Она забинтовала мою шею, вызвала санитарок.
- Кто сорвал медальон?
И смущенная Таня, и наглая Паранька удивленно развели руками.
- Алеша, кто сорвал медальон?
Это был трудный для меня вопрос. Я знал правду. Но Паранька могла ночью положить мне на лицо подушку. И я бы ничего не смог сделать.
Я сказал:
- Не знаю.
Наверное, это было малодушие, надо было назвать преступницу. Но в то время я этого не смог сделать.
Утром мы приехали в пограничный румынский город, нас направили в сортировочный госпиталь, а оттуда - в Киев. Так мне и не пришлось больше встретиться с Мари.
Лечиться меня послали в госпиталь в Одессу. Я очень надеялся, что здесь удастся восстановить зрение. Добрался до госпиталя поздно вечером. Сбросил халат и сразу же уснул на отведенной мне койке.
Утром, проснувшись, стал осматривать палату. Она была шестиместной. Все раненые в ней были ходячие. Напротив лежал фронтовик. У него была отнята нога выше колена. Он набросил халат на плечи, перекинул полотенце и на костылях вышел умываться.
Я лежал и не видел его лица. Но в его походке, жестах мне показалось что-то удивительно знакомое. Никто уже не спал. Раненые разговаривали. У двери застучали костыли, она открылась. И... вот это удача! Моим соседом оказался Ваня Бойчак. Значит, после десанта в Илок он все-таки выжил в лазарете Бачко-Паланка.
Неожиданная встреча взволновала меня. Я был рад, что увидел друга, которого считал погибшим. Ваня прошел к своей койке и сел, ожидая завтрака.
"Интересно, слышал ли он о моем тяжелом ранении? Скорее всего нет. Как ни тяжело будет обоим, а надо побыстрее к нему подойти и все объяснить. И лучше сразу, чем тянуть".
Я поднялся с койки. Не надевая халата, весь забинтованный, опустился рядом с Иваном. Он удивленно посмотрел на меня.
- Здравствуй, Ваня.
Он пристально разглядывал меня и не мог узнать. Лицо у меня было тоже забинтовано. И только левый глаз да бровь были видны. "Значит, я так искалечен, что даже близкие друзья не узнают меня".
Я старался сдержаться, но слезы так и покатились. Ваня совсем растерялся. Он понял, что рядом кто-то из друзей, а кто - догадаться не мог.
- Да это же я - Алеша Чхеидзе.
Иван рванулся ко мне, стиснул в объятиях, поцеловал куда-то в бинты.
Потом он осмотрел мои руки, минуты две сидел неподвижно. А дальше произошло то, чего я никак не ожидал. Мой друг повалился на койку. Рыдания сотрясли его тело. Кто-то из соседей принес воды. Ничто не помогало. В палате все затихли, сидели расстроенные. Ваня постепенно утих, поглядывал на меня и не знал, чем утешить.
Санитарка привезла завтрак. Мы ничего не ели и раньше всех ушли из палаты в парк. Он начинался тут же, за госпитальным садом. Ваня знал дорогу к морю. У большого валуна Ваня присел, предложил и мне опуститься рядом. Был солнечный день. Море чуть слышно плескалось у наших ног.
Мне почему-то вспомнилось, как год назад у берегов Одессы мы с Ваней готовились к днестровскому десанту, вместе с товарищами отрабатывали высадку со шлюпок. А Дунай для нас был где-то очень далеко. Мы его еще не видели. Но вот прошел год, год войны. Мы опять были у того же теплого моря, но встретились уже инвалидами.
Я рассказал Ивану и о событиях после илокского десанта, и о том, как мы участвовали в освобождении северо-восточной Югославии, Австрии. Рассказал о своем ранении и о странствиях из одного госпиталя в другой.
Иван слушал меня с большим вниманием. Он подробно расспрашивал о судьбе наших друзей. В свою очередь, Бойчак вспомнил, как тяжело пришлось раненым в лазарете Бачко-Паланка, где один за другим умирали герои десанта. Советские и югославские врачи днем и ночью дежурили в лазарете. Они сделали все возможное, что было в человеческих силах, чтобы спасти им жизнь. Но десантники были до такой степени изранены, что только чудо могло их выручить. И все же чудо произошло, и пятерым врачи вернули жизнь. Ивана перевезли в большой, хорошо оборудованный госпиталь в Белграде, потом эвакуировали в Союз. Только неделю назад он оказался в госпитале в Одессе.
- Алексей, мы с тобой долго кочевали по разным госпиталям, а в конце концов оказались в одной палате. Значит, суждено было нам снова встретиться и быть вместе. Кстати, ты знаешь, что всех нас представили к правительственным наградам?
Нет, я этого не знал. Это известие было приятно. Но шла война. Представление еще не награда. И с ним всякое могло случиться. Как я узнал позднее, так оно и получилось.
В тот же день мы долго сидели у моря, вспоминали боевых друзей, думали о будущем.
На следующий день к нам в палату пришла старшая сестра отделения Клава Тимошенко. Это была высокая стройная тридцатилетняя женщина. Ее брат капитан 3-го ранга В. А. Тимошенко в годы войны командовал на Черном море дивизионом морских охотников, а потом был старшим морским начальником в Белграде.
Старшая сестра долго беседовала со мной, а уходя сказала:
- Завтра в госпиталь приедет директор протезного завода. Потом мы покажем тебя нашему глазному врачу. А сейчас тебя посмотрит хирург госпиталя подполковник Белинский.
Операционная помещалась, рядом с нашей десятой палатой. В ней работали веселые молодые сестры Женя Лупанько и Клава Гордиенко. Они были боевые и остроумные, настоящие одесситки. В операционной находился и хирург Белинский высокий пятидесятилетний мужчина со строгим лицом. Белинский сам снял все повязки и шину, тщательно изучил каждую рану на моем теле. А их оказалось множество. Почти до локтей были отняты руки, в области грудной клетки и брюшной полости оказалось до сорока осколочных ранений, были повреждены четыре ребра, ключица, ноги.
- Да, герой, и как ты только уцелел с такими дырками? - покачал головой Белинский. - Но уж коли уцелел, теперь будешь жить долго!
Хирург сам обработал мои раны, сделал укол пенициллина. В годы войны это лекарство только входило у нас в обиход и считалось очень дефицитным.
Операционные сестры быстро перебинтовали меняй наложили шины на перелом.
Подполковник Белинский сделал для меня очень многое. Этот замечательный специалист всегда внимательно относился к раненым. Я до сих пор вспоминаю его с большой благодарностью. Это он во многом возвратил мне работоспособность, энергию, бодрость.
На следующий день в госпиталь вместе с представителем протезного завода приехал его директор - сорокалетний демобилизованный майор. Он еще носил военную форму. Это был человек добрый и прямой.
Они появились в нашей палате. Директор внимательно осмотрел мои руки и дал указание технику снять мерки для протезов.
Я не выдержал:
- Пожалуйста, сделайте для меня активные протезы рук, которые изобрели в Москве в научно-исследовательском институте.
Директор усмехнулся:
- С радостью бы сделали. Да только эти протезы пока лишь на бумаге. А все заводы в настоящее время делают простые протезы рук, которые служат лишь для красоты.
Это было неприятное открытие. А я так верил в чудеса медицины!
С меня сняли мерки. Очень скоро принесли новенькие протезы. Действительно, они были красивыми, а проку от них не было никакого.
Вся надежда теперь у меня оставалась на восстановление зрения. Главным врачом в нашем госпитале работала Анна Григорьевна Хорошина. Это была сорокапятилетняя невысокая женщина с добрым лицом и умными глазами. До войны она пятнадцать лет проработала в Одессе в институте глазных болезней. Майор медицинской службы Хорошина с начала войны ушла на фронт,, служила на Черноморском флоте. Многим раненым она вернула зрение. С большим старанием доктор Хорошина решила лечить и мой глаз. С первых же дней у меня установились очень теплые отношения с Анной Григорьевной. Она прилагала все усилия, чтобы улучшить мое зрение. Но ничего у нее так и не получилось.
Ваня Бойчак каждый день читал мне газеты, журналы, книги. Мы вместе уходили гулять в госпитальный сад.
