Итак, вот сейчас можно уже бежать обратно, туда на поляну… Как это могло произойти!? Это не укладывается в голове. Прямо за мной был огромный белый гриб, именно огромный. Не заметить такой гриб невозможно. Такого гриба сегодня не нашёл никто! Белые у нас в Питере, вообще честно говоря, редкость. И вот, он стоит передо мной во всей своей красе, украшенный всем тем, что я на него только что сбросил, и сверху этот кусочек мятых «Известий», на котором что-то про сталеваров… Что делать-то!? Я прибежал на поляну засорять ее громкими криками о том, что я нашёл огромный лучший белый, с призывом ко всем бросить все и идти его смотреть, но поляну было уже не поднять, она гудела столь замечательным и желанным перекусом. Естественно, мне сообщили, чтоб я явил чудо народу. И что было делать?! Просто забыть про погребенное золото инков?! Через минуту я подбежал к каждому едоку и прямо к помидоркам и бутербродикам, прямо так близко-близко к лицам, и мой замечательный гриб, прям вместе с газеткой, я принес и показывал!
Дыба
В пятом классе, перейдя в новую школу, я попал за одну парту с парнишкой. Да-нет, правильнее сказать с – детиной одним. Он был на год меня старше и выше почти всех остальных на голову. За неделю мы как-то начали общаться и выяснилось, что, как и у многих других детей, интересы во многом похожи. Путь из школы домой оказался тоже почти схож. И вот, выйдя из школы и угрожая вселенной размахиваемыми портфелями, шапками и всем, что попало в поле зрения нашей кипящей энергии, мы, не затягивая процесса, умудрились поссориться, понятное дело, что из-за какой-то чуши.
Вторая фаза, поочередные оскорбления, наступила незамедлительно. Она проходила неспешно. Раз в несколько шагов один из нас в тишине (машин мы уже не слышали) выпускал изо рта что-то типа «ублюдок безмозговый» или «идиот обкуренный» и т.д. и т.п. И вот, в перечне Леши прошло «еврей…». Я был научен, что в этот момент надо было бить в морду, но, черт подери, этот бугай был выше меня на голову, и я уже видел, как он в течение недели жёстко выдавал пендали всем подряд на переменах. И вот, как-то кулачки мои сжались, но никуда не полетели. Мозг судорожно перебирал, чем же достойно ответить на оскорбление, но ничего, кроме какого-нибудь «урода тупоголового» или подобной безликой чуши, не приходило. Леша по паузе или по тону считал тут же, что попал в яблочко. И, понимая это, начал повторять, именно, это моё колющее и режущее «еврей, еврей, еврей».
Обстановка накалялась больше и больше, но драться почему-то было неохота, и ему тоже. И вот, в какой-то момент кто-то из нас не выдержал и плюнул другому на пальто! Второй идиот тут же ответил тем же! Мы не забывали обзывать друг друга, но теперь необходимо было ещё изыскивать каждый раз какой-то запас давным-давно закончившейся слюны, иначе оскорбление явно не засчитывалось!
Ужас ситуации был в том, что милый, совместный путь домой был несколько километров. На нас не было живого места. Вся одежда, портфели и даже волосы были полностью заплеваны. Да что уж тут, все наши лица были полностью в слюнях! Прохожие останавливались в недоумении, наблюдая за нашим веселым и непринужденным досугом. Возможно, мы промахивались иногда и попадали и в них. Не помню уже точно. Одно меня удивляет, как мы не умерли от обезвоживания…
Так мы подружились с Лешей. Родителям ни одна из моих версий по поводу того, что со мной случилось, почему-то не подо шла. Они, конечно, догадывались, что я побывал в хоботе простуженного слона, но никак не могли понять, откуда этот хобот взялся…
Клинья и не только
Помню в годы застоя, когда ничего ни у кого не было, родители где-то по блату достали кожу. Кожу на пальто или на пиджаки, не знаю, было ли сразу у них понимание, на что. Ну как объяснить сегодняшнему жителю, что такое было в семидесятых ходить в кожаном пальто или пиджаке? Наверное, это что-то типа, как нынче ездить на мерседесе «S» класса послед ней модели. То есть всем ясно даже не только то, что ты крепко очень зарабатываешь, а еще, что ты супермодный человек – бомонд что ли. Человек, который расширил обычные рамки пространства и проник куда-то, куда остальные жители совка были вообще не вхожи. Итак, кроме машины и отдельной квартиры, мои родители должны были лакирнуть свою успешность кожаными одежами. Думаю, они были в восторге от такой удачи, ведь даже, если ты скопил или занял деньги, то такие вещи было почти невозможно достать! Ты должен был знать каких-нибудь грузинских подпольных сапожников, которые где-то в подвалах шьют обувку из этой самой кожи, которую в чемодане привезли их соотечественники, возделав ее где-то там в солнечной стране своей так, как их научил их дед-пастух. Почему в России, где в общем-то было полно колхозов и совхозов, набитых коровами, мясо и молоко, которых шло на прилавки тысяч магазинов, не было кожи? Не знаю, наверное, она шла на экспорт за валюту или вся уходила на огромные обувные фабрики типа «Скорохода»*.
Добытая «родительская кожа» была по сегодняшним меркам отвратительная, какая-то дубовая, не гнущаяся. Каждый сгиб ее сопровождался шумом, как будто согнули жестяной лист. Человек в таком пальто был бы не только виден, но и слышен в любом помещении. Сегодня, чтобы добиться такого эффекта, вам придется залезть в современном кожаном пальтишке в морозилку минус восемнадцать на часик, больше не стоит, иначе можно забыть, что вы там делаете, и все тогда сорвется. Итак, кожа поселилась в шкафу и начала искать себе достойного скорняка-портного! Ошибиться было нельзя, отдав не тому человеку, можно было потерять не только большие деньги, которые она стоила, но и упустить, возможно, и навсегда, шанс щеголять в самом модном и шикарном прикиде! Теперь, всем гостям в середине вечера вместо фамильных сокровищ в виде новых хрустальных изделий демонстрировался хрустяще-шумящий рулон. Все разворачивали, оценивали под люстрой цвет, аккуратно сгибали, видимо, боясь заломать, пробовали тихонько царапать ногтем и цокали языками в восхищении. Можно сказать, покупка работала не хуже любого экспоната искусства, например, ведь картину или портрет не носишь с собой по улице, а вот дома людей дивишь, и от этого получаешь неплохие дозы приятных ощущений. Поиски портного затянулись, кожа лежала уже год или два, но «кто ищет, тот всегда…», как говорится в песне.
Настал момент и сокровище повезли к мастеру. Развернули и застыли в замороженном состоянии. В разных местах по краям ножницами были отрезаны странные треугольники. Что за зверь завелся в шкафу и отъел треугольники, было неизвестно! Двух плащей не получалось теперь, банально не хватало материала! На пиджаки, слава Богу, его было почти достаточно. Мастер пообещал, что что-то придумает, то ли кусочки где-то вставит, то ли короче сделает, а может обрезки у него были от прошлых изделий? Папа и мама щеголяли на праздниках и ответственных мероприятиях в пиджаках много лет потом. Но, вернемся к зверю, изъедающему кожу в шкафах, к этой огромной зуба той моли! Вместо того, чтоб искать ее, вооружившись пистолетом и фонарем в лабиринтах шуб и простыней, родители стали рассматривать Мишкины клешенные джинсы. В конце семидесятых мода Битлов и всяких хиппи-вольнодумцев уже просочилась и в совок. В джинсах внизу в швы были вставлены клинья. Совсем кожаные, почему-то, всем своим видом очень напоминающие будущие родительские пиджаки. Если приложить к ним ухо, то, наверное, можно было услышать тихий шепот: «Мы могли бы быть плащом, плащи моднее пиджаков…»
Вновь бушевала буря! Опять родители рвали и метали. Действительно ли теряются нервные клетки, когда ты хочешь кого-то убить, но разум останавливает и не дает? Наверняка! Мишке было ведь уже лет восемнадцать-двадцать. От таких поступков у близких наступает ощущение полного бессилия, а его сопровождает ужасное сожаление и разочарование в своем самом важном в жизни достижении – в детях…
Еще через полгода мы уехали отдыхать. Мишку оставили одного, в квартире шёл ремонт, он должен был приглядывать за мастером. Когда мы вернулись, пришли гости. Отец по торжественному случаю достал из бара дорогущий эксклюзивный французский коньяк, если мне не изменяет память – «Martel». Вещь берегли там пару лет для какого-нибудь самого важного случая. Видимо, случай настал, то ли юбилей это был, то ли новоселье. Все попросили пустить его по кругу посмотреть. По столу шло два предмета: потрясающей красоты бутылка с вылитой в ней из стекла печатью и удивительная яркая коробка. В совке никто не видел никогда алкоголя, упакованного в индивидуальные коробки. Отцу подарил его спасенный им больной, видимо, какой-то очень непростой человек. Наконец отец разлил гостям по стопочке. Никто тогда про коньячные бокалы ничего не знал, конечно. Был произнесен долгий важный и волнительный тост и все, даже те, кто никогда до этого и не пил алкоголь, бережно поднесли заморское чудо к носу, пытаясь ощутить букет неведанных никогда прежде ароматов. В таких случаях после глоточка идет пауза. Пьющий, нет, вернее вкушающий, должен в тишине ощутить все тонкости и детали прелестного мастерства и достижений выдающихся мастеров. Так было и в этот раз, гробовая тишина повисла над столом. Через несколько секунд люди начали пересматриваться друг с другом в попытке оценить реакции остальных. Кто-то отхлебнул повторно, кто-то по великой русской традиции опрокинул залпом оставшееся в стопке. Люди начали закусывать. Отец стоял, как вкопанный и не садился.
