– Он здесь, – сказала она, подводя его к столику. Она открыла ящик, позволяя висячей части латунной ручки качнуться и клацнуть о дерево, затем отступила в сторону и села на свою постель. – Я не видела писем. Могла она оставить их в колледже?

Джозеф едва не разрыдался при виде голубой книжечки. Вся энергия, все надежды его дочери на будущее, которым не суждено было сбыться. Он взял дневник и сел на постель Флоренс напротив Анны. Буквы на обложке стерлись с тех пор, как он видел книжку в последний раз. Он провел пальцами по тем, что еще были заметны, «Заплыв Флоренс Адлер».

Он медленно перевернул первые несколько страниц, вчитываясь в каждое слово. Запись за июль сообщала, что она заменила завтрак с тоста на банан. «Такое чувство, что я могла плыть вечно», – и ему пришлось остановиться. Он не мог продолжать так, только не перед Анной.

– Вот, – сказал он, протягивая ей книжечку. – Не посмотришь? Я ищу только его адрес. Чтобы написать. Сообщить, что она…

Анна кивнула, открыла книжку и начала листать страницы.

Джозеф восхищался ее серьезностью, способностью сосредоточиться на задаче.

– Ты сильно напоминаешь мне мать, – сказал он, наблюдая, как Анна изучает аккуратный почерк его дочери. – Инес была не из тех, кого легко можно отвлечь.

Анна загорелась от похвалы.

– Она нечасто говорит о… О своем детстве.

– Ты хочешь сказать, она нечасто упоминает меня?

Анна зарделась.

– С чего бы? – сказал он. – Я в прошлом.

– Наше прошлое важно, разве нет?

Джозеф согласно пожал плечами. Он не знал, сколько рассказала ей Инес, но был в курсе, что Анна точно читала его спонсорское письмо.

– Занятно, что именно может запомниться.

Анна перестала листать страницы и подняла на него выжидающие глаза. Он кивнул в сторону книжечки, чтобы она продолжала, а сам заговорил.

– У твоей матери был велосипед, и мы ездили на нем вдоль реки. Я крутил педали, она рулила, и что я помню лучше всего, так это ее волосы, которые вечно попадали мне в глаза и в рот.

– Сколько вам было лет?

Он улыбнулся.

– Девять или десять. Сущие дети.

Анна продолжила листать записную книжку, но уже медленнее.

– Вы не думали о том, чтобы остаться? – спросила она.

– Думал. – Только об этом он и думал осенью, когда им исполнилось семнадцать, как только в письме от брата прибыл билет на пароход. Когда он показал билет Инес, она уставилась на клочок бумаги, будто одним взглядом могла заставить его исчезнуть.

– Тогда женись на мне, – сказала она, осознав, что невозможно заставить его остаться в Лаккенбахе. – Возьми меня с собой.

Анна хотела услышать историю из прошлого, но Джозеф не был уверен, что эта пришлась бы ей по душе. Быстрая помолвка, обещание послать за Инес, как только он накопит достаточно денег, письма через Атлантику – письма, которые внезапно оборвались, когда он встретил Эстер. Он в этой истории имел вид не слишком приглядный.

– Как много рассказала тебе мать? – спросил он Анну.

– Не очень, – сказала она, снова поднимая глаза от записной книжки. – Только то, что вы были помолвлены, но ничего не вышло.

Инес была хорошей женщиной, слишком достойной, чтобы испортить мнение своей дочери о нем правдой.

– Анна, – сказал он, когда она вернулась к своему занятию. – Я не хочу, чтобы ты переживала о матери. О родителях. Если поручительство не поможет, мы попробуем и другие способы.

По щеке Анны скользнула слеза, и она вытерла ее основанием ладони.

– Думаете, консул его не примет?

Добыть Анне студенческую визу было одним делом, а получение виз для ее родителей оказалось совсем другой задачей. Поскольку Джозеф не являлся их родственником, он должен был доказать, что Инес и Пауль не окажутся по приезде на попечении государства – что они сами смогут обеспечивать себя, не лишая при этом рабочих мест достойных американцев. Невозможная задача, учитывая, что их счета были заморожены.

Джозеф не знал, насколько честным он должен быть с Анной.

– Подозреваю, что нам понадобится нечто больше, чем просто спонсорское письмо. Но кто может предсказать?

– С вашей стороны очень любезно обо всем этом помнить после… всего.

Он готов был помочь Инес и Паулю до смерти Флоренс, и поворачиваться к ним спиной теперь казалось неправильным. Себе он говорил, что так хотела бы Флоренс, но это была не вся правда. Джозефу нравилось быть занятым, и он получал успокоение от настолько прямолинейной задачи, как получение визы, какие бы препятствия и сложности ни встречались на его пути. Если он последует всем положенным процедурам, сделает необходимые взносы, возможно, получится как кролика из шляпы достать родителей Анны. Про Флоренс того же сказать было нельзя.

– Ничего, – сказал он, когда Анна долистала записную книжку до конца.

– Адреса здесь нет, – подтвердила она, закрывая ее. – Он есть у Стюарта. Или Стюарт сможет его достать.

Он потянулся за записной книжкой, и Анна передала ее двумя руками, как будто это было что-то хрупкое и дорогое.

Когда в пятницу утром Джозеф прибыл в офис, там его ждал Стюарт, неловко примостившийся на пляжном стуле. Когда Джозеф зашел, он встал – так быстро, что стул сложился и с грохотом опрокинулся на пол. Джозеф поморщился.

– Ваша секретарша сказала, что вы хотели со мной увидеться.

Джозеф не сказал ни слова, просто прошел к своему столу, взял стоящий за ним тяжелый крутящийся стул из дуба и перенес к камину.

– Садись, – сказал Джозеф. – Там будет удобнее.

Стюарт начал было спорить, но Джозеф поднял руку, отказываясь слушать его возражения.

– Окажи старику услугу, Стюарт.

Под здоровым загаром скрывался усталый и осунувшийся молодой человек. Под голубыми глазами залегли темные круги, и Джозеф задумался, сколько Стюарт спал за прошедшие со смерти Флоренс пять дней.

– Как Фанни? – спросил Стюарт.

– Я хотел бы рассказать тебе. Но, понимаешь ли, я не очень хороший отец. Не навещаю ее.

– Больница?

Джозеф покачал головой, раскладывая пляжный стул.

– Не заходил в нее с войны.

– Я не думаю, что это делает вас плохим отцом.

Джозеф нахмурился.

– Мог бы быть и получше.

– Вы были медиком? Во время войны?

– Водителем «Скорой помощи».

– Вы и Хемингуэй?

– Получается, да, – сказал Джозеф. – Но я водил для армии США. Не уверен, что выглядел так же эффектно.

Нужно было приступить к делу, спросить Стюарта, иначе он мог все утро рассказывать о войне.

– Послушай, Стюарт, мне нужна помощь, чтобы найти Билла Берджесса. Чтобы отменить заплыв.

Стюарт изумленно вздрогнул, будто внезапно вспомнив, что Флоренс не могла быть одновременно мертвой девушкой и чемпионкой по плаванию. Он медленно кивнул.

– Я не знаю, где он живет и можно ли забрать депозит, – сказал Джозеф. – Флоренс занималась всем сама.

– У меня есть его адрес в Кале.

– Тебя не затруднит написать ему? Я не уверен, что готов к этому.

Стюарт яростно закивал головой, как делают люди в кризисной ситуации, когда они благодарны за порученную задачу, неважно, насколько малую.

– Я пошлю телеграмму. Я и в отель могу послать тоже. На случай, если он уже отправился на мыс Гри-Не.

– Спасибо. Позволь покрыть расходы, – сказал Джозеф, доставая бумажник, но в этот раз уже Стюарт поднял руку, останавливая его.

– Пожалуйста, не надо. Это меньшее, что я могу сделать.

Джозеф посмотрел на Стюарта, который опустил глаза к ладоням с обкусанными ногтями.

– Ты же знаешь, что не виноват?

Стюарт ничего не ответил, только кивнул головой, как марионетка.

Джозеф попытался встать на место Стюарта. Что, если бы он потерял Эстер тем первым летом, когда она была одновременно живой женщиной и мимолетным видением?

Когда Эстер вместе с родителями поселилась в «Чорни» летом 1904-го, английский Джозефа был настолько плох, что он боялся заговорить с ней. Вместо слов он предлагал ей лучшие места в ресторане, подавал особо круто сваренные яйца на завтрак и не заказанный кусок бостонского пирога с кремом на ужин. Ее родители замечали его проделки, но в целом игнорировали, полностью уверенные, что их девятнадцатилетняя дочь не ответит на ухаживания восточноевропейского еврея, едва ступившего с борта парохода на континент. Но когда однажды вечером он убирал их стол и нашел записку, которую Эстер оставила ему под брошенной салфеткой, он подумал, что сердце перестанет биться в груди.