безмятежность.

– Наслаждаетесь прогулкой под луной, доктор? – поинтересовалась Зиска.

Ее покрывало было сейчас отброшено и небрежными складками лежало на плече; и лицо с тонкими, словно бесплотными чертами и кожей, как будто светящейся изнутри, казалось слишком прекрасным, чтобы принадлежать человеку.

Доктор Дин ответил не сразу: он задумался о примечательном сходстве между Арманом Жервазом и мужской фигурой на одной древнеегипетской фреске из Британского музея.

– Наслаждаюсь… м-м… чем? Прогулкой под луной? А-а… ну да, разумеется! Прошу меня простить, княгиня: я частенько задумываюсь бог весть о чем и в такие минуты, боюсь, становлюсь глуховат. Верно, сегодняшняя ночь весьма располагает к размышлениям; да и можно ли в такой стране, под такими небесами… – и он указал ввысь, на сияющее ночное небо, – не вспоминать о великих исторических сюжетах прошлого?

– Думаю, они не слишком отличались от сюжетов настоящего, – с улыбкой заметил Жерваз.

– Позвольте усомниться. Историю творит человек: а в ранние дни цивилизации, думается мне, характер человека был иным – более прямым, мужественным, целеустремленным, что делало его склонным к великим деяниям.

– А величайшее и славнейшее деяние в те времена состояло в том, чтобы прикончить как можно больше своих собратьев по человеческому роду! – рассмеялся Жерваз. – Этим и прославился тот знаменитый воин, Аракс, о котором сейчас рассказывает мне княгиня.

– Аракс был велик, но теперь Аракс – забытый герой, – нараспев проговорила княгиня; каждый слог, произносимый ее сладостным голосом, отдавался в ушах как звон серебряного колокольчика. – Никто из современных исследователей ничего о нем не знает. Даже гробница его пока не найдена: а ведь его похоронили среди пирамид, с почестями, подобающими царю. Когда-нибудь, несомненно, ваши ученые раскопают и его могилу.

– Мне кажется, пирамиды исследованы вдоль и поперек, – заметил доктор Дин. – Едва ли что-то важное осталось неизвестным.

Княгиня изогнула прекрасные брови.

– Вот как? Ах да! Простите, разумеется, вы знаете об этом больше меня! – ответила она со смешком, в котором не чувствовалось веселья – скорее заметное недовольство.

– Этот Аракс меня заинтриговал, – заговорил Жерваз. – Отчасти, пожалуй, потому что его мумии повезло сохраниться нетронутой. Никто его не выкапывал, не разматывал его пелены, не фотографировал, да и все украшения остались при нем. А во вторую очередь любопытен он мне тем, что, судя по всему, любил прославленную танцовщицу своего времени, которую сегодня представляет княгиня, – Чаровницу. Хотел бы я узнать эту историю до приезда в Каир – тогда сегодня нарядился бы Араксом!