— Кхм… леди… — увидев, кто ломился в его покои, лорд спешно запахнул халат. — Что ж вы…

Валирейн смотрела на него снизу вверх, у неё разболелись глаза от того, как широко она их распахнула, у неё дрожало тело и ныли кисти рук. Решимость покидала леди, как песок — верхушку стеклянного флакона часов. Она опустила голову и взгляд её упал на огромную постель, в которой в ворохе шкур и покрывал пряталась девица. Лира увидела только её глаза и растрепанное гнездо рыжих волос.

Оронца тут же вспомнила, как лорд обнял её у обрыва, побеспокоившись, что она замёрзнет, как они смеялись на пути обратно, как ей было легко и почти хорошо, когда лорд Дормонд был рядом и заботился о ней, а сейчас… Это все так ужасно, так мерзко, так… по-настоящему…

— Экая неловкость, — сир Варой подошёл настолько тихо, что его никто не успел заметить раньше, чем он сам того захотел. — Леди Оронца, позвольте?

Он осторожно взял её за локоть и повёл дальше по коридору, словно бы ничего не случилось, словно бы они просто повстречались случайно здесь, Лире внезапно стало дурно и добрый сир вывел её на воздух.

В саду никого не было, только птицы перекрикивались с ветром.

— Глупо ходить вокруг да около, леди, — начал сир, усаживая Валирейн на скамью. — Скажу прямо, лорд Дормонд большой охотник до подолов. И в удовольствии себе отказывать не привык. То, что вы увидели… не более, чем интрижка на ночь. Он станет вам мужем, этого хочет король и ваша сестра, и он не пойдёт против воли его величества, и никакая служанка и даже леди не встанет между вами и титулом Хозяйки Холмов.

— Да вы! Да что вы говорите? — голос Лиры дрожал негодованием. — Вы думаете, что я охочусь за титулом?!

— Разве нет? —— Варой из Шэлка пожал плечами, ответив на возмущенный взгляд леди Оронца полной невозмутимостью. — Вы согласились на сделку, леди. Как бы то ни было, чем бы не увещевала вас сестра и отец, вы согласились. И, насколько я знаю, прибыли сюда не в кандалах. Значит, правила игры вам известны. Поэтому, советую как можно быстрее избавиться от сказочных представлений о замужестве, и вливаться в партию.

Лира смотрела на одноглазого сира большими глазами, она застыла всем телом, даже дрожь и всхлипы унялись, словно бы этот один холодный глаз был способен превратить человека в статую.

— Единственное, что вы должны помнить, миледи, это то, на чьей стороне вы играете и что требуется от вашей фигуры.

Валирейн поджала губы и сглотнула ком.

— И что же требуется от моей фигуры?

— Ничего сложного. Выйти замуж, родить наследника, быть примерной женой. И, поверьте, позже это хорошо вам окупится. Дайте мужчине заботу и уют, и он позабудет о других женщинах, дайте ему сына, и он бросит к вашим ногам все, что имеет, а что не имеет — заимеет и бросит. Эта та истина, которая работает не одну сотню лет и проработает ещё столько же, пока мужчины — это мужчины, а женщины — это женщины.

— Как… просто…

— Именно. Я вас покину, одиночество в таких вопросах полезно. К тому же вам лучше хорошенько все обдумать. Верно?

Лира опустила взгляд на свои руки и устало кивнула. Сир Варой ушёл.

Шрам на ладони почти светился под светом солнца, она гладила его, чувствуя пустоту. Одиночество. Отец и сестра за сотни вёрст, Альма пропала, её жених, будущий муж, призванный по всем законам людей и богов защищать и беречь Лиру, оказался лжецом и предателем… Одна, совсем одна… Даже Древние молчат… Не от кого ждать ответов и помощи…

Лира печально улыбнулась. Она думала, что заплачет, как странно. Сейчас бы плакать, припасть к траве и рыдать вволю, напоить землю слезами, чтобы та проросла чёрной солью и звероягодой, как в той сказке о Горе и Счастье. Да только не было слез. Сухо и пусто, будто не девица, а выпитый до дна штоф. И грусть внутри такая сладкая, как дым от трав, сладкая и горькая, голову дурманит, тело томит. Что делать теперь? Тяжко… Может, в лес? К Красной Пасти? Схоронить себя в общей могиле с солдатами Королевства? Броситься на камни, отдать себя, кому? неважно, кто хочет, тот пусть и берет, хоть Отец, хоть Папа Ромох, хоть какой-нибудь северный бог. Только бы унять эту тоску и боль, только бы уже решить свою судьбу, самой, без сестры, отца, лорда Холмов и одноглазого сира. Пора решиться.

Лира попыталась встать, оттолкнуться мягкими, будто шёлковые верёвки, руками от холодной скамьи, но силы в них было столько же, сколько в мёртвом теле. Она попыталась ещё раз, и словно бы кто-то подхватил её под руки и повёл, словно бы сами боги решили, что ей пора предстать перед ними, и спустились со своих небесных тронов, чтобы проводить её лично.

Перед глазами пелена из слез и зелёного леса, как странно, ей казалось, что она уже не может плакать. Под атласными туфлями влажно чавкает трава, скрипит смоченный утренним дождём песок, воздух пахнет сыро и пряно, а птицы поют, как хор у посмертного ложа.

— Вперёд, вперёд, миледи.

В глуби леса темнее, солнце прячется за кронами, Лира уже ничего не видит в вуали слез, она попыталась было утереть глаза, но шелковые верёвочки вместо рук не слушались хозяйку. Нет, это не дорога к Красной Пасти, это севернее и дальше… Боги, куда вы ведёте меня, боги?

— Недалеко осталось.

Недалеко… ещё немного и все… все кончится… все решится… как хорошо… как легко… как грустно… как страшно!

— Вы лучше шевелите ногами, миледи. А то мне придётся закинуть вас на плечо, а леди, говорят, такое не любят.

Лира мотнула головой туда-сюда, как Малинка, когда её окрикивали. Нет, это не боги, боги так не говорят, боги другие, они не похожи на людей, от них не пахнет брагой и потом, и уж точно боги не стали бы звать Валирейн «миледи»… Она хотела поднять голову, чтобы посмотреть в лицо этому божеству, но стало только хуже.

— Тише-тише! Беру слова назад, госпожа, не надо вам лишний раз чем-то шевелить…

Вдруг земля будто оттолкнула Лиру, она обмякла в чьих-то руках, туфля с копной грязи на каблуке повисла на пальцах ног. Валирейн дёрнула рукой, хотела поймать её, пока та не упала, ей очень не хотелось терять туфлю, совсем-совсем. Будто это сейчас было таким уж важным… Лира запрокинула голову, не было сил держать её достойно и прямо, как подобает даме её положения. Перед глазами мелькал размытый частокол берез и сосен, слезы текли по лбу, прячась в волосах, было влажно и мерзко, хотелось умыться, но какой уже в этом смысл?

— А вот и мы!

— Тихо! Заноси. Пригнись, ну!

Послышался жуткий скрип, стук каблуков, потом все резко потемнело, пахнуло застоявшейся пылью и какими-то травами.

— Вот сюда, осторожно…

Что-то мелькнуло перед лицом, запах трав стал острее, и Лира пропала.

… Как приятно и тихо, как спокойно. Огонь в камине потрескивает так ласково, она похоже опять уснула на коленях у отца в его покоях, ах как не хотелось просыпаться. Кто-то коснулся её щеки, совсем легко. Это не рука отца, нет, та была шершавой и большой, а эта тонкая и мягкая.

— Проснись, госпожа. Нельзя сейчас много спать. От горного цвета можно и не проснуться вовсе.

Лира открыла глаза. Какой-то сгорбленный мужчина сидел недалеко от камина на маленьком табурете. Его лицо пряталось в тени, в руках покоилась её атласная туфелька. Он вытирал каблук грязным платком и что-то напевал очень-очень тихо.

— Ну наконец-то, — послышалось где-то сверху и Лира повернула голову.

— Альма!

Она вскочила, будто восстав из мёртвых, припала к подруге, крепко сжав её плечи. И только потом в голову ударило болью, а руки снова превратились в верёвочки, и леди всхлипывая упала обратно на набитую соломой подушку.

— Правильно, лежи, полежи ещё немного.

Ведьма выглядела, как и прежде, одетая в платье служанки, только уже не слишком свежее, с грязно-зелёным пятном от травяного сока. Чёрная коса лежала на груди, будто подранная кошкой верёвка. Один только взгляд — жёлтый и твёрдый, не знающий сомнений и страхов. Альма улыбалась и гладила Лиру по волосам.

— Пара дней, а я уже соскучилась жутко.