Ночью, когда разошлись гости, Алескер-муэллим все не мог выйти из роли, которую играл на протяжении всего торжества. Он горделиво спросил Арзу:

- Ну? Видишь, как отлично мы провели твой юбилей?!

Арзу кивнула и сказала:

- Да, хорошо получилось. Но в стенной газете я буду критиковать Хосрова-муэллима!

Алескер-муэллим почувствовал, что краснеет:

- Почему?

- А ты не видел?

- Что?

- Он не выпил за здоровье любимого ученика дедушки Сталина Мир Джафара Багирова!

Всегда сдержанный Алескер-муэллим вдруг так распалился, что не смог сдержаться:

- Что ж ты за человек, дочка? Он же за твое здоровье выпить хотел!

- Но ты ведь сам сказал, что за мое здоровье всегда можно выпить. А за здоровье вождей нужно пить в первую очередь! И ты сам, кстати, одну вещь сделал неправильно!

- Я? Что я сделал неправильно?

- Ты сказал - Арзу у нас своя, за ее здоровье выпьем потом...

- Получается так, что вожди - не свои...

Алескер-муэллим остолбенел:

- Да... Нечего сказать...

- Что? Я неправильно говорю? Вожди у нас не свои?

Алескер-муэллим взял себя в руки.

- Свои, конечно... Возможно, я неточно выразился. Но и ты неправильно поняла Хосрова-муэллима. Хосров-муэллим хотел сказать не так...

- А как он хотел сказать?

- Он хотел... Знаешь, есть такие вещи... Ты еще маленькая, не понимаешь...

- Не понимаю?

- Не понимаешь... Ты умная девочка, но есть такие вещи...

- Очень хорошо. Тогда ты напишешь мне ответ в нашей стенной газете!

- Не все можно писать.

- Почему?

Алескер-муэллим сел рядом с дочкой. Поцеловал Арзу, перевел разговор на другую тему, начал рассказывать интересные истории, которые нравились дочке. И пока Фируза-ханум (в мыслях ругая Хыдыра-муэллима до седьмого колена) мыла и вытирала на кухне вилки, ножи, тарелки, Алескер-муэллим говорил Арзу хорошие слова и внезапно почувствовал, что подхалимничает перед дочкой.

Наутро снег покрыл все вокруг, но белизна его утратила чистоту, и Алескеру-муэллиму казалось, что белизна снега пропитана какой-то невидимой грязью, как будто тот снег был гной и, разорвав тонкую пленку, он запачкает все вокруг.

Алескер-муэллим провел очень беспокойную ночь, через каждые полчаса вздрагивал, просыпался, ободрял себя: "Ничего не будет... А что может быть?... Очень хорошо прошло торжество... Ну слово одно не так сказал, да... Потом стало хорошо, все смыло, унесло... Дважды выпили за Четырехглазого" (Мир Джафар Багиров носил очки, и потому люди порой, размышляя про себя, беседуя шепотом, оглядываясь по сторонам, с самыми близкими, самыми доверенными людьми, называли его "четырехглазый")...

Ничего не будет - и Алескер-муэллим утром в такой холод хорошенько умылся из рукомойника (в холод он никогда так долго не мылся), холодная вода придала ему бодрости, энергии, но когда он вышел из дому и приблизился к школе, то беспокойство снова стало нарастать.

Первым в директорский кабинет Алескера-муэллима вошел Калантар-муэллим, и Калантар-муэллим в то утро был одним из самых озабоченных людей на свете.

- Хорошо мы провели торжество! Да придет тот день, когда мы отметим двадцатилетие детки Арзу!

- Большое спасибо.

- А стол у Фирузы-ханум - нет слов!...

- Да... - Алескер-муэллим улыбнулся, но сердце его забилось еще большей тревогой, потому что Алескер-муэллим увидел по глазам Калантара-муэллима, что он провел очень беспокойную ночь.

- Очень хорошо прошло торжество... - Калантар-муэллим отвел глаза от глаз Алескера-муэллима. - Но... этот злодей, сын злодея Хосров-муэллим, пошли ему бог хоть немного разума...

- Не обращай внимания, прошло и кончено... Чем меньше об этом разговоров, тем лучше... Как будто ничего не случилось, не затрагивай!

- Где это я буду затрагивать?... - И вдруг у этого весельчака, шутника, оптимиста Калантара-муэллима задрожали губы. - Я боюсь! сказал он. - Боюсь!... У меня семеро дочерей.

Алескер-муэллим налил воды в стакан из графина толстого стекла, который всегда стоял на столе в директорском кабинете, и протянул воду Калантару-муэллиму.

- Да успокойся ты!... Что с тобой будет? Тебе какое дело? Если казан закипит, то на голове несчастного Хосрова и закипит...

- Ты говоришь, ко мне не относится?

- Конечно!

- А к тебе?

Алескер-муэллим удивился, и сердце его забилось сильнее:

- Ко мне? Я так же, как и ты. И ко мне не относится!...

- Но ведь в твоем доме случилось?!

- Ну и что?

Выпив воды, Калантар-муэллим немного пришел в себя, пожал плечами, спросил:

- Как ты думаешь, сукин сын Хыдыр донесет?

Старый бакинец Калантар-муэллим знал большинство жителей Баку.

- Они, - сказал он, - род Хыдыра, во всех поколениях были плохими людьми!... Его отец, амбал Ордухан, говорят, за тарелку бозбаша (горохового супа) готов весь Баку продать!

Алескер-муэллим не сказал ни слова. Как только он вошел в кабинет, сразу же хотел вызвать Хыдыра-муэллима, но не вызвал, подумал, получится - "на воре шапка горит". Ну что ж, Хыдыр-муэллим ведь тоже человек, он должен понять, что нельзя делать других несчастными, у людей семьи, дети, нельзя людей в ссылку...

После Калантара-муэллима в кабинет вошел взволнованный Фирудин-муэллим:

- Ты видишь этого подлеца?!

Алескер-муэллим, конечно, знал, о ком речь, но Фирудин-муэллим был человек культурный, говорил деликатно, и его волнение, резкие слова расстроили и без того расстроенного Алескера-муэллима.

- Кого ты ругаешь? Что с вами со всеми? О ком ты говоришь?

- Как кого ругаю? Хыдыра, конечно! Только что подошел ко мне и спрашивает: вчерашнее происшествие поставишь сегодня на заседание бюро или нет? Причем не просто так спрашивает, а с угрозой...

Алескер-муэллим не смог сдержаться:

- Чтоб тебя приподняло и шлепнуло!

- А ты такого человека на торжество приглашаешь...

- Так ради вас ведь пригласил!... Решил, чтобы этот нечестивый к вам не цеплялся!... Откуда мне было знать, что бог отнял разум о Хосрова?! Как я мог это знать?!

Когда Фирудин-муэллим выходил из кабинета, Алескер-муэллим вдруг вспомнил Авазбека, вернее, вспомнил жену, дочь Авазбека; теперь Авазбеку что, как однажды в мир пришел, так однажды и ушел, а горе жене и дочери, как члены семьи врага народа они вынуждены скитаться без угла, вот где говорят: беда тому, кто остался... Одинокая женщина и одинокая девочка, что они теперь делали в степях Казахстана, в каком были несчастье?... И теперь вот Хосров выкинул фокус... Судьба, что ли, такая?...