Потом наконец она пошла. Она направилась к переходу, к чему мужчина побуждал ее знаками, – пошла сначала медленными шагами, а затем торопливо. Там ей опять пришлось остановиться, подождать вместе с другими на светофоре, и мужчина перестал махать, но смотрел на нее таким взволнованным взглядом, что я опять встревожилась, как бы он не пошел наперерез движущимся такси. Но нет, он успокоился и направился к своему концу перехода, чтобы дождаться ее там. И когда такси остановились и Кофейная Чашка двинулась вместе со всеми через улицу, мужчина, я увидела, поднес к одному глазу кулак, как делали при мне дети в магазине, когда были чем-то расстроены. Потом Кофейная Чашка дошла до тротуара на стороне Здания РПО, и они с мужчиной обняли друг друга так крепко, что были теперь как бы одним большим человеком, и Солнце, заметив это, стало изливать на них Свое питание. Лица Кофейной Чашки я по-прежнему не видела, а у мужчины были закрыты глаза, и я не была уверена: то ли он очень счастлив, то ли очень огорчен.

– Эти двое, видно, так обрадовались друг другу, – сказала Администратор. И я поняла, что она смотрела на них так же пристально, как я.

– Да, они выглядят такими счастливыми, – сказала я. – Но странно: и огорченными тоже.

– Ох, Клара, – тихо промолвила Администратор. – Ничто от тебя не ускользает.

После этого Администратор долго молчала, держа табличку в руке и глядя через улицу, – даже после того, как пара скрылась из виду. Наконец она сказала:

– Вероятно, они долго не виделись. Очень-очень долго. Вероятно, когда они в прошлый раз так обнимались, они были еще молоды.

– Вы имеете в виду, Администратор, что они потеряли друг друга?

Она еще какое-то время постояла молча.

– Да, – сказала она в конце концов. – Видимо, так. Потеряли друг друга. И вероятно, сейчас по чистой случайности встретились вновь.

Голос Администратора был не такой, как обычно, и, хотя ее глаза смотрели за витрину, мне подумалось, что она сейчас не глядит ни на что в особенности. Мне даже стало любопытно: что могут подумать люди на улице, глядя на витрину и видя, что Администратор собственной персоной так долго в ней с нами вместе.

Потом она отвернулась от стекла и, проходя около нас, дотронулась до моего плеча.

– Иногда, – сказала она, – случаются особые моменты, когда люди ощущают и радость, и боль. Мне приятно, Клара, что ты так внимательна ко всему.

Администратор ушла, и Роза тогда сказала:

– Как странно. Я не поняла – о чем это она?

– Не думай про это, Роза, – сказала я ей. – Она просто рассуждала о том, что снаружи делается.

Тут Роза заговорила о чем-то другом, но я продолжала думать про Кофейную Чашку и ее Мужчину В Дождевике и про то, что сказала Администратор. И я попыталась представить себе, что бы я почувствовала, если бы мы с Розой много времени спустя, когда для каждой из нас уже давным-давно нашелся свой дом, случайно встретились на улице. Испытала бы я тогда, как сказала Администратор, и радость, и боль?

Однажды утром в начале нашей второй недели в витрине я разговаривала с Розой о чем-то на стороне Здания РПО – и осеклась, увидев, что на тротуаре перед нами стоит Джози. Рядом с ней была ее мама. На этот раз никакого такси позади них не было, хотя, может быть, просто оно уже уехало, а я не заметила из-за группы туристов между нашей витриной и местом, где Джози с Мамой сейчас стояли. Но теперь туристы прошли, пешеходы вновь гладко текли по тротуару, и Джози смотрела на меня, сияя радостью. Когда она улыбалась, ее лицо – я опять подумала – переполняла доброта. Но подойти к витрине она пока еще не могла, потому что Мама наклонилась к ней и что-то ей говорила, держа руку на ее плече. На Маме было пальто – тонкое, темное, хорошего уровня, – и оно шевелилось на ветру вокруг ее тела, поэтому на мгновение она напомнила мне одну из тех темных птиц, что сидят на высоких уличных знаках даже когда ветер дует неистово. И Джози, и Мама, разговаривая, глядели прямо на меня, и я видела, что Джози не терпится подойти, но Мама не отпускала ее, не переставала что-то ей объяснять. Я знала, что мне полагается все равно смотреть на Здание РПО, как смотрит Роза, но невольно я поглядывала на них украдкой – уж очень меня беспокоило, что они скроются в толпе.

Наконец Мама выпрямилась, и, хотя она продолжала на меня смотреть, меняя наклон головы всякий раз, как прохожий заслонял ей вид, она убрала руку, и Джози двинулась вперед своей осторожной походкой. Меня ободрило, что Мама позволила Джози подойти одной, но Мамин взгляд, которого она ни разу не смягчила и не отвела, и само то, как она там стояла, скрестив руки на груди и ухватившись пальцами за ткань пальто, наводили меня на мысль о множестве сигналов, которых я еще не научилась понимать. Тем временем Джози встала передо мной по ту сторону стекла.

– Привет! Как делишки?

Я улыбнулась, кивнула и подняла большой палец – этот жест мне не раз встречался в интересных журналах.

– Прости, раньше не могла, – сказала она. – Прошло, кажется… сколько?

Я подняла три пальца и добавила полпальца другой руки.

– Долго, – сказала она. – Прости меня. Скучала?

Я кивнула и сделала печальное лицо, но постаралась показать, что это не серьезно, что на самом деле я не была огорчена.

– Я тоже по тебе скучала. Я правда думала, что раньше получится. Ты, наверно, решила, что я уже всё. Прошу прощения, честно. – Потом ее улыбка ослабла, и она сказала: – Тут, наверно, уйма парней и девчонок побывала, все смотрели на тебя.

Я покачала головой, но Джози это, кажется, не убедило. Она обернулась бросить взгляд на Маму – не для большей уверенности, а узнать, не подошла ли она ближе. Потом, понизив голос, Джози сказала:

– У мамы чудной вид, я знаю: смотрит и смотрит. Это потому, что я ей сказала про тебя. Говорю, вот кого я выбрала, вот кто мне нужен, и теперь она тебя изучает. Прости, пожалуйста. – Мне показалось, в ней, как в тот раз, проглянула грусть. – Поедешь к нам, а? Если мама одобрит, и все такое.

Я ободряюще кивнула. Но в ее лице оставалась неуверенность.

– Потому что я не хочу, чтобы ты ехала против воли. Так будет нечестно. Мне очень хочется, чтобы ты приехала, но если ты скажешь: нет, Джози, я не желаю, то я скажу маме: ладно, жаль, но ничего с ней не вышло. Но ты хочешь к нам, да?

Я опять кивнула, и на этот раз Джози, кажется, поверила.

– Прекрасно! – Улыбка вернулась на ее лицо. – Тебе у нас понравится, уж я для этого постараюсь. – Она вновь оглянулась, теперь с торжествующим видом. – Мама! Вот, она говорит, что хочет ко мне!

Мама кивнула маленьким кивком, но другого ответа не дала. Она все еще вглядывалась в меня, пальцы крепко защемили ткань. Когда Джози повернулась ко мне обратно, лицо девочки снова было омрачено.

– Послушай, – начала она, но умолкла на несколько секунд. Потом сказала: – Так здорово, что ты к нам хочешь. Но я хочу, чтобы с самого начала все между нами было ясно, поэтому вот что. Не волнуйся, мама не слышит. Ну так вот. Я думаю, тебе понравится у нас дома. Я думаю, ты полюбишь мою комнату, ты в ней будешь жить, а не в шкафу каком-нибудь. И мы всякие дела замечательные будем с тобой делать, пока я буду взрослеть. Но только дело в том, что иногда, ну… – Она опять быстро оглянулась и, еще понизив голос, сказала: – Может быть, все это из-за того, что бывают дни, когда я не так хорошо себя чувствую. Не знаю. В общем, что-то иногда может быть такое… точно не понимаю что. Не уверена даже, что плохое. Но бывает так, что у нас становится, ну, необычно. Нет, ты не думай, большую часть времени ты не будешь ничего такого чувствовать. Но я хотела с тобой начистоту. Потому что ты ведь знаешь, как иногда паршиво бывает: люди уверяют, что все будет распрекрасно, а на самом деле ничего подобного. Вот почему я сейчас тебе говорю. Пожалуйста, скажи мне, что все равно хочешь к нам. Моя комната тебе очень-очень полюбится, я точно знаю. И ты увидишь, куда Солнце опускается, я в прошлый раз тебе говорила. Хочешь к нам все равно, а?