Надо думать, она все же похвасталась насчет культурного шока, и более чем вероятно, именно он диктовал её бравое поведение в странных обстоятельствах – иногда всплывала минутная мысль, затем пропадала, унесенная новыми впечатлениями и неким тормозом в голове.
Потому что, если взяться осмысливать обстоятельства конкретно и серьёзно, то давно пора отключаться и звать на помощь санитаров. Ни поверить в живую реальность происходящего, ни отвергнуть реальность, данную в ощущениях, ни погрузиться в размышление о степени вероятности она не могла – оставалось ехать вдаль по течению событий и думать, что со временем как-нибудь обойдётся. Так или иначе, лучше или хуже, в крайнем случае полечат, вылечат авось! А если нет, то и так неплохо: столь приятные глюки ничуть не хуже, чем палата в дурдоме – тогда к чему торопиться?
Однако вскоре расплывчатые рассуждения насчет дурдома прервались самым нецеремонным образом, в голову вклеился знакомый голос, в виду оказалось, что Детка раздвинула пуховое стадо и лениво бежит впереди, неспешно сообщая свои соображения.
– Я думала, что мы в лесу поживем, – как бы выдыхала она в ритме езды. – Там дивно, такие места для кормёжки, и спать под этими стволами – отлично, беспримерно. Вот этих пушистых бы отправили на ночлег, сели бы под листьями, ты бы нам рассказала что-нибудь своё. Мы это любим, а ты миленькая – и взрослая, и совсем как маленькая, славно пахнешь и вообще мягкая, тёплая. Но тогда в следующий раз, ладно?
– Хорошо и даже непременно, – охотно согласилась гостья и пожалела об упущенных возможностях под пологом леса. – Я вернусь к вам, как освоюсь, мне в лесу тоже понравилось. И с вами ехать просто дивно, но тут всего так много, глаза разбегаются.
– Мы тебя подождём, ты приходи, – согласилась Детка-Псина. – В лесу всегда хорошо, и на полянах хорошо, везде лучше. Мы с тобой побегаем, когда вернешься. А у тебя дети есть?
– Да, дома двое их, – сообщила гостья. – Девочка совсем большая, а мальчик живет со мной, учится.
– Ты их сюда приводи, в лесу учиться – милое дело, мы все там учимся, – пригласила Детка. – Пока в лесу не погуляешь – ничего не знаешь, а после по-другому. Но это только мы, а другие – просто гуляют, хотя им тоже приятно. Жить всем вместе – это надо учиться, и ты тоже с нами…
За не совсем внятными переговорами (вне понятий сообщалось куда больше другими средствами) они большой дружной компанией въехали на обширный, крайний уступ предгорной террасы. Он тянулся к склонам почти незаметно, горы возвышались ощутимо, а небо над зубцами приобрело яркий фиолетовый оттенок. Он странно сочетался с густой зеленью внизу и сизыми каменными громадами, заключая пейзаж в просторный красочный овал. С другой стороны, почти подходя к склонам, опять возникла кромка леса. Как будто не только они ехали по краю, но сам лес плавно двигался навстречу и наконец нагнал.
Ехать дальше было просто некуда, пуховые козы тут же разбрелись сами собой, а Детка между делом сообщила, что их привели, куда и назначалось, хорошо всё получилось, просто здорово.
– Теперь можно перекусить, – заявила она в заключение. – Слезай, сейчас покажу.
Тут же, не дожидаясь отдельного приглашения, Конь переступил пару раз и встал на месте, а гостья не долго думая соскользнула у него со спины и самодельное седло прихватила с собой. Как она это проделала, самой оказалось невдомёк, получилось машинально.
Оказавшись внизу, Юлия постояла на негнущихся ногах, потом похлопала Коня по шее, догадалась похвалить за доставку. Он взмахнул рогатой головой, невнятно высказал прощание и отошел в сторону, для него нашлись на мягкой подстилке предгорий кисточки бледно-зеленых растений, и Конь двигался, подбирая их.
Псина-Детка тем временем целеустремленно выбежала на край леса и встала, явно поджидая спутницу, при том увиделось, как она толкает лапой что-то плохо различимое и приглашает присоединиться к ней. Когда гостья подошла, то увидела, что Детка стоит над огромным серо-бурым бревном и толкает кору носом, как бы производя неведомый ритуал, или пьет росу, быстро слизывая её.
Однако, приблизившись вплотную, гостья по имени Юлия с содроганием поняла, что Детка активно питается, и ест она ни что иное, как ржавого цвета гусениц, которые во множестве усыпали кору павшего дерева.
– Ты попробуй, очень вкусно, – пояснила огромная Псина, тщательно пережёвывая пищу. – Они неживые, они заснули насовсем, я знаю, что у вас трудности с живой пищей, но это ты можешь съесть.
– Спасибо за угощение, я не знаю, стоит ли, – мысленно церемонилась гостья, подходя к стволу-столу и придирчиво разглядывая снулую пищу, смотрелись упитанные ребристые черви просто кошмарно. – Может быть, я закажу что-нибудь, и оно вырастет.
– Это как хочешь, но твоя птица летит, я её чую нутром, – доложила Детка. – И, кстати, ему, птице то есть, можешь захватить поесть, мы все едим, они приятные и сытные.
Повинуясь отчасти убеждению, отчасти любопытству, гостья Юлия взяла со ствола одну «штучку» (та легко отделилась с едва слышным щелчком), повертела в пальцах и смело положила в рот, будь что будет!
И ничего страшного не случилось, скорее напротив, экзотическая пища раскусилась, как меренга, и на вкус оказалась превосходной. Наполнение напомнило густой миндальный крем, не очень сладкий, зато богатый другими оттенками.
– Вот видишь, очень приятная пища, – почти не отрываясь от ствола сообщила Детка, когда Юлия активно присоединилась к сбору. – Только жуй себе, они будут лучше.
Какое-то неопознанное время они обе погрузились в варварский процесс питания, «штучки» только щелкали, отрываясь, и отлично хрустели во рту. На стволе их не убавлялось, хотя не видно было, чтобы появлялись новые, казалось, что пища стояла на тех же местах, откуда была сорвана. Хотя, гостья Юлия честно признавала, что следила она не особенно внимательно, просто собирала еду и отправляла в рот.
– Он близко, твоя птица, – вдруг невнятно сообщила Детка, при этом громко чавкая. – Сними ему немножко, им не часто достаётся.
С некоторым стыдом гостья оторвалась от пиршества и глянула вокруг. Действительно, на дальнем горизонте лилового неба появилась точка, похожая на дельтаплан, и снижалась в их направлении.
Почти машинально Юлия набрала в горсть гусениц для угощения транспортного средства и на миг задумалась, куда их сунуть, потом вспомнила, что в халате у неё должен быть карман – вот тут её ожидало очередное потрясение и смешение старых и новоявленных чувств.
Никакого халата, прибывшего с нею изначально, и в помине не стало, он пропал в процессе путешествия почти невозвратно, точнее, незаметно переменился прямо на ней. Нет, материя, тот самый зелёный шёлк, ранее изрядно помятый, таким и остался, даже имелось подобие вышитого рисунка, но одеяние радикально переменило покрой и вид, хотя плотно сидело на теле. Вместо халата, длиной до колена, на ней оказалось что-то вроде сплошного комбинезона из того же материала. Верхняя часть осталась почти прежней, а внизу полы обернулись штанами до середины икры – и на каждой штанине сохранился рисунок, бывший ранее на подоле. Две астры, правда, изрядно помятые, на одной ноге, и цапля, свернувшаяся в клубок – на другой. Мало того, пока она оглядывала одеяние, держа в руке горсть гусениц, то заметила, что на животе сходящиеся полы стали отставать и отваливаться, прямо на глазах образовался объемный карман, как у кенгуру.
Почему-то именно трансформация старого халата стала для гостьи иного мира самый потрясающей подробностью, она сунула гусениц в услужливо появившуюся полость, затем в ошеломлении осматривала и ощупывала одеяние, не веря ни глазам, ни осязанию. Вот это оказалось просто чересчур! Наверное, потому что остальные чудеса были местными, им следовало происходить, но вещь, приехавшая с ней, казалось, должна остаться в неприкосновенности, то бишь иммунной, но нет! Шёлковый спальный халат, в котором она тысячу лет назад и миллион парсеков отсюда вышла на балкон, он тоже стал меняться, повинуясь законам этого малоизученного мира, применился к её занятиям и обратился в нечто иное. Даже карман на глазах выявился, бери и клади туда пищу, как только явилась такое намерение. Но не только карман вырос, на ощупь оказалось, что между кожей и материей появились тончайшие нити, они легко прерывались, но мигом восстанавливались, образуя паутинную подкладку одеяния!
