Издалека методически, через равные промежутки времени доносились орудийные выстрелы. Разрывы мин и свист пуль чередовались с клекотом пулемета. Воющий звук нарастал и удалялся, а затем где-то позади, в направлении дороги, по которой днем густо шли машины, подвозившие к линии фронта боеприпасы, желтой зарницей вспыхивало пламя, и громово звучал разрыв. Над головами залегших в окопы бойцов высоко в звездном небе слышался железный грохот снарядов. Туго пришлось Попову Василию и его боевым товарищам, но и немец ужаснулся от своих потерь. Бой стоял за высотку, на которой закрепились пехотинцы. Два раза рота отбивала танковые атаки противника. Бойцы – красноармейцы сожгли и подбили шесть танков и одну бронемашину, уложили на пшеничном поле множество гитлеровцев, а потом они подтянули минометные батареи, и наши войска были вынуждены оставить высотку и отступить к реке Маныч. Сюда поступил от командующего приказ – не отступать ни на шаг. В районе станицы Пролетарская на Сталинград проходила железная дорога через Маныч. Здесь предстояло держать оборону, выполняя приказ – не пропустить через дамбу на Краснодар немцев, удержаться любой ценой. Силы были на исходе. Боеприпасы тоже.
На десятый день такого противостояния вдруг наступила странная тишина. Орудийные грома грохотали где-то на горизонте за холмами, и воздух тут же наполнился стрекотом кузнечиков. Легкий ветерок трепал обрубленные осколками снарядов израненные ветки берез. Запах гари смешивался с испарениями разогретой земли, истерзанной снарядами. Где-то в кустах за рекой даже закуковала кукушка – словно и не было войны. Непривычная была тишина, тревожная. Тревога бойцов оправдалась, когда разведка доложила, что немцы обошли наших бойцов с другой стороны.
Обессиленные пехотинцы предприняли попытку отступить севернее Сталинграда, чтобы подойти к Волге и соединиться со своими частями. Но недалеко от города Калача немцы навязали измотанным остаткам пехотных войск бой. Измученные и израненные, они вырыли узкие щели, засели в них. Обороняться было нечем. Бронебойных пуль – и тех не осталось в запасе.
Враг окружил стоявших насмерть советских воинов бесчисленными танками, автоматчиками, бил и забрасывал минами. Попавшие в окружение пехотинцы потеряли связь с частями Красной армии. Немец навалился со всех сторон. Кольцо врагов сжималось. Но признавать себя окруженными никто не хотел.
Мина, шурша, перелетела через Василия, укрывшегося в окопе, и разорвалась где-то рядом, засыпав его землей и песком. Вася уткнулся лицом в землю, обхватив голову руками, закрыл глаза, и вся его короткая восемнадцатилетняя жизнь в одно мгновение пронеслась перед ним. Он вспомнил печальные, словно с иконы, заплаканные глаза матери, сразу осунувшейся и постаревшей, на перроне у вагона с новобранцами в минуту прощания, вспомнил Евпаторию, свой маленький, милый сердцу уютный городок с цветущими садами и теплым ласковым морем. Тогда, покидая родные места, он дал первую в своей жизни мужскую клятву – защитить свою Родину, которая вся состояла из множества таких родных для каждого солдата мест, олицетворяя собой одну великую страну! Он знал, что для этого может понадобиться его жизнь, и он готов был отдать ее. Осознав в один короткий миг, что это может случиться в любую минуту, все его молодое тело запротестовало против смерти. Слишком мало еще он прожил. Слишком мало еще любил и даже не успел сказать самых заветных слов своей любимой. Целая большая непрожитая жизнь, словно розовый рассвет, пронеслась перед его глазами, засыпанными песком. И в нем поднялась тяжелая злоба против непрошенного врага, пришедшего убить, отнять жизнь у него, у его товарищей и, может быть, у самых родных и близких ему людей, у его любимой девушки, которую он успел-то всего один раз робко поцеловать на прощание…
Через несколько мгновений бойцы поредевшей роты Василия Попова с заросшими щетиной, черными обветренными лицами поднялась по команде из укрытия и сделали отчаянную попытку передвинуться по лощине. Впереди Василия разорвалась мина. Василий смог только увидеть столб черной земли и пыли. Осколок мины пробил ему каску, второй – попал в правую руку.
Вязкая, липкая тьма навалилась тяжелой массой, поглотила бойца, придавила к земле.
По улице Свердлова вдоль уцелевшего каменного забора, густо заросшего плющом, торопливым шагом, стуча сапогами, шла худенькая темноволосая девушка-сержант в военной форме. Девушка очень спешила. Она шла из военкомата, где ей выдали справку о демобилизации для получения паспорта и других необходимых документов в евпаторийское отделение милиции. Послевоенная Евпатория представляла собой печальное зрелище. То тут, то там попадались развалины домов, а уцелевшие здания были изрешечены пулями и осколками снарядов. По дороге попадались военные машины, грузовики, спешили куда-то люди с суровыми озабоченными лицами, лошади тащили повозки с узлами и скарбом. На всем сквозил отпечаток недавних событий, перевернувших всю жизнь горожан. Не было ни одной семьи, по судьбе которой не прошлась бы война своими страшными стальными гусеницами. Почти третья часть населения довоенного города была расстреляна. Две с половиной тысячи евпаторийцев погибли на фронтах Великой Отечественной войны. Да и сам город был почти полностью разрушен. Портовые причалы взорваны. Из тридцати шести здравниц Евпатории ни одна не уцелела полностью. Пляжи были изуродованы воронками, окопами, дотами. Немцами были взорваны электростанция, морпорт, все причалы. Промышленные предприятия, транспорт, коммунальное хозяйство – все было искорежено и уничтожено. Некогда пышно цветущие парки и скверы довоенного курорта – гордость Евпатории – были искалечены до неузнаваемости, на месте многих из них зияли пустыри и воронки. За годы пребывания на евпаторийской земле фашисты вырубили ценнейшие породы деревьев и кустарников. Так выглядела Евпатория в тот первый послевоенный год. Такой она встречала бывшего комсорга 10-Б, гвардии сержанта зенитно-пехотного полка, комсомолку Раису Штейнберг, вернувшуюся с полей сражений и фронтовых дорог в родной город.
В паспортном столе, куда прибыла девушка, отыскав уцелевшее административное здание, было не протолкнуться. Люди сидели на подоконниках, стояли вплотную в коридоре. Длинная очередь растянулась вдоль лестницы и заканчивалась на улице у входа. Многие из присутствующих были увечные, перевязанные, на костылях, почти все – военные, бывшие фронтовики, вернувшиеся с войны. Раиса заняла очередь и приготовилась к многочасовому ожиданию. В то время, когда она разговаривала с одной из знакомых женщин, ее окликнули по имени. Голос принадлежал высокому, невероятно худому слепому парню с металлической тростью в руке:
– Рая? Рая Штейнберг?.. Это ты?.. Я узнал тебя по голосу. – Рая обернулась на оклик. В лице этого парня, изборожденном ранними морщинами, она уловила какие-то знакомые черты. Но так и не смогла узнать, кто это.
– Я – Вася, Вася Попов, твой одноклассник…, – тихо проговорил парень и весь подался вперед. По его худому, изможденному лицу пробежало нечто вроде улыбки. Невидящие потускневшие глаза смотрели мимо Раи.
Рая глядела на парня непонимающими глазами. Когда он назвал себя, она вздрогнула. Мгновение – и она, протянув руки, со слезами бросилась ему на шею, крепко обняла.
