– Что ж, ладно, тогда мне придётся вам объяснять. Ну, так у нас чаще всего и бывает… Прежде всего, вы хотите умереть. Но как бы для всех, кроме себя. Вы просыпаетесь и ходите на цыпочках по собственной квартире, отворачиваясь от часов, обходя по касательной тумбочку, где лежит телефон, боясь в нем что-то увидеть, а, если точнее, – ничего. Вы просыпаетесь и то время, когда вы ещё не вспомнили себя, когда есть лишь потолок перед глазами – это лучшие мгновения дня. Но вот к вам уже тянутся кровавые, заскорузлые нитки воспоминаний, мыслей, вашей собственной истории, и они наживую сшивают новый день со всеми прошлыми. Вы вспоминаете своих друзей, одноклассников, однокурсников и вам кажется, что вы словно бы, когда подрабатывали клоуном на детских утренниках, раздали им визитки, хотя сейчас уже давно работаете в «Cirque du Soleil». Вам не нравится то, что они могут о вас думать, и ещё меньше вам нравится то, что они могут не думать о вас вовсе. «А вы помните такого Иванушку? Интересно, а где он сейчас? Куда пропал?..» Именно эти мысли, сценки, разыгрываемые вами в собственной голове, и вели или, скорее, гнали вас на музыкальный олимп. А сейчас, когда остаётся только путь вниз, вам нравится представлять зарёванные лица поклонников, подносящих цветы к стенам, на которых вы нарисуетесь по всему миру, устраивающих у себя в комнате маленькие алтарики с вашей грустно улыбающейся физиономией. Вам нравится представлять этот мир, скорбящий о вашей утрате, и, конечно, Леру, это белокурое недалёкое существо, которое не понимало, какой великий гений удостоил её своей любовью. Вы с упоением представляете, как однажды она, проснувшись и выскользнув из объятий ещё спящего мужа, залезет в телефон и сердце её сдавит ледяным ужасом, как даже спустя много лет, в минуты радости, семейной идиллии, она на мгновение будет устремлять свой взгляд куда-то вдаль и льдинка задумчивости будет касаться его…
Хорошо, что за спиной оказалась софа – так бы я грохнулся на пол. Он угадал все мои желания, все мечты. Фокусник достал из-за моего уха карту, которую я загадывал одинокими ночами, втайне от самого себя.
– Кто вы?.. – спросил я полушепотом, еле шевеля онемевшими губами.
– О, это, друг мой, вопрос философский. Для тебя – кстати, теперь будем на «ты» – я просто Вольф. Но сейчас намного важнее кто ты и чего хочешь. А впрочем, все и так ясно: ты звезда, у тебя звёздная болезнь, и ты хочешь от неё избавиться. Но от звёздной болезни есть только одно лекарство – смерть, и мы готовы её тебе предоставить. В том виде, в каком ты о ней мечтал.
– Но ведь это незаконно… – вырвалось в меня.
– Об этом не беспокойся. Любая законность – сугубо бумажный вопрос, а юристы у нас первоклассные.
– Нет… нет… это же полная чушь, – мотал я, как помешанный, головой. – Родственники, поклонники… Меня все знают, я не могу так просто…
– А кто тебя знает? Отец-тусовщик, потягивающий травку на Кипре? Ты для него умер, как только взял в руки гитару. Орда сэдбоев, видевших тебя либо в клубной трясучке, либо в клипах в качестве «360»? Они не узнают тебя, даже в упор увидев – новости уже всё сказали.
– Хорошо, с ними ещё допустим… – Я уже торгуюсь? – Но судмедэксперты, доктора… мне что, не смеяться, пока они щекочут меня пёрышком, и не кричать, пока вскрывают?..
– Ладно, давай я лучше объясню, как это будет. – Кажется, мои вопросы только испытывали его терпение. – Но для начала немного о нас. Мы – загробное акционерное общество «Танатос на Багамас» (название ещё не утвердили, пытаемся адаптировать под русский рынок). Наши клиенты – это уставшие от славы, внимания, но не от жизни дамы и господа, которые хотят заново родиться, не выронив при этом изо рта серебряную ложечку. И мы им в этом помогаем, обеспечивая их смерть в информационной среде, на бумаге, в общественном сознании – в общем, где угодно, кроме как в жизни. Для этого наши клиенты проходят несколько этапов, так сказать, умерщвления. Первый – подготовительный или «последний вдох». Мы лепим твоего воскового двойника для прощаний, улаживаем дела во всех инстанциях и на основе анализов подбираем для тебя наилучший вариант ухода из жизни. Здесь тебе нужно лишь особо не рыпаться, в камеру не улыбаться (хотя, если неймется, можно – трагичность сама собой подрисуется уже постфактум), ну, и примерять потихоньку посмертную маску. Второй этап, собственно умирание, уже в большей мере на твоих плечах – ну, пока они, разумеется, ещё тёплые. Постишь в социальных сетях предсмертную записку, если добровольно, или хрипишь в трубку скорой, если принудительно. Тут уже подключаются наши люди: бригадиры, медики, патологоанатомы, следователи – ох эти истинные ангелы смерти!.. Ну, а потом и твои, с трибьютами, слезами, прощальными постами, аватарками с чёрной ленточкой, шквалом аморальных мемов, срачем в комментах, ну, и, конечно, похоронами. Все это – информационный перегной, из которого на поверхность неспешно вылезет твоё свеженькое надгробие. И затем – последний этап, «райские кущи»…
И тут я представил. Слезы близких (если быть честным, только Леры), взбаламученный интернет, моё всепрощающее, безмятежное восковое лицо и языки, внезапно смягчившиеся, упражняющиеся на трупе в красноречии: «Твой свет ещё веками будет озарять наши скудные пределы. Покойся с миром, одинокая звезда», «Светоч, что единственно осветит для потомков наш тёмный, невежественный век…» – и… свободу. Я представил, и меня охватила спирающая дыхание, искристая эйфория, будто в полутёмный кабинет вошла та, кто воплотит мою задавленную, влачащуюся за мной с самого детства влажную фантазию.
– Сколько?.. – с пересохшим горлом просипел я.
– Ох ты как завёлся!.. Насчёт денег можешь не переживать – мы только тестируем услугу в здешних широтах, и для тебя, как для храброго испытателя, это не будет стоить ровным счётом ничего. Ты лучше составь щедрое завещание, пожертвуй копеечку фондам. – Ещё одна фантазия, промчавшись в голове, обдала всё нутро нежным, ласкающим теплом.
– Ну уж нет… – отмахнулся я от него, – переродиться, начать всё сначала – и всё бесплатно? И что, я должен просто вам поверить?.. – Вольф ответил только какой-то понимающей, бессильной улыбкой. – Ну, есть же у вас наверняка какие-нибудь лицензии, сертификаты, книга отзывов, в конце концов…
– А, ты про «Некрономикон», – фальшиво встрепенулся он. – Если серьёзно, загробная жизнь наших клиентов является юридической тайной, а сертификатов за неимением конкурентов у нас нет. Так что да, если хочешь умереть так, как всегда мечтал, придётся просто поверить на слово.
Все эти побрякушки, украшавшие кабинет, сейчас показались мне такими фальшивыми, такими… съёмными. За ними мне вдруг отчётливо увиделись голые стены, которые останутся на следующий день, когда деревянные папуасы будут уже на полпути в африканские степи… Этот этнический скраб, тонизирующий тесный подвальчик посреди Москвы, был олицетворением того прохиндейского дурновкусия, которым морочат голову наивным мечтателям вроде меня. Конечно, они не хотят с меня ни копейки – а как ещё втиснуться ко мне в доверие?
– Благо, – продолжил Вольф ровно там, где оборвались мои мысли, – никаких бумаг мы подписывать не просим (не будем же мы усложнять нашу шредерскую работу), никуда не торопим, так что ты пока погуляй, полюбуйся жизнью, а, если всё-таки надумаешь, приходи – через три дня уже всё будет готово.
– И что, если я передумаю, никаких проблем? Могу даже не приходить?
– Ды-а, – как-то пустяково пропел Вольф, отчего желание спорить и что-то уточнять тут же пропало.
Весь следующий день я бесцельно блуждал по городу. Навещал родные улочки и слонялся по случайным дворам, с которыми меня связывала разве что любовь к печальной, окраинной красоте. И всюду за мной следовало ощущение какой-то волнительной невесомости всех чувств, которое отдаляло от меня эти места, делало их безнадёжно чужими. Их перспектива, сотканная из воспоминаний и фантазий, схлопывалась; они словно бы мелькали за окном такси, везущего меня в аэропорт.
