И Анания пошел и вошел в тот дом; и, возложив на него руки, сказал:
- Савл, брат, Господь послал меня - Иисус, явившийся тебе на дороге, которой ты шел, - чтобы ты прозрел и исполнился Святого Духа". Деяния 9:10-17.
Павел уже ждал Ананию, ждал с печалью от того, что ему снова суждено видеть.
Сначала он не почувствовал разницы. Только тише стали гоготать гуси под окнами, тише стали шаги в доме и крики на улице. И уже не так вкусно пахло хлебом со двора. Потом глаза немного привыкли к свету, и в полумраке комнаты Павел заметил Ананию, такого же кряжистого, короткошеего, щекастого, как в недавнем видении.
Анания окрестил его водой из миски, которую держал в руках, поцеловал троекратно и сказал грубым голосом: "Давай-ка, поешь, а то ослаб совсем. Поскольку Павел продолжал сидеть неподвижно, втиснул ему в рот кусочек хлеба, размоченного в воде. - Ешь!".
Павел начал есть, отяжелел, прошло ощущение невесомости и наслаждения бестелесностью. Вздохнув, он уснул, впервые за почти четверо суток.
Спал без снов и проснулся с удивительным ощущением всезнания и всепонимания. Будто все вопросы и все ответы заключались в нем; будто он весь мир впитал в ничтожную оболочку своего тела.
Но весь мир - это слишком много для одного Павла, и он поспешил в местную синагогу - делиться.
- Мир вам, иудеи, - сказал он. - Я брат ваш от семени Давидова, колена Вениаминова. Саул, тарсянин, посланный сюда синедрионом.
- И тебе мир, коли не шутишь, - ответили дамасские иудеи. - Мы слышали о тебе. Что скажешь, Саул, тарсянин?
- Откуда эта обезьяна? - брезгливо прошамкал ставосьмилетний старец в лисьей шапке.
- Агент синедриона, - вполголоса пояснили ему.
Старик недовольно промолчал, сжал высохший посох своей лапкой древней мумии.
Павел чувствовал, как много вложено в него, не знал, с чего начать делиться. Стоял, смотрел на евреев сияющими от любви глазами, маленький, неказистый.
- Братья, - начал наконец он. - По дороге в Дамаск я встретил пророка Иешуа-бен-Пандеру из Назарета.
- Вот как? - изумились слушатели. - Разве он жив? Разве не его казнили три года назад?
- Его казнили, - объяснил Павел. - Но он стал бессмертным и теперь хочет спасти нас.
- Спасти? От кого и от чего?
- Спасти нас от смерти, а Господа от боли за нас.
- Почему он не цитирует Моисея? - обиделся ставосьмилетний старик в лисьей шапке.
Ему не ответили.
- Разве можно жить после того, как тебя казнили? - любопытствовали евреи.
- Если нам начертано умирать со смертью, зачем Господь вложил в нас тревожную душу? - вопросом на вопрос ответил Павел.
- Значат ли твои слова, что мы оживем после смерти?
- Не все, а только по суду Его.
- Что он там говорит? - сердился старец в лисьей шапке. Он очень плохо слышал.
- Говорит, что спаситель уже пришел в мир и что это Иешуа из Назарета, распятый три года назад.
- Ну и что? - пожал плечиками старец.
- Что еще сказал тебе Иешуа? - спросили Павла.
- Он освободил меня от рабства страха, вдохнул дух сыновства, в котором восклицаю: "Авва, Отец!".
- Что он говорит? - сердился старец.
- Что он - сын Божий.
- Господи, и этот туда же! Хватит, уже скучно, остановите его.
- Мы все - дети Божьи, - с нежностью продолжал Павел. - Братья! Мы все вместе сбились с пути, все вместе пришли в негодность; нет никого, кто творит добро, нет ни одного. Нет праведного ни одного; нет никого, кто понимает; нет никого, кто ищет Бога.
- А теперь что говорит?
- Ругается. Бога, говорит, забыли.
- Он что, пьян?
- Иудеи! - продолжал Павел. - Вы опираетесь на закон и хвалитесь Богом, ничего не зная о нем. Уверены, что вы - поводыри для слепых, свет для тех, кто во тьме, а сами слепы. Вы - учители младенцев, образы знаний и истины в законе - себя не учите?
- Да что он говорит там? - все больше сердился старец. - Больно уж невнятно. И долго. Хватит! Он никому не дает рта раскрыть.
- Из-за вас имя Божье хулится среди язычников, как и написано. Вспомните о любви...
- Ну хватит! - возмутился старик. Встал, решительно подошел к Павлу, ткнул его палкой в грудь. - Проваливай-ка отсюда, трепло! Кимвал звенящий! Ты пьян, тебе вступило в голову - поди проспись, а не морочь порядочных людей.
Павел схватился за палку, больно упершуюся ему в грудь. Старик выдернул палку, коротко дал Павлу по шее:
- Пошел вон, собака!
- Не надо так, - вступился стоящий рядом. - Все-таки его прислал синедрион.
- И в синедрион напишу! - визгливо огрызнулся старик. - Пусть выбирают, кого посылать! Не могут Господу служить такие уродцы!
- Господь любит всех своих детей! - с обидой выкрикнул Павел. - И красивых, и хилых; умных и глупых; и богатых, и бедных! Все имеют право на любовь его. А больное чадо больше жалеет отец.
- Он говорит: Бог любит ничтожных! - засмеялись евреи.
Слово за слово, и Павел разозлился страшно на собратьев, кричал, плакал, брызгал слюной, хватался за двери синагоги, откуда его с позором вытолкали. Дали еще пинка напоследок так, что он ткнулся лицом в пыль.
И он сидел, плакал, развозя слезы по щекам, как ребенок.
- Ты не умеешь разговаривать с евреями, брат мой, - сказал голос над его головой. - Помнишь, еще Исайя говорил: "Целый день я простирал руки мои к народу непокорному и прекословящему".
- Они даже не выслушали меня! - выкрикнул Павел. - А я умею говорить, я много выступал в самом Иерусалиме, не в этом вашем Дамаске...
- Ты сразу взял неверный тон, брат мой, - ответили ему. Сильные руки помогли подняться.
Павел оказался перед человеком прелестной наружности: белозубым, улыбчивым. С аккуратной черной бородкой, с живыми приветливыми глазами.
- Меня зовут Варнава, - сказал человек. - Я крещен, как и ты. Мир тебе, Павел.
- Мир тебе, Варнава, - пробормотал Павел.
Варнава взял незадачливого проповедника под руку, повел по улице.
- Так, значит, ты говорил с Иисусом? - спросил он.
- Да.
- Я верю тебе. - Варнава кивнул, довольный. - Ты слышишь мертвых, это хорошо.
- Я познал языки человеческие и ангельские, - с достоинством подтвердил Павел.
- А любви не имеешь, - усмехнулся Варнава.
- Иисус любит меня, - насупился Павел.
Варнава дружелюбно посмотрел на него, низенького, побитого, грязного и заплаканного.
