Послышался шорох. Потом Князь-Медведь прошел мимо нее и присел у печи. Шкуры на нем не было, но лицо закрывала кожаная личина с изображением медвежьей морды. Очень похожие десятками можно видеть на каждый Карачун, но Малуша едва удержалась, чтобы не отодвинуться. Его лицо – тайна. Любопытство к запретным тайнам сгубило очень многих девиц из преданий, а ее положение и без того шатко.

Князь-Медведь, не поворачиваясь к ней, стал закладывать в печку полешки и щепу, потом размял в ладони трут, взял в горсть вместе с пучком тонких полосок бересты, положил на них кремень, резко и сильно постучал огнивом – полетели искры, затлели на комке трута, на бересте вспыхнуло пламя. Князь-Медведь сунул горящий комок под растопку. Устье печи живо оделось густыми пламенными отблесками; повеяло теплом, дым повалил наружу и потянулся в оконце под кровлей. Вполглаза наблюдая за его ловкими, уверенными движениями, Малуша еще раз убеждалась: это человек, ничего звериного в нем нет. Разве мог бы зверь так по-хозяйски ладить с огнем в домашней печи?

Пламенный отблеск упал на его лицо, осветил бурую кожу личины с нарисованными углем жуткими клыками…

– Вот, осталось. – Когда Малуша умылась, Князь-Медведь вручил ей подсохший ломоть хлеба и кусок копченого темного мяса. Похоже, лосятину. – Ешь.

– А тебе?

– А я пойду на раздобытки. Ну что, – Князь-Медведь остановился перед ней, уперев руки в бока, – проводить тебя до тропы?

– Н-нет. – Малуша чуть отползла по лавке.

– Остаешься?

– Я не… не знаю. Дозволь еще поразмыслить?

– Ну, поразмысли.

Князь-Медведь взял с ларя в углу у двери свою шкуру, повернулся к Малуше спиной и сменил кожаную личину на шкуру. Глянув на его спину под кожухом, она заметила довольно длинные, плохо расчесанные волосы, но тут же все скрылось под шкурой.

Потом он взял с того же ларя берестяной короб.

– У меня вон в той стороне, – он указал рукой, – клеть поставная. Залезть туда, найди лосятины копченой, а здесь крупа, – кивнул он на ларь. – Похлебку свари. Сумеешь?

– Я ключницей у княгини была! – возмутилась Малуша. – Такое умею сготовить, что тебе и во сне не снилось!

– Ну, хозяйничай. – Князь-Медведь хмыкнул. – Только сама не вздумай бежать, – предостерег он, уже взявшись за дверь. – Заплутаешь, волки задерут. Отсюда тропы заговоренные, узлами завязанные, без моей воли никто отсюда хода в белый свет не отыщет. От избы далеко не отходи. А увидишь волков рядом – на двери засов.

– Ты скоро воротишься? – Малуше стало не себе от мысли, что придется одной сидеть в этом месте и ждать волков.

Но Князь-Медведь вышел, ничего не ответив.

Когда дверь за хозяином закрылась, Малуша еще какое-то время сидела неподвижно. Но снаружи не доносилось ни звука, лишь щелкала та неведомая птица. Наконец Малуша поднялась, чувствуя себя неожиданной хозяйкой этой странной избушки; чувство было немного тревожное, но где-то и приятное. Внутри самой истобки Малуша осмотрелась быстро: печка из камней, обмазанных глиной, несколько горшков возле нее, еще немного простой посуды на полках. Рядом с печью лежанка, где они спали, напротив стол и лавки, ларь у двери и другой ларь подальше. Каменные жернова в лохани. И все. В ближнем ларе хранились припасы: мешок лука, мешок чеснока, берестяной туесок крупной серой соли – немалое сокровище для глухого леса. В другом туесу еще оставалась крупно помолотая мука – для похлебки. И мешок пшена.

Когда печь была вытоплена и в избушке стало очень тепло, Малуша надела кожух и обулась. Потом осторожно приоткрыла створку и выбралась наружу. Быстро закрыла за собой дверь, чтобы не выпускать тепло, и постояла, вдыхая свежий морозный воздух и оглядывая поляну. Еще виднелись ее вчерашние следы, частью перекрытые сегодняшними следами Князя-Медведя. Затем она выбралась на поляну и оглянулась: а вдруг избушка исчезла? Но нет, та стояла на месте. Глядя по сторонам, Малуша двинулась по узкой тропке туда, куда указал Князь-Медведь.

Клеть поставная обнаружилась совсем рядом, шагах в десяти. Небольшой сруб был укреплен на шести обрубленных стволах-подпорах и поднят на высоту больше человеческого роста. Внизу лежала лесенка из крепких жердей. Приставив ее к двери, Малуша стала осторожно подниматься. Лазить в поставные клети ей еще не случалось – кладовые для припасов во владениях княгини выглядели совсем иначе, на дворе за тыном не было нужды поднимать их повыше от зверей.

На верхней ступеньке Малуша обеими руками вцепилась в деревянную ручку и навалилась на нее, благодаря чему почти упала внутрь, как вчера в саму медведеву избу. Клеть оказалась битком набита: закрытые бочонки, иные из которых отчетливо пахли медом или соленой рыбой, короба копченого мяса и вяленой рыбы. Малуша по привычке проверила припасы: бочонки исправные, гнилью и плесенью нигде не тянет, ни мышей, ни жучка. Осмотрела мясо и рыбу: провялено хорошо, не портится.

Чуть ли не впервые в жизни оказавшись так высоко над землей, Малуша ощущала себя кем-то вроде колдуньи, что превращается в птицу. Не хотелось спускаться – казалось, сейчас произойдет что-то чудесное, ведь недаром она взобралась в этот дом между землей и небом! Как княжеская дочь из предания, что от рождения жила на высоком дубу, чтобы до срока никто не видел ее красоты. Но тут же привычка хозяйничать взяла верх, и Малуша одернула себя: она сюда не мечтать влезла, а припасов взять.

Выбрав кусок копченого мяса, она осторожно спустилась. Хозяйство у Князя-Медведя было небольшое: ни скотины, ни птицы он не держит, живет тем, что дают лес и река. А что в лесу не родится, то ему люди приносят. Даже если она и впрямь останется здесь жить, голодать ей у Князя-Медведя не придется.

Хозяин вернулся за полдень, когда у Малуши уже был готов горшок каши с порезанным луком и покрошенной копченой лосятиной. Князь-Медведь опустил на ларь заплечный короб и кивнул:

– Разбери.

Малуша охотно заглянула в короб: что у него за раздобытки? Внутри оказался туес с яйцами, два каравая довольно свежего хлеба – дня два как выпечено; внизу мешок гороху. Причем горох был тот самый, который она сама же и принесла Буре-бабе, только хлеб чей-то чужой. Видно, Князь-Медведь ходил к Буре-бабе, куда доставляются подношения из окрестных весей. Но спрашивать она не посмела. В таких местах за самое невинное любопытство могут нос откусить.

Увидев горшок с похлебкой, Князь-Медведь только кивнул. Он оказался малоразговорчив, но этому Малуша не удивлялась. Люди, привыкшие жить в одиночестве, такими и бывают. А медведи и подавно.

Пока она разбирала короб, Князь-Медведь успел сменить шкуру с мордой на кожаную личину. Свиту он снял – в избе, хорошо проконопаченной, прочно держалось тепло от утренней топки. Под свитой обнаружилась рубаха из небеленого льна – не грязная, но поношенная и протертая под локтями. При виде этого Малуша мельком подумала о нитке с иголкой, но пошивного приклада у нее с собой не было. Однако отвлеклась на другое: при свете дня она смогла убедиться, что строением тела ее хозяин ничем от человека не отличается. И правда высок ростом – она было подумала, может, вчера это ей лишь показалось со страху, – довольно худощав, но явно силен, как всякий, кому приходится много работать руками.

– Садись, – кивнул он ей на стол, а сам достал с полки две ложки и положил возле горшка.

Они сели напротив друг друга, горшок с кашей Князь-Медведь поставил между ними. Малуша тайком посматривала на него: как же он будет есть в личине? Снимет? Но он лишь завернул нижний край, чтобы освободить рот. Малуша старалась на него не пялиться, но все же разглядела короткую рыжеватую бороду, губы и крепкие зубы. Все были на месте, и та часть лица, которую она видела, убедила ее, что хозяин – человек еще далеко не старый. Но и не юный, средних лет, может, тридцати или чуть меньше. О том же ей говорил его звучный голос, сильный и подвижный стан. Старый Князь-Медведь погиб на поляне перед этой самой избушкой двадцать пять лет назад. Этот уже тогда жил на свете – он ведь тому, старому, приходится сыном. Значит, ему не меньше двадцати пяти. Но и немногим больше.