– Володя, третий час идём по Дунаю, скоро будет Эстергом, мост Марии-Валерии, а там Вышеград – а никаких мадьярских или немецких военных кораблей так и не встретили. Зря только тряпку эту вывесили, – произнёс Савушкин и махнул головой в сторону кормы, где на ветру трепетал венгерский флаг, принесенный заботливым стариком-хозяином вместе с пятьюдесятью литрами солярки.

Лейтенант пожал плечами.

– Тоже поражаюсь. У них тут вроде должно быть до чёрта кораблей и судов, и своих, и трофейных – они ведь и чехословацкие, и югославские суда захапали… А никого. Но это нам на руку. И хорошо, что погода такая мерзкая, и мы на малом ходу идём – нас с берега и не видно, и не слышно!

Савушкин согласно кивнул. Осмотрев горизонт, произнёс:

– Полдень. А такое чувство, что утро ещё и не наступило. Ветер шквалистый, морось эта, мгла какая-то, сырость дикая… А ещё говорили – «голубой Дунай»…

– На больших реках всегда свой микроклимат. Иржи, что там? – Вдруг тревожно спросил лейтенант, указывая вперёд.

– Где? – Рулевой, всполошившись, начал вертеть головой.

– Впереди, правее фарватера!

Савушкин также всмотрелся в серую дождливую пелену, метавшуюся над Дунаем – и, действительно, впереди, ближе к правому берегу, увидел какую-то груду металла, торчащую из воды.

Иржи, также обнаружив препятствие, всмотрелся в него и вполголоса промолвил:

– Речна баржа… Ропна… Руско – нефтяна. Утонула…

– Нефтеналивная баржа? – уточнил Котёночкин.

– Так.

Лейтенант обернулся к Савушкину.

– Товарищ капитан, из воды торчит только корма. Значит, подорвалась на мине…

Савушкин досадливо поморщился.

– Да не спеши ты диагноз ставить! Может, не всё так плохо, может, просто авиация поработала… Да даже если и мина – у нас водоизмещение всего семнадцать тонн, чуть больше, чем у рыбацкой лодки. А у этой баржи – тысячу. Чувствуешь разницу? – И, обращаясь к рулевому: – Иржи, ты что думаешь?

Словак мрачно кивнул.

– Мина. Томек говорил – америцки летадла кидают Дунай магнетицки мины…

Савушкин кивнул.

– Разумно. Магнитную мину простым тралом не вытралишь. А глубины для неё здесь самые подходящие, пять-семь метров… – Савушкин с досады ударил кулаком по крыше рубки: – Вот чёрт! Не хватало ещё на союзной мине подорваться! – И, уже обращаясь к лейтенанту: – Володя, на всякий случай кликни хлопцев наружу. Если подорвёмся – то наверху у них будет шанс уцелеть…

Из проёма боевой рубки показалось лицо Некрасова.

– Товарищ капитан, там у вас сыро и холодно. А у нас тут тепло и сухо. Мы лучше внутри посидим, при пулемётах. Тем более – их надо почистить, пять лет за машинками никто не ухаживал…

– Ты всё слышал?

Снайпер пожал плечами.

– Вас мудрено не услышать, на всю реку ругаетесь… Ежели мина рванёт – то всем капут, и на мостике, и в трюме. Так мы лучше в тепле смерть встретим, всяко приятнее…

– Ладно, вам виднее. Костенко! – кликнул Савушкин старшину. Тотчас в проёме рубки появилось лицо старшины.

– Вже тридцать пьять рокив Костенко… туточки я, товарищ капитан!

– Бочонок, что старик с собой нам дал – далеко?

– Пид рукою…

– Нацеди три стаканчика.

– Есть! – Чуть замешкавшись, старшина спросил: – Може, вы казали шисть? Тут шось плохо чувать…

Савушкин махнул рукой.

– Давай шесть. Но не больше, чем по сто грамм. Чисто в медицинских целях…

– Ото ж! – обрадованно ответил старшина и исчез в глубине рубки.

Появился он через пару минут, на медном подносе торжественно вынеся три серебряные чарки, до краёв наполненные ароматной янтарной жидкостью. Савушкин кивнул лейтенанту:

– Принимай, Володя! Иржи, бери чарку. Оскоромимся… Мало ли, сейчас мина рванёт у нас под брюхом, а мы даже и не попробовали палинку старика Томека…

– Типун вам на язык, товарищ капитан! – С этими словами Котёночкин поставил поднос на крышу рубки. Савушкин первым махнул свою чарку – палинка зашла мягко, почти как вода, но через несколько секунд зажгла настоящий огонь внутри. Самое то для такой погоды, подумал капитан…

– Старшина, а где такие чарки взял?

– Да тут, на камбузе. Тут всэ е, и посуда, и кастрюли, и сковороды, и сотейники… Хочь роту можно накормить!

Лейтенант, выпив свою палинку – выдохнул, и, оглядев реку – произнёс:

– А ведь в Будапешт мы к полуночи где-то придём, или даже ещё позже…

– И что? – спросил Савушкин.

– Там мосты. Опоры. Вероятно движение судов. Вряд ли можно будет фонари использовать…

Капитан задумался. А ведь заместитель прав…

– Иржи, как ты думаешь, в Будапешт нам стоит ночью входить? Или лучше днем?

Словак покачал головой.

– В Будапеште йе сем мостов. Два вельке островы. Не сом вельми добры капитан. Лепше цез день…

Савушкин кивнул.

– Значит, так и сделаем. От Комарома до Чепеля где-то сто сорок километров, тридцать пять мы уже прошли. То есть к сумеркам мы окажемся… – командир разведчиков достал из планшета карту, глянул, что-то прикинул, и продолжил: – Где-то в районе Дунакеси. Или… Погоди-ка… Смотри, Володя, – Капитан указал на карту: – За Вышеградом Дунай разделяется на два гирла, посередь которых остров Сентендре. Если мы пойдём по малому гирлу, что правее – вряд ли наткнемся на мины. На карте там указаны глубины в три метра, не думаю, что американцы туда свои железяки кидали, на таких глубинах они не успеют на боевой взвод стать. Мы по этому гирлу пройдём, хоронясь, и у островка Лупа заночуем. Как тебе такая мысль?

– Обнаружат нас мадьяры. Штатские или военные – по-любому. Ширина этого гирла – всего сорок-пятьдесят метров…

– Согласен, есть риск. Но вряд ли наше появление вызовет тревогу. С запада идём… Иржи, ты как считаешь?

Словак пожал плечами.

– Маме мадьярску влайку… флаг. Я вем морзеовку. Могу працовать на ратьер[9], – и рулевой кивнул на фонарь с ручкой, установленный на крыше рубки.

– И что ты будешь отвечать, если нас с берега или с мадьярского корабля запросят опознавательные?

Иржи улыбнулся.

– Зопакуем… ответим всетко, на цо опытаю. В таком почаси… в такой погоде ай так ниц не похопья… Не поймут!

– Ты просто повторишь их сигналы, я правильно понял?

Словак кивнул.

– Так.

– Хорошо. Значит, так и поступим. Ну а если что – у нас тут четыре пулемёта. Не дай Бог, конечно…

– Товарищ капитан, Эстергом! – произнёс лейтенант и указал на едва виднеющийся в ветреном дождливом сумраке величественный собор на правом берегу Дуная.

– Ого! – Только и промолвил Савушкин. Сооружение, построенное на прибрежной скале, действительно внушало уважение. Но долго наслаждаться видами им не довелось – с моста требовательно замигал зелеными вспышками сторожевой фонарь.

– Вот черти…, И погода им не указ… – Проворчал Савушкин и, повернувшись к Иржи, произнёс: – Ну что, давай, Юра, ответь им!

Словак кивнул, взялся за рукоять ратьера и принялся энергично отвечать неизвестным на мосту. Видимо, его сигналы их полностью удовлетворили – фонарь на мосту погас, и «Гизелла» благополучно проследовала по своему маршруту.

Как только катер разведчиков удалился от моста на дистанцию в триста метров – Савушкин не преминул полюбопытствовать:

– Что они запрашивали и что ты им ответил?

Словак пожал плечами.

– Что обично. Они запытали, кто мы и куда идём. Я сказал – лодка «Гизелла», идём Будапешт.

Котёночкин удивлённо произнёс:

– И всё?

Иржи кивнул.

– Всё. Ето мадьяри, мы – мадьярска лодка. У нас мадьярска влайка и экипа… Ми ответили мадьярски… Что есчо?

Лейтенант улыбнулся.

– Логично.

Савушкин добавил:

– Ты понял? Просто говорить правду – и дело в шляпе! – И уже словаку: – Иржи, так и отвечай в следующий раз!

Рулевой молча кивнул.

– Товарищ капитан, Вышеград по курсу. За ним надо будет направо свернуть… – вполголоса произнёс Котёночкин.

– Добро. Иржи, давай потихоньку правую сторону фарватера принимай, через триста метров надо будет уйти в малое гирло Дуная.