Он выключил ее и проверил батареи аккумулятора вольтметром. Батареи были заряжены до предела. Он снял свинцовые колпачки, почистил и поставил обратно, проследив, чтобы они плотно сели на место. Проверил все контакты, прошептал льстивую молитву и включил передатчик.

Передатчик все так же молчал.

Дрейк с проклятием выключил его в очередной раз.

Он решил заменить все лампы, начиная с тусклых. Если это не поможет, он попробует заменить конденсаторы и катушки сопротивления. А если и это ничего не даст, то пустить себе пулю в лоб никогда не поздно. С этой жизнерадостной мыслью он распечатал комплект запчастей и принялся за дело.

Все остальные тоже были в сарае – заканчивали подготовку к ночи. Дверь заперли и посадили на клинья. Два окна пришлось оставить открытыми для доступа воздуха – в противном случае кладоискатели просто задохнулись бы от жары. Но к каждой раме прибили по сложенной вдвое крепкой противомоскитной сетке, а у окон поставили часовых.

Через плоскую крышу из оцинкованного железа ничто не могло проникнуть, но земляной пол, хоть и был хорошо утрамбован, все же вызывал опасения. Оставалось одно – не сводить с него глаз.

Кладоискатели устраивались на ночь, которая обещала быть долгой. Дрейк продолжал возиться с передатчиком, повязав лоб носовым платком, чтобы пот не тек в глаза.

Через час зажужжало переговорное устройство.

Соренсен ответил на вызов:

– Что вам нужно?

– Мне нужно, – произнес Квидак голосом Икинса, – чтобы вы прекратили бессмысленное сопротивление. Я хочу, чтобы вы со мной слились. У вас было время обдумать положение, и вы должны понимать, что другого выхода нет.

– Мы не хотим с вами сливаться, – сказал Соренсен.

– Вы должны, – заявил Квидак.

– Вы собираетесь нас заставить?

– Это сопряжено с трудностями, – ответил Квидак. – Мои звериные составляющие не годятся как инструмент принуждения. Икинс – замечательный механизм, но он у нас один. Сам я не имею права подвергаться опасности – это поставит под угрозу высшую цель Квидака.

– Получается тупик, – заметил Соренсен.

– Нет. Нам сложно только вас захватить. Убить вас совсем не трудно.

Все, кроме Дрейка, поежились, он же, занятый передатчиком, даже не поднял головы.

– Мне бы не хотелось вас убивать, – продолжал Квидак. – Но все решает высшая цель Квидака, а она подвергнется риску, если вы не вольетесь, и окажется под угрозой, если вы покинете остров. Поэтому вы или вольетесь, или будете ликвидированы.

– Мне это видится по-другому, – сказал Соренсен. – Если вы нас убьете – допустим, вы в состоянии нас убить, – вам ни за что не выбраться с острова. Икинс не справится с кечем в одиночку.

– Отплывать на кече нет никакой необходимости, – возразил Квидак. – Через полгода сюда опять зайдет рейсовая шхуна. На ней мы с Икинсом и покинем остров. К этому времени никого из вас не будет в живых.

– Вы нас запугиваете, – сказал Соренсен. – С чего вы взяли, будто сможете нас убить? Днем у вас не очень-то получилось.

Он поймал взгляд Дрейка и показал на рацию.

Дрейк развел руками и вернулся к работе.

– Днем я и не пытался, – сказал Квидак. – Я займусь этим ночью. Этой ночью – чтобы не дать вам найти более действенную систему защиты. Сегодня ночью вы должны со мной слиться, или я убью одного из вас.

– Одного из нас?

– Да. Одного человека. Через час – другого. Возможно, это заставит оставшихся передумать и слиться. А если нет, к утру все вы погибнете.

Дрейк наклонился и шепнул Соренсену:

– Потяни резину, дай мне еще минут десять. Я, кажется, нашел, в чем загвоздка.

Соренсен произнес:

– Нам бы хотелось побольше узнать о Сообществе Квидака.

– Лучший способ узнать – это слиться.

– Но сперва мы бы все-таки хотели узнать немного больше.

– Это нельзя описать, – произнес Квидак убедительно, горячо и настойчиво. – Попытайтесь вообразить, что вы – это именно вы и в то же время вас подключили к совершенно новым разветвленным системам чувств. Вы, например, можете узнать мир, каким его ощущает собака, когда бежит лесом, ориентируясь по запаху, и этот запах для нее – и для вас тоже – так же ясен, как дорожный указатель. Совсем по-другому воспринимает действительность рак-отшельник. Через него вы постигнете медленный взаимообмен жизненных форм на стыке суши и моря. У него очень замедленное чувство времени. А вот у райской птицы наоборот – она воспринимает мгновенно и все пространство разом. Каждое существо на земле, под землей и в воде, а их множество, имеет свое собственное, особое восприятие реальности, и оно, как я обнаружил, не очень отличается от мировосприятия животных, некогда обитавших на Марсе.

– А что случилось на Марсе потом? – спросил Соренсен.

– Все формы жизни погибли, – скорбно ответил Квидак. – Все, кроме Квидака. Это случилось в незапамятные времена. А до этого на всей планете долгие века царили мир и процветание. Все живые существа были составляющими в Сообществе Квидака. Но доминантная раса оказалась генетически слабой. Рождаемость все время падала: последовала полоса катастроф. В конце концов вся жизнь прекратилась, остался один Квидак.

– Потрясающе, – заметил Соренсен с иронией.

– Это был дефект расы, – поспешил возразить Квидак. – У более стойкой расы, такой, как на вашей планете, инстинкт жизни не будет подорван. Мир и процветание будут длиться у вас бесконечно.

– Не верю. То, что случилось на Марсе, повторится и на Земле, если вам удастся ее захватить. Проходит какое-то время, и рабам просто-напросто надоедает цепляться за жизнь.

– Вы не будете рабами. Вы будете функциональными составляющими Сообщества Квидака.

– А править этим сообществом будет, разумеется, Квидак, – заметил Соренсен. – Как пирог ни режь, а начинка все та же.

– Вы судите о том, чего не знаете, – сказал Квидак. – Мы достаточно побеседовали. В ближайшие пять минут я готов умертвить одного человека. Намерены вы слиться со мной или нет?

Соренсен взглянул на Дрейка. Дрейк включил передатчик.

Пока передатчик нагревался, на крышу обрушились струи дождя. Дрейк поднял микрофон, постучал по нему и услышал в динамике щелчок.

– Работает, – сказал он.

В это мгновение что-то ударилось в затянутое сеткой окно. Сетка провисла: в ней трепыхался крылан, свирепо посматривая на людей крохотными красными глазками.

– Забейте окно! – крикнул Соренсен.

Не успел он договорить, как вторая летучая мышь врезалась в сетку, пробила ее и шлепнулась на пол. Ее прикончили, но в дыру влетели еще четыре крылана. Дрейк остервенело от них отбивался, однако не сумел отогнать их от рации. Летучие мыши метили ему прямо в глаза, и Дрейку пришлось отступить. Один крылан угодил под удар и упал на землю с переломанным крылом, но остальные добрались до рации и столкнули ее со стола.

Дрейк безуспешно попытался ее подхватить. Он услышал, как лопнули лампы, он должен был защищать глаза.

Через несколько минут они прикончили еще двух крыланов, а уцелевшие удрали в окно. Окна забили досками. Дрейк наклонился и осмотрел передатчик.

– Есть надежда наладить? – спросил Соренсен.

– Ни малейшей, – ответил Дрейк. – Они выдрали все провода.

– Что же нам теперь делать?

– Не знаю.

Раздался голос Квидака:

– Вы должны немедленно дать ответ.

Никто не сказал ни слова.

– В таком случае, – произнес Квидак, – я вынужден, как ни жаль, одного из вас сейчас умертвить.

Дождь хлестал по железной крыше, ветер задувал все сильнее. Издалека приближались раскаты грома. Но в сарае раскаленный воздух стоял неподвижно. Висевший на центральной балке керосиновый фонарь освещал середину помещения резким желтым светом, оставляя углы в глубокой тени. Кладоискатели подались к центру, подальше от стен, и стали спинами друг к другу, что натолкнуло Дрейка на сравнение со стадом бизонов, сбившихся в круг для отпора волку, которого они чуют, хотя еще не видят.