Дежурная в вестибюле уже знала нас. Она выдала халаты и разрешила пройти на второй этаж. Калганов лежал у окна в маленькой палате. Переломанная правая нога его была в гипсе. Раненая грудь и рука перевязаны бинтами. Вдобавок воспалилось и старое осколочное ранение в голову. Наш командир лежал бледный и похудевший, но он не спал. Услышав шорох рядом, открыл глаза. Мы с Мари приблизились к кровати. Увидев нас, старший лейтенант обрадовался. Он почти шепотом поздоровался с нами.

Мари нашла пустую стеклянную банку, из графина налила в нее воду. Подвинула букет поближе к изголовью. По-русски она говорила плохо, но все-таки сказала на ломаном языке:

- Виктор Андреевич, эти цветы вам от нас Алешей.

Калганов пересохшими губами ответил:

- Спасибо.

Я достал сверток с таблетками, которые предварительно успел заполучить у доктора Ласло.

- А вот эти таблетки помогают сбить жар. Это лекарство прислал вам профессор Масоний Ласло. Он очень хочет, чтобы вам стало легче и вы быстрее поправились.

Калганов был тронут. Мы с Мари уселись на один стул, так как второго в палате не было. Наш командир расспрашивал обо всех подробностях отрядной жизни. Но я заметил, что говорить ему было очень трудно. Поэтому решил больше не утомлять его и сказал, что завтра разведчиков перебрасывают под Эстергом.

Скоро мы расстались.

Наш отряд разведчиков сильно поредел. Командир, парторг Максименко и многие боевые товарищи оставались в госпиталях Будапешта. В отряде из сорока двух человек находилось только девятнадцать. Волновало, кого-то пришлют вместо Калганова? Решился этот вопрос очень удачно. Как я уже писал, начальник штаба флотилии лично руководил разведкой, поэтому он решил назначить командиром группы разведчиков нашего комсорга, двадцатипятилетнего Алексея Гуру. Он пользовался у нас большим авторитетом. Все мы его хорошо знали, поэтому его назначение встретили с большим подъемом.

10 марта наша группа разведчиков на грузовой машине выехала на фронт. Как ни жалко мне было расставаться со своим мотоциклом, пришлось оставить его в гараже у старшего морского начальника. У нас остался один полуглиссер. На нем-то мы трое, Василий Глоба, Любиша Жоржевич и я, ушли вверх по Дунаю к Эстергому.

В сорока километрах от Будапешта на живописных берегах Дуная раскинулся старинный венгерский город Эстергом. В начале марта 1945 года он все еще находился в руках фашистов. Противник упорно цеплялся за землю Венгрии и Австрии. Недаром же говорили, что якобы Гитлеру принадлежит фраза: "Я лучше сдам Берлин, чем сдам Вену". Объяснялось это тем, что из Венгрии фашисты надеялись получить запасы горючего, а в Австрии были расположены многие заводы авиационной и танковой промышленности.

На подступах к Эстергому на правом берегу находилась 83-я бригада морской пехоты, на левом берегу располагались Береговой отряд сопровождения и наша группа разведчиков. Командовал отрядом теперь майор Я, Д. Пасмуров, сменивший заболевшего подполковника И. Б. Яблонского. Здесь неожиданно я встретил своих боевых друзей - Алексея Карпова, Катю Михайлову и старшего лейтенанта Ивана Тимофеевича Кочкина.

Эти герои илокского десанта, не дожидаясь, когда заживут их раны, выписались из госпиталя и снова вернулись в свою часть. Вернулся на фронт и главный старшина Григорий Григорович.

Здесь же я встретился и с еще одним боевым другом, лейтенантом Павлом Ивановичем Кирсановым. Теперь он командовал ротой морской пехоты.

Под Эстергомом произошла и встреча с медсестрой Верой Ивасишиной. Она познакомила меня со своими подругами - симпатичной гречанкой Катей Стефаниди из Симферополя и с очень смелой девушкой Клавой Прокофьевой. Настроение у всех было приподнятое. Все горели желанием побыстрее разгромить фашистов на Дунае и тем самым приблизить праздник Победы.

В частях теперь часто можно было встретить командующего флотилией адмирала Холостякова, начальника политуправления капитана 1-го ранга Панченко, начальника штаба флотилии. По всему было видно, что готовятся большие события.

Мы, разведчики, каждую ночь ходили в разведку. 15 марта нам было приказано переправиться на правый берег Дуная у Эстергома и произвести разведку набережной в районе разрушенного Эстергомского моста.

В полночь наш полуглиссер отошел от левого берега. Предстояло пройти по реке километров пять в тыл врага, чтобы достичь намеченного района.

Я сидел за рулем. Рядом находился командир группы Алексей Гура, на заднем сиденье трое с автоматами в руках - Василий Глоба, Любиша Жоржевич, Григорий Коцарь.

Разведчики внимательно осматривали берега. На них находились немцы. Ночь стояла темная. Она укрывала наш полуглиссер, но одновременно мешала вести наблюдение. Прошли остров, расположенный в пяти километрах от разрушенного моста. Дунай здесь широк. И надо смотреть в оба, чтобы не попасть в ловушку. Впереди показалось темное пятно. Это были развалины большого железнодорожного моста, который фашисты взорвали, чтобы преградить путь советским кораблям. Подорваны были огромные быки. Над самой водой возвышались ажурные переплеты стальных ферм. Где уж тут найти проход для кораблей, если даже нашему полуглиссеру отыскать лазейку было очень трудно!

Гура скомандовал делать поворот вправо. Мы сбавили скорость и осторожно, опасаясь напороться на подводные препятствия, двинулись вдоль обрушенной фермы к правому берегу. Полуглиссер - легкое суденышко. Малейшей пробоины достаточно, чтобы отправить его на дно. А кругом враги. Надо было быть предельно осторожными.

Мы дошли до первого быка. Гура и Глоба ухватились за стальную ферму, возвышавшуюся над водой. Я выключил мотор. Разведчики быстро пришвартовали полуглиссер.

- Несколько минут мы наблюдали за правым берегом. Но там было все спокойно. Видимо, фашисты не заметили нас. Затем Гура скомандовал выходить на ферму.

Отсюда до берега оставалось метров тридцать-пятьдесят. Более точно определить расстояние ночью было затруднительно. Но ферма клонилась к воде. Нижняя часть ее была затоплена. Чтобы выйти на берег, надо было преодолеть этот участок.

Первым Гура поручил двигаться мне. Вода была ледяная. Течение к берегу становилось все сильнее, и, не видя фермы, а только ощущая ее под ногами, я очень беспокоился, как бы не сорваться в реку и тем самым не обнаружить всю группу. Я сильно вымок и основательно продрог, но благополучно дошел до конца. Местами вода доходила почти до пояса. Товарищи следили за мной. Как только мне удалось забраться на выступ моста, я подал сигнал. И вскоре один за другим они перешли ко мне. Здесь был отличный наблюдательный пункт. Набережная хорошо просматривалась отсюда. Близ разрушенного моста не было ни укреплений, ни пушек, ни пулеметов. Значит, фашисты были уверены, что тут советские корабли не пройдут.

Действительно, все внимание фашисты уделили передовой, а нашим районом они вовсе не интересовались. Мы видели, как вдоль набережной к передовой двигались машины с пехотой, шли танки.

До четырех утра мы вели наблюдение за противником с моста, потом тем же путем перебрались к полу-глиссеру и без помех вернулись к своим: О том, что удалось обнаружить на этом участке, мы тут же доложили командованию.

16 марта наши войска прорвали оборону противника, обошли Эстергом и вышли к населенному пункту Тат. Фашистская группировка в этом районе оказалась окруженной. Только шоссейная дорога на Тат вдоль Дуная еще оставалась неперерезанной.

Штаб флотилии разработал план, по которому наши корабли должны были пройти вверх по Дунаю на 20 километров и высадить десант севернее Тата. Трудность заключалась лишь в одном. Проходу кораблей мешали взорванные эстергомские мосты. Нам поручалось найти проход для кораблей флотилии.

На этот раз на полуглиссере мы выходили втроем. Решили сперва обследовать мост у левого берега и так двигаться к правому. Промер делали, как и положено, наметкой - полосатым длинным шестом, раскрашенным через каждые двадцать сантиметров. Видимо, фашисты предусмотрели, что наши корабли будут прорываться здесь, и затопили под фермами еще какие-то старые посудины. Сделано все было с немецкой аккуратностью. Временами ферма уходила под воду, и нам опять приходилось принимать холодную ванну.