– Меня сейчас в штаб вызывали…

– На кой?

– Да говорят, мол, хреново ты воюешь товарищ младший лейтенант.

– Эвона как!

– Ага, твой, говорят, сосед слева за сутки двух фашистов уничтожил, а сосед справа одного. А ты? Что за бездействие?

– Тю-у-у-у! Всего-то и делов!? Я думал у тебя что-то серьезное стряслось… Наливай! Сейчас я тебя научу!

Выпив еще водки, офицеры снова закурили. Александр, поймав на себе взгляд Андрея, продолжил разговор:

– Вот ты вечером до ветру пойдешь, так возьми и сделай пару выстрелов. Просто так – в белый свет как в копеечку. Потом вернешься в землянку, керосинку зажги и садись рапорт писать – так, мол, и так, во время наблюдения обнаружил передвижение живой силы противника, сделал два выстрела и уничтожил одного фашиста. Обещаю так же поступать и впредь. Крепко целую. Взводный Андрюха… Только цифры меняй хоть иногда.

– Это же враньё! – возмутился Андрей.

– Ну, сходи правды поищи… Ты думаешь, я этого не знаю, или Тимоха Ерёмин? Или ротный наш?

– А почему тогда так? – искренне недоумевал Андрей.

– Ну, хотят они так, – Корнев указал большим пальцем правой руки себе за спину. – Наверное, чтобы перед ставкой хвастаться своими успехами. Значит пусть оно так и будет. Тебе охота из-за дурости в штабе краснеть и херню всякую выслушивать?

– Нет.

– И я думаю, что нет. Делай, как я говорю и дело с концом.

– И что, все так делают? – поразился Андрей.

– Ты, у Ерёмина спрашивал?

– Нет. Спит он.

– Вот, как проснётся, спроси. Он же кадровый – лучше нас знает, что в армии и почём. Давай ещё по одной, а остальное оставь на разговор с Тимохой. Поешь только, а то упадешь.

Вечером примерно такой же разговор у Андрея состоялся и с Тимофеем Ерёминым. Андрей внял совету своих более опытных товарищей и больше его в штаб не вызывали.

Всё шло своим чередом, и рапорта офицеров о результатах боевых действий копились в штабном блиндаже, а ими там печку топили, или рвали их на самокрутки. Одно достоверно известно – писали их регулярно.

Наступило лето 1943 года, петлицы с «кубарями» и «шпалами» ушли в прошлое, а им смену пришли погоны. Из сводок Совинформбюро и политинформации стало известно о крупных успехах Красной армии. Среди солдат и офицеров стали ходить разговоры о том, что и им недолго осталось сидеть в глухой обороне посреди этих болот и лесов. Должны уже и они перейти в наступление и гнать врага с родной земли.

В тот день офицеры батальона собрались у штабного блиндажа, с заранее написанными донесениями о результатах боевых действий за прошедшие сутки. Все ждали начальника штаба, который с минуты на минуту должен был вернуться от вышестоящего командования.

Вот, наконец, где-то за спинами офицеров скрипнули тормозные колодки штабного «Виллиса» и из него вышел явно чем-то недовольный начальник штаба в звании майора. Подойдя к офицерам, он вырвал у одного из них листок с рапортом, развернул его и прочёл вслух, так же поступил он еще с двумя донесениями. Потом собрал их все, сложив стопкой, порвал пополам и отдал водителю со словами:

– Держи, Иван, тебе на самокрутки!

– Товарищ майор, да они на самокрутки не годятся – бумага слишком плотная, дыму много и гореть начинает.

– Вот! Они даже на самокрутки не годятся! Они вообще ни на что не годятся! Заврались, совсем! Я сейчас в штабе бригады был. Мне там надавали по первое число… Больше не приносите мне их, и вообще не марайте бумагу.

– Что у кого-то разум проснулся? – спросил высокий худощавый капитан, лет тридцати на вид.

– Проснулся, Бирюков, проснулся… В штабе армии сложили все данные из этих отчетов и получили результат – этой армии, что стоит напротив нас, – майор указал рукой в сторону вражеских позиций. – Этой армии уже три месяца как не должно существовать…

– Товарищ майор, да как же это?! Что же мы теперь делать-то будем? Как же мы теперь? Ведь от бездействия с ума сойдём, – съехидничал капитан Бирюков.

– Не сойдем, – ответил майор. – Придумают, чем еще нас всех занять. Завтра очередное пополнение прибудет. Вот ими и займитесь! Бирюков, ты назначаешься ответственным за ввод пополнения в строй!

– Спасибо за доверие, товарищ майор!

Услышав про очередное пополнение, Андрей повернул голову вправо и посмотрел на стройные ряды деревянных обелисков с фанерными звездами и табличками с именами офицеров и солдат.

На следующий день Андрей, по заданию командира роты капитана Бирюкова, проводил инструктаж с офицерами, прибывшими в роту взамен погибших.

– Плащ-палатку лучше не снимать. Жарковато, но зато она ваши погоны закрывает от лишних глаз.

– А чьи глаза тут лишние? – недоумевал один из вновь прибывших младших лейтенантов.

– Вражеских снайперов, – ответил Андрей. – Они нашего брата в первую очередь стараются выбить…

– Товарищ лейтенант, а у нас, что своих снайперов нет что ли? – спросил смуглолицый и широкоплечий младший лейтенант, напоминавший Андрею его друга по училищу – Николая.

– Да, можно просто по имени – Андрей. Есть у нас свои снайпера, они тоже без дела не сидят. Потом сами всё увидите …

… Выдохнув струю табачного дыма, Андрей, глядя на расстеленную перед ним плащ-палатку, сказал:

– Она солдату была и одёжа, она ему и постель, в ней его и хоронили… Гляди-ка – цела ещё…, – сказал Андрей, не глядя на внука, но прекрасно зная, что он его слышит.

17 – 26.12.2016

г. Новосибирск

Одним выстрелом

По извилистой проселочной дороге, тянувшейся вдоль берега реки, не спеша, временами пофыркивая, мотая головой и хвостом, шла серая лошадь, тащившая за собой телегу-ходок. В ходке на подстилке из свежего душистого лесного сена, облокотившись на левую руку, лежал мужчина. Он лежал и смотрел, как на глади речной воды отражается сентябрьское солнце и медленно плывущие по небу облака.

Вдруг отражение в речной глади закачалось, и появилась легкая рябь. Где-то рядом послышалось утиное кряканье. Мужчина правой рукой отгреб сено в сторону. На дне телеги тускло блеснули воронёные стволы двуствольного охотничьего ружья. Приподнявшись повыше и окинув взглядом реку и берег, он почти сразу нашел плывущих недалеко от берега уток. Дальше все действия мужчины определял азарт. Он уже представил на столе чугунок с дымящимися ароматными кусками мяса и картофелем. Вытащив из-под соломы ружьё, он, переломив его, открыл затвор и, убедившись, что ружьё заряжено, резким движением закрыл затвор и взвёл курки. Когда телега поравнялась с плывущими по реке утками, мужчина слегка натянул поводья, давая лошади сигнал остановиться, а сам быстро спрыгнул с телеги. Сделав несколько шагов в сторону берега, он опустился на правое колено, приложил ружье прикладом к плечу, прицелился и выстрелил из обоих стволов дуплетом.

Через секунду, опустив стволы вниз, сквозь сизоватую пелену порохового дыма он увидел, как стремительно утки плывут прочь. Однако прочь уплывали не все утки. Сняв с себя сапоги и брюки, мужчина зашел в воду и собрал свою добычу. Восемь. Именно столько уток оказалось у охотника в руках. Он шел и думал, что он может и сам поесть вкусного мяса с картошкой и угостить брата, живущего в городе, и передать гостинец сестре, растившей двух детей без мужа. Положив уток на дно ходка рядом с ружьём, он накрыл всё сеном и, слегка дернув поводья, словно взмахнув ими, вполголоса скомандовал лошади:

– Н-н-но!

Лошадь стронулась с места и снова пошла по извилистой просёлочной дороге, тянувшейся вдоль реки.

Лишь у развилок дорог лошадь замедляла ход, как бы спрашивая у своего хозяина – куда идти дальше, и тогда он слегка дергал вожжи за левую или правую сторону. И телега, снова мерно поскрипывая, катилась дальше, увлекаемая за собой серой лошадью.

Мужчина снова лежал в ходке на сене, облокотившись на левую руку. Он смотрел то на речную воду, то на небо, а то на окрестные луга и леса.