По первому сигналу мастер с источником нейтронов размещал его напротив флюоритового пласта в модели. После нескольких секунд облучения он быстро извлекал источник и бегом уносил его в контейнер. Одновременно другой мастер подбегал к модели и вставлял в нее опытный прибор радиоактивного каротажа так, чтобы он находился против флюоритового пласта. Прибор был заранее подключен к станции, и я производил в течение нескольких секунд запись радиоактивности. То же самое делалось для вмещающей пустой породы, окружающей пласт флюорита. Для каждой породы мы делали несколько дублей.
Вся это беготня с источником и прибором не могла не обратить на себя внимания окружающих. Не менее 10 сотрудников экспедиции внимательно наблюдали за нами, перекидываясь шутками и остротами в наш адрес. Мои ребята достойно парировали эти комментарии. Работа была сделана.
Сравнив замеры наведенной радиоактивности с фоновыми я увидел, что повышение радиоактивности против пласта флюорита было явно больше, чем во вмещающей пустой породе. Это был зелёный свет на создание прибора активационного каротажа на флюорит.
Тем не менее я решил сделать ещё одну проверку. Дело в том, что энергетический состав излучения изотопа 20F был известен из литературы. Было понятно, что эффект в этом энергетическом диапазоне должен быть выше. В опытах, которые мы провели, измерялась общая радиоактивность, включающая все энергетические диапазоны. Теперь же надо было провести замеры спектроскопического гамма излучения. Для этого нужна была специальная аппаратура, которой в экспедиции не было.
Я знал, что в системе Академии наук Таджикистана был институт физики. Туда-то я и решил наведаться в надежде найти нужную мне аппаратуру. Этот визит заслуживает отдельного описания, но прежде мне хотелось бы сказать несколько слов о своём служебном удостоверении.
Итак, у меня было удостоверение начальника партии. Какой именно партии, было написано мелким почерком, но слова Начальник Партии сразу бросались в глаза. Удостоверение было сделано из хорошего качества красных корочек. Когда они открывались, там была ещё диагональная красная полоса. Советские люди к такого рода удостоверением всегда относились почтительно, когда же они видели должность Начальник Партии, то, похоже, вообще лишались рассудка. В Советском Союзе была только одна партия – коммунистическая, поэтому слово партия чётко ассоциировалось с коммунистической партией. Это была правящая партия, и её глава, который назывался «генеральным секретарем», был главой страны. У меня никто никогда не спрашивал, начальником какой «партии» я являюсь, но люди явно смущались, особенно, когда я подносил удостоверение близко к лицу человека. Удостоверение открывало все двери, я в этом убеждался много раз.
Так случилось и в институте физики Академии наук Таджикистана. Я поднес удостоверение к лицу вахтера, он вздрогнул, козырнул и пригласил меня войти. В вестибюле я стал изучать список подразделений института и нашёл лабораторию ядерной физики.
Войдя в лабораторию, сразу попал в большую комнату, уставленную различной ни к чему не подключенной аппаратурой, что-то вроде склада. Людей не было, слышен был лишь стук шахматных часов, доносившийся из другой комнаты. Я туда не торопился и стал внимательно и планомерно осматривать имеющуюся аппаратуру. К своей радости, я вскоре обнаружил гамма-спектрометр, который искал.
Войдя в другую комнату, я увидел двух мужиков, играющих в блиц-шахматы. Это были руководитель лаборатории и его заместитель. Я рассказал вкратце об экспедиции и поинтересовался, чем они занимаются, кроме игры в шахматы. Они увлеченно рассказали о своих опытах по изучению рассеяния гамма-квантов на различных экранах. Я заметил, что эти опыты ещё делал Резерфорд для создания модели атомного ядра. Ребята со мной согласились и сказали, что их опыты хорошо согласуются с опытами Резерфорда. После этого разговора у меня сложилось довольно четкое представление о роде занятий периферийной науки.
Я попросил ребят помочь нам с гамма-спектрометром, на что они сказали, что были бы рады, но у них этой аппаратуры нет. После того как мы прошли в соседнюю комнату, и я показал им на спектрометр, они даже обрадовались и подтвердили, что могут передать его в экспедицию в порядке помощи производству. Вскоре я навестил их снова, уже с официальным письмом из экспедиции, и забрал новый гамма-спектрометр.
Мы повторили опыты на нашей модели, с той только разницей, что теперь мы регистрировали не общее излучение, а только гамма-кванты, находящиеся в диапазоне энергий изотопа 20F. Это стало возможно с гамма-спектрометром, добытым в институте физики. Как я и ожидал, полезный сигнал во флюоритовом пласте возрос. Теперь уже не было никаких сомнений в том, что мы можем получить во флюорите изотоп 20F и зарегистрировать его излучение.
Надо было приступать к составлению схемы прибора и расчёту технологии его эксплуатации. Главное, надо было найти оптимальное расстояние между источником нейтронов и датчиком гамма-квантов, а также скорость протяжки прибора в скважине. Чем больше расстояние между источником нейтронов и датчиком гамма-квантов, тем надежнее можно было экранировать датчик от прямого излучения источника. Однако чем больше расстояние, тем быстрее надо было тянуть прибор, так как период полураспада для 20F всего 11,1 секунды. То есть индикатор должен был подойти к глубине только что созданного изотопа 20F, пока он совсем не распался. Надо было принять во внимание также, что чем быстрее прибор протягивался по скважине, тем меньше образовывалось нужных нам изотопов 20F. Это была задача на оптимизацию, с которой я справился, рассчитав размеры прибора и скорости записи. Технология выглядела следующим образом.
Внизу прибора располагался датчик гамма-квантов, затем экран и затем источник нейтронов. Расположение электроники было непринципиально. Во время спуска прибора в скважину записывался радиоактивный фон. Запись собственно активационного эффекта на флюорит производилась во время подъёма прибора. Такая схема была выбрана в связи с тем, что при подъеме скорость протяжки прибора легче контролировать. Прибор тянулся вверх с расчётной скоростью, при этом источник нейтронов облучал окружающие скважину породы и в местах залегания флюорита образовывался изотоп 20F, испускавший дополнительное гамма-излучение. Это излучение фиксировалось датчиком и при сравнении с фоновым чётко определяло глубины залегания флюоритовых жил.
Для изготовления прибора я нашёл толкового инженера-электронщика в Душанбинском Университете. Мы заключили с ним контракт, и работа пошла. Я также написал свою первую статью и отправил её в редакцию сборника Разведочная Геофизика в Москве. Статья была принята и вышла где-то через год, в 1965 году. Когда я её получил, то был приятно удивлен, насколько статья изменилась в лучшую сторону. Потом мне сказали, что статью лично отредактировал один из основателей советской геофизики С.Г. Комаров.
Прошло много-много лет. В процессе написания этой книги мне захотелось освежить в памяти содержание своей первой статьи. К сожалению, в процессе многочисленных переездов я её не сохранил. Я попытался найти её в интернете, но вместо статьи нашёл только ссылку на неё. Это была ссылка в описании патента 1966 года Казахского филиала Всесоюзного научно-исследовательского института Способ определения концентрации фтора в рудах по скважинам.
Как-то мне показалось странным, что мой прибор запатентовали без меня. Однако в целом это означало, что прибор не был заброшен после моего отъезда из Таджикистана, что, безусловно, было приятно.
***
Я проработал в Таджикистане 4 года и из-за нехватки людей не смог ни разу взять полноценный отпуск. Один раз мы с Нелей вырвались на неделю в местный дом отдыха. Там дружинники заставили нас покинуть площадку для танцев из-за того, что мы танцевали чарльстон, который был в то время запрещен.
Один раз мы потратили три дня на охоту на медведя. Нас было трое, и всем процессом руководил мой мастер, который прожил почти всю жизнь в Таджикистане и был в два раза старше меня. Мы два дня бродили по горам в поисках медвежьих следов , которые в конце концов нашли. Мы даже проследили эти следы до дерева с ягодами, куда медведь уже приходил несколько раз. Мой мастер вычислил по следам, что он к этому дереву приходит ночью.
