Он боролся с желанием поцеловать ее, потому что обычно это приводило к гораздо большему, и они бы заснули, такое уже случалось, под рождественской елкой, а им нужно поесть и подготовиться к представлению, что их ждет у ее родителей в полдень.

— Прошу, Кэди не опаздывай. Я знаю твою привычку опаздывать, — услышал он по телефону голос ее матери.

А еще ему нужно было снять со сковороды тост.

Что он и сделал.

А она бросила туда еще два ломтика.

Соприкасаясь коленями, они сидели с полными тарелками за кухонным столом Кейси.

— Потрясающе, — выдохнула Кэди после первого кусочка.

Курт понятия не имел, сыграла ли свою роль корица в яичной смеси. Или же корица, которую она посыпала сверху.

Карамельный сироп — определенно.

Но она была права.

Он толкнул ее коленом и сомкнул зубы на французском тосте, чтобы скрыть ухмылку за укусом.

Она толкнула его коленом в ответ и вонзила зубы в свой тост.

Они поели.

Прибрались.

Пока они принимали душ, пальцами он заставил ее снова кончить.

Потом они собрались и отправились к ее родителям.

На обратной дороге домой они молчали.

Она подождала, пока они войдут в дверь, он ее закроет, запрет и станет снимать шарф обмотанный вокруг шеи, прежде чем начать:

— То…

Он оборвал ее не только потому, что не хотел слышать это имя из ее уст, но и потому, что был... в бешенстве.

— В следующем году — нет.

Излишне говорить, что рождественский обед прошел не очень хорошо.

Только не с семейством Уэбстер.

Четыре часа и семнадцать минут (он считал время) настоящей пытки.

Господи, да ее мать — просто кусок дерьма, а этот ее братец?

Иисусе.

— Тони, — прошептала она, не снимая куртки и не сводя с него глаз.

— А когда у нас появятся дети, Кэди, этот мудак и близко к ним не подойдет. И под этим мудаком я подразумеваю Кейлена.

Она закрыла рот и уставилась на него, широко раскрыв глаза.

Курт был слишком взволнован, чтобы заметить или обеспокоиться ее реакцией.

Он бросил шарф на спинку одного из стульев Кейси и взялся за пуговицы пальто.

— Твоих отца и мать мне придется терпеть, потому что, возможно, они станут лучшими бабушкой и дедушкой, чем родителями. Но если твоя мать начнет нести херню, Кэди, для них тоже все будет кончено. Дети должны знать, кто они. Но им по жизни не нужно, чтобы какая-то бой баба их изводила... Не понимаю. Какого хрена она так на тебя злятся?

— Например, из-за высшего образования, — поделилась она.

— Марк Твен не окончил колледж.

Она заморгала, глядя на него.

— И Ансел Адамс тоже, — продолжал он.

Она вытаращила глаза.

— Фрэнк Ллойд Райт, Генри Форд, даже чертов Бенджамин Франклин.

Ее глаза округлились.

— Черт возьми, у Авраама Линкольна не было высшего образования, — выпалил он.

— Ого, ты знаешь много кого, кто не окончил колледж, — прошептала она.

Он знал это, потому что сам поссорился с отцом из-за того, что не пошел в колледж в тот период, когда не хотел иметь с этим ничего общего, он хотел сразу приступить к делу, став полицейским. Поэтому вспомнил о споре, который сейчас пришелся как нельзя кстати.

Курт, в конце концов, выучился, но его доводы в то время звучали убедительно. Даже его отец сдался.

Хотя мама ему говорила, что он быстрее бы дослужился до детектива, будь у него степень по политологии или уголовному праву.

Он специализировался и на том, и на другом.

Естественно, он не рассказал об этом Кэди.

— Я уже донес свою точку зрения? — спросил он, снимая пальто и бросая его к шарфу на спинку стула.

— В следующий раз я упомяну об Аврааме Линкольне, — сказала она. — И Бене Франклине, — добавила она.

Разве она не провела последние четыре часа там же, где и он?

— В следующий раз? — спросил Курт.

Она прикусила губу и тоже сбросила куртку.

— Они меня ненавидят, — заявил он.

— Тони, милый, — тихо сказала она, бросая куртку на спинку дивана и подходя к нему.

— Они ненавидят меня и не скрывают этого. Они не видят, что я для тебя значу. Не видят, что у нас есть. И, Боже, Кэди, ты не можешь этого не замечать.

Она подошла ближе и положила руку ему на грудь, говоря:

— Об этом нужно знать лишь мне. Кого волнует, что они думают?

— Они думают, что это будет «Быстрая тачка».

Она замерла.

Да, она передала свое послание с этой песней.

И они провели Рождество вместе.

Теперь он был полностью готов.

Так что Курту тоже нужно было передать свое послание.

Он поднял руку и обхватил пальцами ее запястье.

— Это не будет «Быстрой тачкой», Кэди, — сказал он ей дрожащим голосом.

— Я знаю, — ответила она, придвигаясь ближе.

— Дело в том, что единственная, кто должна верить, — это ты, и ты веришь. Поэтому, если они любят тебя, они тоже должны верить.

— Они просто защищают.

— Они не защищают тебя. Они осуждают.

— Они поймут, — заверила она.

— Они ни хрена не поймут.

— Может, и нет, — согласилась она.

— Никогда, Кэди, они не поймут ни хрена. И хуже всего то, что у них даже нет желания вести себя вежливо. Иисусе, как вообще такое вышло, что они тебя заделали?

Другая ее рука легла ему на талию и обвилась вокруг нее.

— Не знаю, но это, наверное, самое приятное, что мне когда-либо говорили.

— Не смеши меня, когда я так зол, — ответил он.

— Я вовсе не шутила.

Иисусе.

Ее волосы. Это лицо. Эти веснушки. Ее попка. Ее щедрость. Ее верность. Ее чувство юмора.

Эти чертовы глаза.

А то, что она не такая, как ее родители — самое приятное, что ей когда-либо говорили?

Он убрал пальцы с ее запястья, обхватил ее лицо обеими руками и наклонился к ней.

— Нам придется принять решение насчет них, Кэди. Это мы. Ты и я. И я могу это стерпеть. Но я не собираюсь сидеть за столом или находиться в комнате, или даже дышать с ними одним воздухом, зная, что ты это терпишь. Не это. Не от них. Особенно не от твоего братца. Ты меня понимаешь?

Ее кивок отдался ему в ладони, но она не отвела взгляда.

Она его понимала.

Поэтому он ее отпустил, схватил за руку и потащил к дивану.

— Теперь мы найдем фильм, — объявил он. – «Рождественская сказка», или «Скрудж», или «Эта прекрасная жизнь» должны идти на каком-нибудь канале. И мы сотрем это рождественское дерьмо розовой пижамой в виде кролика.

Кэди расхохоталась.

Курт — нет.

Он рухнул на диван, увлекая ее за собой.

Он вытянулся вместе с ней, прижимая ее спиной к своей груди.

И только когда она оказалась рядом, он потянулся к пульту.

Делая это, он думал, что духи были убогими. Не та дешевая марка, которой она обычно пользовалась, и они ей шли, но все равно убогие.

Но не более убогие, чем чек на сто долларов, подаренный ей родителями.

Ее мать протянула его (даже не в проклятом конверте) со словами:

— Мы знаем, тебе это нужно, Кэди.

Они даже не потрудились снять наличные. Они дали ей чек.

На сто баксов?

Кэди подарила матери браслет, который не могла себе позволить, а отцу — бейсболку «Бронко», которую тоже не могла себе позволить.

Курт прикинул, сколько она потратила, и этим дурацким чеком они даже не возместили сумму подарков.

От этого у него крышу снесло, и не в хорошем смысле.

Брат ничего ей не подарил, а у нее было гораздо меньше денег, чем у него, но она купила ему пакетик его любимого зернового кофе и кофемолку.

На что он ответил:

— Дома у меня стоит «Cuisinart», но, думаю, важен не подарок, а внимание.

Черт побери, Курту захотелось вдарить парню кулаком по морде, и тут же он подумал, что это рождественское чудо, что ему удалось сдержаться.

— Хочешь пива? — спросила Кэди, к счастью отвлекая его от этих мыслей.

— Мы найдем кино, — ответил Курт, переключая каналы и предаваясь недавним воспоминаниям, которых он не хотел помнить. — Потом я принесу нам пива.