– Понимаю, – сказал Стюарт, хотя Эстер не была уверена, что он действительно понимал.

– Ты поможешь?

– Я могу поговорить с парнями, если хотите.

Эстер на мгновение задумалась о его предложении.

– Тебя не затруднит?

В комнате Гусси горела лампа, а на полу валялась холщовая сумка, которую Эстер с утра взяла на пляж. Рядом лежала сумка Флоренс – красивый плиссированный мешок. Ее содержимое – щетка для волос, полотенце, несколько шпилек – рассыпалось по полу, и Эстер нагнулась все собрать. Когда она все подняла, женщина позволила себе беззвучный стон.

На маленькой кровати спали Анна и Гусси. Постель была узкой, едва достаточной даже для одного. Вместе они поместились на ней только потому, что Анна обняла Гусси и прижала девочку к своей груди. Темно-каштановые волосы Гусси рассыпались по сторонам, а рот приоткрылся. За последний год она вытянулась и растеряла почти весь детский жирок, но во сне она все еще выглядела малышкой.

Эстер подумала было разбудить Анну, чтобы напомнить ей о нормальной кровати, где удобнее спать. Будь Анна Флоренс, она бы потерла ей спину, взяла за руку, потянула и помогла встать на ноги, наслаждаясь сонным моментом, когда взрослая дочь оперлась бы на нее, нуждаясь в помощи. Но Анна не была Флоренс, а Эстер не смогла бы вынести еще одно обсуждение сегодняшних событий. Телефонный звонок Айзеку грозил забрать остатки ее сил.

На веранде было жарко и душно. Одно окно уже открыли, но Эстер распахнула еще два. Было слишком темно, чтобы разглядеть лежащий в двух кварталах пляж, но она слышала, как волны разбиваются о берег. Постоянное движение океана всегда успокаивало ее, особенно в сложные времена, но теперь этот звук довел ее до бешенства. То, что океан забрал у нее что-то настолько дорогое, даже не приостановив свой танец, чтобы признать ее утрату, было жестоко.

Эстер посмотрела на девушку, которая обнимала ее внучку. Ей не нравилось чувствовать себя в долгу перед Анной, но она все же была ей должна. Без каких-либо указаний Анна собрала все их вещи, увела Гусси с пляжа, привела ее обратно на квартиру и утешала как могла, пока Эстер и Джозеф организовывали прощание с дочерью. Анна продемонстрировала ту рациональность, что Эстер всегда надеялась привить собственным дочерям.

Прошлой осенью, когда Джозеф предложил привезти Анну в Соединенные Штаты, Эстер знала, что не сможет его остановить. Анна была дочерью женщины по имени Инес, вместе с которой, по словам Джозефа, он вырос в Венгрии, но которую он почему-то ни разу не упоминал за двадцать девять лет брака.

Письмо Инес, испещренное немецкими марками, маленькой гранатой прибыло в их дом на Атлантик-авеню в прошлом октябре. Джозеф работал на хлебозаводе, так что Эстер открыла конверт, не в силах сдерживать любопытство до его возвращения. Она была разочарована, потому что не узнала ни почерк отправителя, ни подпись, и даже не смогла прочитать само письмо, написанное на родном Джозефу венгерском.

Когда Джозеф наконец вернулся домой и прочитал письмо от начала до конца, он только кратко пересказал содержимое. Муж Инес был убит на войне, и вместе с дочерью Анной она переехала из разоренных приграничных земель Австро-Венгрии в Вену. Там она встретила Пауля и вышла за него замуж, пока тот еще учился в университете. Когда Пауль получил должность учителя в Берлине, они переехали в Пруссию и в итоге там осели. Но теперь, с восхождением Третьего рейха, благополучие было поставлено под угрозу. Прошлым летом гражданство семьи аннулировали, а еще через несколько месяцев Пауля уволили с должности. Что касается Анны, она не смогла получить места ни в одном из немецких университетов, куда подавала документы, и Инес с Паулем страстно хотели, чтобы она покинула Германию, пока ситуация не стала хуже.

– Что еще она говорит? – спросила Эстер, глядя на три страницы, исписанные мелким почерком.

– Это все, – сказал Джозеф, избегая ее взгляда, и Эстер сразу поняла, что он лжет. Пересказ Джозефа можно было уложить в пять предложений.

За следующие несколько месяцев Джозеф помог Инес определить, какие университеты в Америке могут подойти Анне. В некоторых случаях он сам писал запросы. Едва Анна подала документы в Педагогический колледж штата Нью-Джерси, Джозеф сел за телефон и обзвонил всех знакомых, у кого могли быть связи с учебным заведением или директором приемной комиссии. Эстер полагала, что у Анны хватало ума, чтобы поступить самостоятельно, но Джозеф заявил, что не хочет полагаться на случай. И когда ее приняли, Джозеф продолжил помогать Инес и Паулю, чтобы собрать все документы, которые могли понадобиться Анне для студенческой визы. Он предложил стать ее спонсором, а когда визу выдали быстрее ожидаемого, пригласил Анну пожить с ними летом.

Эстер убеждала себя быть терпимее и к проживанию совместно с Анной, и к помощи Джозефа Инес и Паулю, которые тоже хотели покинуть Германию. Ситуация там действительно внушала опасения, и Эстер знала несколько семей в Бет Кехилла, которые пытались помочь родственникам – в Германии и других странах – переехать в Штаты.

Но разница состояла в том, напоминала себе Эстер, что Анна не была им родственницей. Она не была даже другом. Когда Эстер и Джозеф взяли ее на благотворительный вечер Еврейского общества помощи больным чахоткой еще в апреле, она не знала, как представить ее. «Это Анна, дочь старой подруги Джозефа». Были ли Инес и Джозеф только друзьями? Каждый раз, когда Эстер пыталась заводить разговор о ней, Джозеф будто ощетинивался.

Гусси закашлялась и повернулась во сне, и Эстер заметила, как Анна меняет позу, чтобы девочке было удобнее.

– Я дома, – громко сказала Эстер, но Анна не ответила. Она медленно дышала, глаза ее были закрыты, а рука – откинута за голову. Что бы только Эстер не отдала за сон такой глубокий, что ее никто не смог бы разбудить.

Без четверти шесть следующим утром Эстер сидела на стуле возле кабинета управляющей больницей, Нелли МакЛафлин. Эстер однажды была здесь – прошлым летом, когда им надо было решать, что делать с ребенком Фанни, но в такую рань кабинет на первом этаже был закрыт накрепко.

Эстер не слыла сторонницей женщин на руководящих должностях, но во всем Атлантик-Сити едва ли нашелся бы кто-то, кто не считал МакЛафлин талантливой управляющей, достойной своего положения. Она десятилетие возглавляла больничную школу медсестер и сыграла большую – и видимую – роль в недавней кампании по сбору средств на строительство нового крыла.

– Миссис Адлер, – раздался суровый женский голос. Эстер подняла взгляд с колен и обнаружила, что Нелли МакЛафлин, выше и внушительней, чем ей помнилось, смотрит на нее сверху вниз.

– Мисс МакЛафлин, – отозвалась Эстер, поднимаясь на нетвердых ногах.

– Чем я обязана удовольствию видеть вас этим ранним утром? – спросила МакЛафлин, отпирая дверь ключом.

Эстер дождалась, пока та откроет дверь и включит верхний свет, прежде чем последовать за ней через порог.

– У вас есть минутка?

– Определенно, – ответила Мак-Лафлин, укладывая в пустой ящик высокого шкафа для документов сначала сумку, а затем свою шляпу. Она указала на два стула, что стояли напротив скромного металлического стола. – С Фанни все в порядке?

– Речь не о Фанни, – сказала Эстер. – Это ее сес… – Она не могла выдавить из себя это слово. В комнате было слишком жарко. Она дернула воротник платья, попыталась расстегнуть верхнюю пуговицу. Не смогла сделать и этого. «Сес». Как будто, произнеся этот слог, она заново узнала о смерти Флоренс. Эстер согнулась, не в силах дышать. Она слышала, как МакЛафлин спрашивает, все ли с ней в порядке, чувствовала руку на плече. Эстер сделала несколько коротких вдохов, пытаясь наполнить легкие, но воздуха не хватало. Тогда она действительно начала паниковать. Кто-то звал медсестру. МакЛафлин? Она не так хотела провести эту встречу.

– Я в порядке, – попыталась сказать она, пока комната заполнялась людьми. МакЛафлин, медсестра, затем мужчина в белом халате. Она сконцентрировалась на мелких цветочках на собственном платье. Цветы были пастельно-голубые, желтые и розовые, и все они плясали у нее перед глазами.