Режиссер, которому было поручено руководство новой постановкой Шекспира, узнал, что у одного из частных коллекционеров Лондона имеется очень ценный для характеристики эпохи, к которой относится первая шекспировская хроника, документ - пергаментный свиток, заключающий отрывок летописи о короле Артуре, украшенный миниатюрным портретом его матери. Он стал деятельно разыскивать собственника этой драгоценности и открыл, что эта редкостная рукопись была когда-то по случаю куплена покойным мистером Кэру, перешла к его дочери и находится теперь у нее. Энергичный режиссер посетил Лидию в ее доме в Риджент Парке, про который он потом рассказывал, что это настоящая сокровищница редких и ценных вещей. Он пришел в восхищение от портрета матери короля Артура и выразил Лидии сожаление, что не может показать его миссис Джисборн, которой бы он сослужил большую службу для внешней отделки ее роли. Лидия ответила, что если миссис Джисборн захочет взглянуть на этот портрет, то она будет желанной гостьей в доме. Дня через два в полдень приехала миссис Байрон и застала Лидию одну, Алиса ушла на это время из дому, объявив, что не хочет знакомиться с актрисой, - никогда нельзя знать, чем они были прежде.

Годы, протекшие со времени, когда миссис Байрон в последний раз посетила школу доктора Монкрифа, не оставили заметных следов на ее лице и фигуре; пожалуй, она выглядела теперь даже моложавее, так как она не жалела забот и искусственных средств для поддержания своей стареющей внешности. Непринужденное изящество и мягкость ее манер так мало походили на актерскую напыщенность и деланную галантность, что Лидии с трудом верилось, что эти люди одного круга и одной профессии. Голос ее придавал тонкую грацию самым банальным ее замечаниям и так резко отличался от грубых нот, на которых говорил всегда Кэшель. Однако Лидия с первого взгляда поняла, что перед нею - его мать. Между ними было какое-то неуловимое, но разительное сходство.

Миссис Байрон с первых же слов попросила показать ей портрет. Лидия повела ее в библиотеку, где уже были вынуты из шкафов редкие старинные фолианты. Драгоценный пергаментный свиток лежал в особом футляре.

- Да, это необыкновенно интересно, - сказала миссис Байрон, едва скользнув по нему взором и принимаясь за рассмотрение книг более позднего происхождения. Лидия молча с любопытством следила за ней. - Ах, - вдруг воскликнула актриса, разглядывая какой-то рисунок, - вот это как раз то, что мне нужно.

- Как? Для роли Констанции из "Короля Джона"?

- Да.

- Но ведь шелк стал известен в Западной Европе только три века спустя после смерти Констанции. Это гравюра с портрета Марии Медичи, работы Рубенса.

- Что же из того? - беззаботно ответила миссис Байрон. - Разве уж такая беда, что фасон платья будет на триста лет моложе, чем та, которую оно будет украшать, если сама женщина эта умерла семьсот лет назад? Я артистка, и мое дело вдохнуть жизнь в характер, созданный вымыслом, а не с рабской верностью иллюстрировать какую-нибудь страницу из учебника английской истории. Я держусь такого мнения. Притом я не могу играть, когда чувствую себя в нелепом костюме.

- Но что скажет ваш режиссер?

- Что он мне скажет? Ничего, уверяю вас! - ответила миссис Байрон с таким видом, что Лидия внутренне согласилась, что режиссеру, пожалуй, действительно лучше не противоречить ей. - Уж не думаете ли вы, что он такой ученый человек? Если он накупил для шекспировской хроники оружия последней бирмингемской выделки, то... - И миссис Байрон пожала плечами, давая понять Лидии, что она не настолько считается с мнением режиссера, чтобы докончить свою фразу.

- Вы любите роль Констанции?

- Не особенно, - рассеянно ответила миссис Байрон. - Она старит актрису и дает мало благодатных мест.

- В этом вы правы, - сказала Лидия, пытливо изучая свою собеседницу. Но я спрашивала о вашем личном отношении к характеру, вернее, к душевным свойствам Констанции. Любите ли вы, например, изображать на сцене материнское чувство?

- Материнское чувство, - торжественно произнесла миссис Байрон, слишком святая вещь, чтобы его можно было разыгрывать на сцене. Есть ли у вас дети, моя дорогая?

- Нет, - улыбнулась Лидия. - Я не замужем.

- Постарайтесь непременно как можно скорее иметь ребенка. Это возродит вас физически и нравственно. Только материнство дает женщине счастье и воспитывает в ней лучшие стороны ее души.

- Вы думаете, что оно так благотворно для каждой женщины?

- Вне всякого сомнения и без всяких исключений. Подумайте только, милая мисс Кэру, о бесконечном терпении, какое требует от матери ребенок, - о необходимости уметь видеть мир его маленькими глазами и вместе с тем глазами мудрости собственного, глубокого жизненного опыта, - о способности безропотно выносить все огорчения, которые он не по своей вине доставляет матери, и прощать все проявления его детского эгоизма, наконец о всей этой жизни, полной непрестанных волнений и забот, полной боязни как бы не задеть чем-нибудь нежной чувствительности и восприимчивости вашего ребенка, как бы не возбудить в нем горького сознания несправедливости, царящей в жизни, не дать очерстветь его нежному сердцу. Подумайте, как должна мать следить за собой, сдерживать себя, упражнять и развивать в себе все, что только может привлечь к ней и удержать за ней любовь ребенка, - самую хрупкую любовь в мире и возбуждающую самую мучительную, самую сильную ревность! Поверьте мне: быть матерью - трудно достающееся, но зато неоценимое блаженство. К тому же это лучшая школа нравственного христианского воспитания. Это царственная награда за то, что мы родились женщинами.

- Все же я предпочла бы родиться мужчиной, - ответила Лидия. - Я вижу, что вы много размышляли об этом, поэтому мне хочется задать вам один вопрос. Скажите, не думаете ли вы, что занятие искусством, требующее многих лет работы и волевого напряжения, - хотя бы взять вот ваше сценическое искусство, имеет также большое воспитательное значение? Мне кажется, что искусство требует почти такой же нравственной дисциплины и самоотверженности как и материнство. Согласны ли вы со мной?