Антон Павлович смеялся.
- Глупо... - отрезал Левитан.
- Вот скоро Сокольники, мы уже подъезжаем...
Сидевшая рядом с Левитаном какая-то тетка из мещанок протянула ему красное пасхальное яйцо и сказала:
- Съешь, красавчик... (Левитан был очень красив.) Батюшка мой помер... Нынче сороков... Помяни его...
Левитан и Чехов рассмеялись. Левитан взял яйцо и спросил, как звали отца, чтобы знать кого поминать...
- Да ты што, красавчик, нешто поп?
Баба была немножко навеселе.
- Студенты, студенты... А народ - под мышкой книжка, боле ничего... тоже...
Мы приехали к кругу в Сокольники.
Выходя из вагона, баба, ехавшая с нами, обернувшись к Левитану, сказала на прощание:
- Помяни родителя... Звали Никита Никитич... А как семинарию окончишь, волосы у тебя будут хороши... Приходи в Печатники... Анфису Никитишну все знают... Накормлю... Небось голодные, хоша ученые...
Антон Павлович смеялся, студенты были серьезны. У студентов была какая-то придавленность. Казалось, что забота-старуха по пятам преследовала их. Они были полны каких-то навязчивых идей. Что-то тяжелое и выдуманное тяготело над ними, как какая-то служба, сковывающая их молодость. У них не было простоты и уменья просто отдаться минуте жизни. А весна была так хороша! Но когда Левитан, указывая на красоту леса, говорил: "Посмотрите, как хорошо", - один из студентов ответил: "Ничего особенного... просто тоска... Лес, и черт с ним!.. Что тут хорошего..."
- Ничего-то вы, цапка, не понимаете! - повторил Левитан.
Мы шли по аллее.
Лес был таинственно прекрасен. В лучах весеннего солнца верхушки сосен красноватыми огнями сверкали на глубоком темно-синем небе. Без умолку свистели дрозды, и кукушки вдали таинственно отсчитывали, сколько кому осталось лет жизни на этой нашей тайной земле. \30\
Студенты, с пледами на плечах, тоже оживились и запели:
Выпьем мы за того,
Кто "Что делать?" писал,
Выпьем мы за него,
За его идеал...
Антон Павлович и Левитан шли рядом, а впереди шли студенты... Издали видно было, как большие их волосы лежали на их пледах, что было модно тогда.
- Что это там летит?.. - крикнул один из них, обращаясь к Левитану.
- Это, вероятно, сокол... - пошутил Антон Павлович.
Летела ворона!
- А в Сокольниках, должно быть, и нет больше соколов... - прибавил Чехов. - Я никогда не видал, какой сокол... Сокол ясный... О чем задумались, соколики... Должно быть, сокола и охота с ними были распространены на Руси...
Мы подошли к краю леса. Перед нами была просека, где лежал путь железной дороги. Показались столы, покрытые скатертями. Много народу пило чай... Самовары дымились... Мы тоже сели за один из столиков, - чаепитие было принято в Сокольниках. Сразу же к нам подошли разносчики...
Булки, сухари, балык, колбаса копченая наполняли их лотки...
- Пожалуйте, господа хорошие...
Около нас за другим столом разместились сильно подвыпившие торговцы типа Охотного ряда и недружелюбно оглядывали нас.
- Вы студенты... - заговорил один, сильно пьяный, обращаясь в нашу сторону, - которые ежели... - и он показал нам кулак.
Другой уговаривал его не приставать к нам.
- Не лезь к им... Чево тебе... Мож, они и не студенты... Чево тебе...
- Слуга служи, шатун шатайся... - говорил в нашу сторону пьяный с осовелыми глазами...
Видно было, что мы не нравились этой компании - трудно понимаемая вражда к нам, "студентам", прорывалась наружу.
Антон Павлович вынул маленькую книжечку и что-то быстро записал в ней.
И помню, он сказал мне, когда мы шли обратно: \31\
- А в весне есть какая-то тоска... Глубокая тоска и беспокойство... Все живет, но, несмотря на жизнь природы, есть непонятная печаль в ней.
А когда мы расстались с нашими студентами, он сказал, улыбаясь мне и Левитану:
- Эти студенты будут отличными докторами... Народ они хороший... И я завидую им, что у них головы полны идей...
II
Много прошло времени после этой прогулки нашей в Сокольниках, и по приезде в Крым, в Ялту - весной 1904 года{5} - я был у Антона Павловича Чехова в доме его в Верхней Аутке. На дворе дачи, когда я вошел в калитку, передо мной, вытянув шею, на одной ноге стоял журавль. Увидев меня, он расправил крылья и начал прыгать и делать движения, танцуя - как бы показывая мне, какие выкрутасы он умеет разделывать.
Антона Павловича я застал в его комнате. Он сидел у окна и читал газету "Новое время".
- Какой милый журавль у вас, - сказал я Антону Павловичу, - он так забавно танцует...
- Да, это замечательнейшее и добрейшее существо... Он любит всех нас, сказал Антон Павлович. - Знаете ли, он весной прилетел к нам вторично. Он улетал на зиму в путешествие в другие, там, разные страны, к гиппопотамам, и вот опять к нам пожаловал. Его мы так любим, Маша (сестра) и я... - не правда ли, странно это и таинственно?.. - улететь и прилететь опять... Я не думаю, что это только за лягушками, которых он в саду здесь казнит... Нет, он горд и доволен еще тем, что его просят танцевать. Он - артист, и любит, когда мы смеемся на его забавные танцы. Артисты любят играть в разных местах и улетают. Жена вот улетела в Москву, в Художественный театр...
Антон Павлович взял бумажку со стола, свернутую в короткую трубочку, закашлялся и, плюнув в нее, бросил в банку с раствором.
В комнате Антона Павловича все было чисто прибрано, светло и просто немножко, как у больных. Пахло креозотом. На столе стоял календарь и веером вставленные в особую подставку много фотографий - портреты артистов и знакомых. На стенах были тоже развешаны фотографии - тоже портреты, и среди них - Толстого, Михайловского, Суворина, Потапенки, Левитана и других. \32\
В комнату вошла Марья Павловна и сказала, что прислуга-кухарка заболела, лежит, что у ней сильная головная боль. Антон Павлович сначала не обратил на это внимания, но потом внезапно встал и сказал:
- Ах, я и забыл... Ведь я доктор... Как же, я ведь доктор... Пойду, посмотрю, что с ней...
И он пошел на кухню к больной. Я шел за ним и, помнится, обратил внимание на его подавшуюся под натиском болезни фигуру; он был худ, и его плечи, остро выдаваясь, свидетельствовали об обессиливавшем его злом недуге...
Кухня была в стороне от дома. Я остался на дворе с журавлем, который опять танцевал и так развеселился, подпрыгивая, что расправил крылья, полетел ввысь, сделал круг над садом и опять опустился передо мной.
