– Ба-ба! Ба-ба! – худенькая темноволосая девочка лет семи, размазывая слёзы, неслась по длинному детдомовскому коридору. Нянечка, известная всем баба Катя, едва успела приставить к стене швабру, как воспитанница выпускной группы, бросилась к ней и уткнула зарёванное личико в грудь.

– Ну будет тебе, будет! – приговаривала баба Катя, гладя малышку по голове широкой шершавой ладонью на тыльной стороне которой чётко выступали натруженные вены. – Вот ведь, прямо с прогулки убежала! Что там у тебя случилось? Опять ребята куклу отобрали? Нет?

Девочка помотала головой, громко шмыгнула носом и показала движение пальцами – будто гусь ущипнул.

– Щипаются? Ох, они безобразники! – нарочито громко возмутилась баба Катя и достала из кармана большой носовой платок. – Давай-ка, Олесенька, слёзы-то вытрем. И носик освободим. Дуй сильнее! Всё наладится, не надо горевать. Ты же у нас умница!

Утешила, а у самой ком в горле стоял, и в груди всё сжалось, сама бы разревелась… До слёз ведь кроху жалко. По душе пришлась няне эта девочка. Ласковая, домашняя, в детском доме без году неделя, постоять за себя ещё не умеет. И сирота, одна на белом свете. Родители, говорят, погибли, единственная родственница – бабушка недавно умерла от сердечного приступа.

Девочка перестала всхлипывать, глубоко вздохнула, отвела лицо от тёплого няниного живота. Подняла голову и слегка улыбнулась своей защитнице серыми, всё понимающими глазами.

Баба Катя затянула покрепче хвостик на голове Олеси, перетянутый розовой резинкой, пригладила рукой взъерошенную чёлку и вздохнула украдкой.

Говорят, беда не приходит одна. Вот так и с этой девочкой. Умненькая, всё на лету схватывает… да только почти ничего не говорит. Так, несколько простых слов: «баба», «да», «дай». Чуть что не так – головой мотает. То ли последствия травмы, то ли с рождения какая-то болезнь – не поймёшь. Научилась мимикой да жестами объясняться. А ребятам непривычно, смешно – вот и дразнят.

Эх, было бы здоровье, взяла бы Олесеньку к себе!

Подобная мысль на протяжении всей работы в детдоме возникала у бабы Кати трижды. Но каждый раз что-то останавливало. На этот раз – возраст. Как-никак седьмой десяток разменяла. Олесина-то родная бабушка, чай помоложе была, и то вырастить не смогла, царство ей небесное.

Да и девочка не простая, размышляла баба Катя, хотя и нутром чувствовала, что ищет для себя оправдания. Заниматься по-особому надо, учителей, логопедов нанимать, а денег как не было, так и нет. А по возрасту-то Олесе в школу пора. Через месяц выпускной, а там прощай уютный «три Д» – дошкольный детский дом, который сотрудники привыкли переводить как «Давайте дарить добро». Развезут ребятишек по разным школьным детдомам. Как-то им там будет? Встретят ли там заботу, понимание?

Ну да дай бог, за лето новых родителей Олесечке подыщут. Молодых, обеспеченных. Они по врачам девочку поводят, вылечат. Медицина сейчас вон как шагнула! Вырастят…

Неожиданно залетевшая в голову мысль прервала невесёлые размышления.

А что если та молодая пара, которая сейчас находится в кабинете заведующей, и есть будущие Олесины папа с мамой? С виду приветливые, культурные. Поздоровались, стенды с детскими рисунками долго разглядывали. Мужик-то, вон какой плечистый! Спортом занимается, наверное. И женщина понравилась: миниатюрная, словно девочка. Симпатичная. Гонористых-то она сразу бы учуяла, а эти, видать, простые.

Баба Катя подошла к приоткрытой двери кабинета заведующей и вслушалась в отчетливо доносящиеся голоса. Олеся присела на корточки рядом и незаметно просунула в щелку любопытную мордашку.

– Виктор Петрович и Анна Олеговна, – обратилась заведующая к гостям, откладывая в сторону бумаги. – Документы ваши я посмотрела, всё в порядке. Школу приёмных родителей вы уже прошли. Хочу вас только предупредить, что в нашем дошкольном детском доме кандидатур на усыновление пока нет. В основном у нас воспитываются дети при живых родителях, лишенных прав и осужденных. А вот опекунство оформить можно.

Слова заведующей «три Д», чёткие и звонкие, маршировали, словно солдаты на параде: за годы вымуштровались подобными ситуациями.

– Аня, – повернулся мужчина к своей жене, как ты думаешь?..

И тут случилось то, чего никто не ожидал. Маленькая Олеся юркой ящеркой прошмыгнула в дверь и в два прыжка достигла стола заведующей. На лице девочки цвела самая что ни на есть счастливейшая улыбка. Не обращая внимания на застывших в недоумении взрослых, девочка выхватила из кармана многократно сложенный и потёртый на сгибах листочек, развернула и протянула его мужчине.

– Папа! – отчетливо произнесла она.

На листе бумаги, яркими красками, был нарисован дом с множеством окон и большой, настежь раскрытой дверью. Рядом с домом, в высокой траве стояли, держась за руки, трое человечков: папа, мама и дочка. Над головами родителей, прямо на синих облаках, печатными буквами были выведены слова: «папа Виктор», «мама Аня» и «Я».

Олеся ткнула пальчиком в нарисованную девочку, потом шлёпнула ладошкой в свою худенькую грудь там, где находится сердце, и представилась:

– Я – Лейси!

Молодая пара замерла. Потом Виктор Петрович неожиданно встрепенулся, и рывком прижал к себе нежданную дочку, будто поймал футбольный мяч, который по всем законам физики должен быть пролететь мимо него, оказаться в воротах. От неожиданности и волнения лицо его залила краска, в голове прокрутилась странная фраза: «Следующая станция – конечная!»

А мужчина так и стоял не в силах разомкнуть руки.

Первой опомнилась заведующая, Нина Николаевна.

– Это у нас новенькая, Пархоменко Олеся Викторовна, – произнесла она скороговоркой, чтобы скрыть неловкость, но быстро справилась и заулыбалась. – Девочка хорошая, интеллектуальное развитие выше среднего, но имеется серьёзное отставание в речи. Олеся очень мало говорит и требует особого внимания и специального лечения. Последствия травмы.

Нина Николаевна употребила несколько медицинских терминов. Лицо её приобрело обычное начальственно-серьёзное выражение. Годы работы на ответственной должности в детском учреждении постепенно притупили эмоции. Кто-кто, а она-то доподлинно знала, как воспитанники детдомов мечтают о родном доме, как в каждом пришедшем человеке видят родных маму и папу, и не питала иллюзий. Да, чудеса случаются, но к чему излишние фантазии? Суровая жизнь всё быстро расставляет на свои места.

Заведующая поспешно встала, достала с полки папку с завязками и выложила оттуда свидетельство о рождении:

– Олесины документы, можете ознакомиться.

Супруги молча взяли и прочитали: Пархоменко Олеся Викторовна, место рождения – город Донецк. Следом из папки были извлечены два свидетельства о смерти: трехлетней давности на Пархоменко Виктора Николаевича и Васильеву Анну Владимировну – родителей. И наконец, совсем свежее, на бабушку – Васильеву Людмилу Степановну.

Кандидаты в родители переглянулись. Мужчина протянул девочке руку:

– Ну, здравствуй, Олеся Викторовна! Значит, тебе больше хочется, чтобы тебя называли Лейси?

Растерянная Анна Олеговна без слов протянула девочке припасённую заранее мягкую игрушку, большого серого зайчика с яркой морковкой.

Олеся часто закивала, автоматически приняла подарок и, не переставая улыбаться, продолжала переводить восторженный взгляд с папы на маму и обратно: какая удача, наконец-то нашлись! Папа Виктор – большой и сильный, именно такой, каким она его представляла. А мама?

Тёмные волнистые волосы, бледное задумчивое лицо и тонкие пальцы. Кто она? Как было бы здорово, если бы её мама оказалась, э-э-э… Музыканшей!

Фантазии полились рекой. Вот мама Аня усаживает её на колени, дает прикоснуться к инструменту… какому? Олеся наморщила лоб, чтобы вспомнить. Этот инструмент она когда-то видела. Он поёт бархатным голосом и там обязательно должны быть струны. А потом они с мамой Аней танцуют…