Бывает так – что в сердце будто бы игла

Вонзилась остриём и кровоточит рана…

В душе волненье бьётся, как крылья пойманной орлицы

И с криком рвётся нить, слетевшая со спицы…

Теперь не будет радужных узоров

И серостью накроет – без слов и разговоров…

Лишь нить – разломом белым на полу –

Рисует всем нежданную судьбу…

Он жил в богатстве, роскоши и славе,

Лепя фигурки женские, и в этом преуспел,

Он был художник – мастер скульптурных дел,

Жил в одиночестве, без женщин, без жены,

Он презирал, от скуки хмуря брови,

Любовь и ласку женщин отвергая, спешил уйти.

В каморку тайную спустясь,

Под светом свеч и редкого луча,

Лепил фигурки, точил из камня

В один из дней, он вдруг созрел,

Фигурку, из слоновой кости,

Белёную девицу он сточил.

И сдался, с каждым взглядом,

Трепетно дрожа, он любовался,

За твёрдый стан девицу обнимая,

Уста холодные со страстью целовал.

Её он роскошью, дарами окружая, боготворил,

Мечтал о ней, не костяной,

А о живой и в плоти, и с душою.

В надежде бросился к ногам

Он Афродиты и Богам,

К ним обратился, в смятении душа,

Чтоб статую прелестницы-девицы.

В жену в живую обратили.

Но больше всех на Афродиту,

В надежде, взор свой обращал.

Взирала на него богиня, улыбаясь,

Рукой взмахнула в сторону огня,

И тут же жертвенное пламя,

Сильнее вспыхнуло – то знаком было,

Что Афродита просьбе внемлет.

От радости, с колен вскочив,

Немедля кинулся домой.

Открылась дверь и замер в изумленье,

Пред ним стояла в ярком свете

Не статуя, любимая живая.

В прозрачном одеянье,

Девица, взор свой потупив,

Склонилась пред художником в молчанье,

– О, Боги, Афродита, благодарен–

Вскричал, раскинув руки Пигмалион,

– О, Галатея, любовь моя,

– Приняв в объятия девицу,

– Согласна ль ты моею стать?

Она же, взор свой скрыв,

В согласье голову склонила

– О, да, мой господин…

Мечта свершилась с помощью богини

Пигмалиону в жёны Галатея отдана.

Из белоснежной кости выточена была,

В живую, с сердцем жарким, превращена,

Не каждому такое счастье суждено,

Лишь тем – кто любит сердцем и душою…

Свеча во тьме стояла,

Свет излучала, но не грела.

Слезами плакала, текла,

Но не кричала, она страдала

И тихо, тихо мне шептала:

– Мне жизнь дана лишь для того,

Чтоб светом радовать его.

Тепло хотела дать,

Лишь только для него и одного,

Но нет ни счастья, ни его.

Я с каждою слезою таю

И просто – просто угасаю.

– О ком же плачешь ты, свеча? –

Спросила я её, грустя.

– О том, кого нет рядом

Со мной и подо мной.

Я о подсвечнике резном…

Он был со мною обручён

Одной судьбой.

Теперь в разлуке мы живём,

Я таю, тихо умираю,

О встрече вновь и вновь мечтаю.

Несбыточна мечта моя, я знаю

И это с грустью принимаю.

Давно он под свечой другою

Стоит и нежно обнимает,

А обо мне не вспоминает.

А я под жаром, собственного огня,

Слезу последнюю роняя,

Безмолвно плача, угасаю.

О, милый мой подсвечник, тебя прощаю…

Свеча угасла, нет огня

И образ дымкой растворился.

Подсвечник вновь с другою обручился

Ждёт её судьба одна:

Под жаром собственного огня

Слезу последнюю роняя

И о подсвечнике мечтая,

Угаснет, беззвучно умирая

И образ, дымкой,

Вот так же растворится…

Орёл слетел с вершины гор,

На склоне он увидел серну,

Расправив крылья, полетел.

Она ж – увидела летящего орла,

Наставила навстречу – на него рога,

Чтоб встретить нежданного врага.

Был бой, но всё ж, орёл

Когтями в спину ей вонзился.

Споткнулась серна.

Кубарём вдвоём по склону

Она с орлом катилась.

Орёл вверху иль серна, вперемешку.

Их схватка длилась не на шутку.

На кон поставлена была:

Их жизнь иль смерть – ему еда.

Но был конец им предрешён

И на пути у них валун был возведён,

Преградой стал им на пути.

Влетели в твердь его – она с врагом.

Вскочила серна на ней орёл,

Но видно хватка уж не та.

Слетел орёл, она вскочила,

Не глянув на врага, ушла.

И вслед ей был лишь крик голодного орла…

Наш кот повеса

Узрев девицу-кошку,

Вдруг захотел немедля и

Поближе красавицу узнать.

Прогнулся весь в спине

И хвост трубой,

И глазом на неё кося,

К ней он подошёл:

– Привет, краса!

Ты так прелестна, хороша!

Глаза твои, какого цвета? –

Он в восхищение спросил.

Она же на него взглянула.

– О, цвета янтаря!

– Что надо, кот, тебе?

Иди куда ты шёл! –

Услышал ухажёр.

Был тем сильно удивлён:

– Забыл куда я шёл,

Что для тебя я не хорош? –

Кот покрутился пред мордой кошки.

– Смотри, каков красавец…

– Где? –

Спросила кошка.

– Я здесь! Ты на меня гляди!

Какая шёрстка, лоснится серебром,

Какие лапки, коготки,

А хвост, ты только посмотри!

– Да. Ничего, –

Сказала равнодушно кошка.

– И ласков, нежен я,

В обиде ты не будешь!

Слова мои услада для ушей…

– Не надо лишних слов, –

Вдруг гневно перебила кошка,

– Прошу тебя уйди!

Хоть шерсть твоя:

Мягка и шелковиста,

Сияет серебром

И голос твой прекрасен,

Умеешь говорить.

И ласковым ты можешь быть.

Сумеешь ли мыша словить?

Кот удивлённо посмотрел, сказал:

– О нет, прелестница моя,

Мышей ловить не в силах я…

И дело не в мышах,

В любви моей, вот сила!

– Да знаю, сила есть,

Но не в любви, в словах!

Вчера подруге ты моей

Такую ж песню пел.

Поверила тебе она!

Теперь ты погляди,

В горючих вся слезах!

Под кустиком сидит,

И на тебя обиженно глядит…

– Ну, пел… чего с того?! –

Кот обернулся, равнодушно поглядел,

– Не виноват я в том,

Что кот я хоть куда!

Влюбляются все кошечки в меня!

А ты, как видно ждёшь кого-то?

– Да! Жду! Но не тебя!

А ты иди вон к той,

Что слёзы льёт под тем кустом…

– Ну, что ж, красавица моя,

Коль отвергаешь ты меня,

Пойду, другую кошечку найду,

Что будет мною восхищаться

И шёрсткой шелковистой любоваться,

Пред нею буду красоваться…

– Так, что стоишь ты предо мною?!

Иди, иди же ты другою стороною.