* * *

В детстве я ждал чего-то от жизни необыкновенного. Перед каждым праздником я видел, как взрослые готовятся к чему-то из ряда вон выходящему. Я заряжался, как электричеством, этим настроением от взрослых. Я ждал, что вокруг меня все изменится, осветится новым для меня светом, изменится что-то и во мне. Но проходил праздник, люди веселились, ходили на демонстрацию, устраивали вечера, но все это быстро проходило… и снова обыкновенная жизнь. Какой-то обман!

* * *

Мокрая осенняя погода. В комнате темно и неуютно. Целый день льет дождь. С утра до вечера просидел я дома.

Группа деревенских мужиков на рыбалке делят рыбу. Маленький, жилистый, но крепкий мужик, Логиныч, повернулся спиной к трем-четырем кучкам рыбы, другой стал показывать на кучки рукой и спрашивать: «Кому?» Логиныч отвечал: «Тебе», и т. д. Осталось две кучки, Логинычу и Кривому, в одной из них была большая щука, которую желали получить все. «Щука-то цела?» – спросил Логиныч. «Ыхы», – ответил Кривой. «Кому?» – спросил снова мужик, указывая на кучу со щукой. «Кривому».

Осень управление природой взяла в свои руки. На деревьях не видно уже и желтых листьев. Без листвы они выглядят маленькими и жалкими. Весной и летом они напоминают молодых и сильных богатырей, а сейчас превратились в дряхлых стариков. От того, что деревья голые, их кажется меньше, чем было летом. Здания приняли тоже какой-то скорбный вид, как будто с них, как и с деревьев, спали невидимые листья. Люди стали одеваться теплее. Холодный воздух предупреждает людей о скорых заморозках. По вечерам, несмотря на неприветливую погоду, на улицах бродят шумными толпами студенты и школьники. Первое время занятий – самая радостная пора учебы. Нет никаких забот, экзамены, зачеты, контрольные – все впереди, они еще не показались на горизонте. Можно веселиться. Погода та же. И на душе то же.

1-й литературный набросок к задуманному роману «Гоголи»

Тихон Платонович всю жизнь прожил в деревне. Его дом стоял в середине села. Когда он женился, его младшему брату исполнилось 2 года. Взял он в жены девку из соседнего села. Девка не из красавиц, но ладная, работящая. Отпраздновали богатую свадьбу. С венца резвые кони провезли их мимо двора на гумно. «Несчастливо жить будут», – заметили старики. Сначала жизнь шла хорошо. Но вскоре Тихон, страстью которого была торговля, стал от постоянных неудач в спекулянтских комбинациях пить. Жена его стала сдерживать. Он стал бить ее. Запер однажды в чулан и продержал там целый день голодом. Она просидела бы еще дольше, но ее выпустила семилетняя дочь Анюта. После смерти жены Тихон Платонович женился вторично на засидевшейся невесте Наталье, красивой, но припадочной бабе. После свадьбы припадки у нее прошли. Жили они без ссор. Анютке исполнилось 16 лет. Статная и высокая девка из нее вышла. Но жить в доме отца было трудно. Он стыдился при дочери ласкать свою молодую жену и вымещал зло на дочери, по-прежнему торговал, пил при неудачах, кутил. Младший брат Иван, взрослый парень, жил с отцом в соседнем доме. Он заметно богател. Однажды он стащил у Тихона короб с сапогами, который тот приготовил для продажи. Дело замяли.

Анюта часто бывала у учительницы, которая жила напротив них. С ней-то она и решила убежать в город. Убежала, забрав материны старые кофты и еще кой-какое белье. Устроилась горничной в богатый дом. Отец хватился ее на другой же день. Анюта получила письмо от отца, и сердце сжалось от страха в предчувствии наказания. Отец приехал скоро на лошадях. Не ругался, не дрался. Обратно ехали молча. «Замуж тебе пора, Анюта, вот что. Ты думаешь, что я сердитый, злой…» И Тихон рассказал ей всю свою тяжелую жизнь, рассказал, как он всю жизнь мечтал выбиться в люди.

Через месяц, как они приехали в село, сыграли Анютину свадьбу. Жениха он нашел в кабаке. Серега только что вернулся после сплава, приоделся, приосанился, и Тихону Платонычу он показался подходящим женихом. Он был на полголовы ниже Анюты.

* * *

С утра идет мелкий холодный дождь. Идет он с таким неослабевающим ритмом, что сразу же уничтожает всякие желания переждать его. Ни одного намека на скорое окончание. Завидная прямота в обращении с людьми. На улицах много людей. Ходят по своим обычным делам, не обращая внимания на дождик, – если на него и обращать внимание, так он от этого не перестанет идти, это люди отлично знают. Такая погода обычно на людей нагоняет какую-то необъяснимую тупую скуку. О чем-то жалеешь (хорошо чувствуешь, что жалеешь), но о чем – непонятно. Но не на всех людей производит осень такое действие. Меня она настраивает на рабочий тон, сосредотачивает на одном – работе. Рабочее настроение. Весна действует на меня разлагающе, расслабляюще.

Жизнь представляется мне в такой аллегории. Жизнь – это широкая, ухабистая, бесконечная дорога. И вот по этой дороге идут люди. Одни чуть впереди, другие чуть поотстали. Куда идут люди? Спроси. И каждый ответит по-своему, непохоже на других. Один спешит нарвать букет цветов, растущих у дороги, стараясь не пропустить ни одного красивого. Другой знает, что через 10–20 км будет красивый дом, он останется в нем и не пойдет дальше. Хватит. Свое отходил. Пускай другие идут, а я отдохну. Третий сел на шею четвертому, свесил ноги и развлекается, смотря на остальных. Пятый идет-идет, так и умирает в дороге, на ходу.

* * *

Настоящее чувство – это искусство больших мыслей и чувств. В каком бы жанре – в комедийном, в трагедийном ли – ни было создано произведение искусства, оно не имеет права относиться к настоящему искусству, если не отвечает этому требованию.

* * *

Ожидание было томительным и неспокойным. И когда я уже выходил из Мавзолея, мной овладело непонятное чувство неудовлетворенности, чувство обманутого кем-то человека. Я ждал чего-то необыкновенно торжественного… А увидел обыкновенного лысого человека с зеленовато-бледной кожей на лице и руках, с маленькой рыжей бородкой и огромным лбом. Вразрез с моими ожиданиями шла и та привычная деловитость, с которой работники органов безопасности командовали людским потоком.

Почему в людях живет тяга к боготворению отдельных личностей – вождей, богов и пр.? Что это, следствие индивидуализма?

* * *

Горе одного человека может тронуть одного-двух-трех людей, переживших подобное в жизни. Но горе многих людей поймет каждый. И вот человек, сумевший выразить большое человеческое горе и заставивший многих людей пережить это горе вместе с ним, этот человек – гений. Я говорю не только о горе: можно выразить любые человеческие чувства и переживания.

* * *

Очень странно ведет себя человек наедине с собой. Иду, навстречу движется неприятный мне знакомый человек. Я здороваюсь, он небрежно кивает. Проходим. Чувство неловкости и унижения. «Кхх!» – мысленно стреляю в него. Иду в сортир. В голове: «Выступает народный артист Союза ССР Бурков» (бурные аплодисменты). Это, должно быть, чтобы заполнить чем-то бездумную минуту. Или при воспоминании неприятного – подергиванья, обезьяньи ужимки.

О фантазии. Моя фантазия развивается в бытовом, комедийном, немножко в пошлом направлении. Она – фантазия – немножко чувственна (да и не немножко! – честно если сказать). Направление правильное. Нужно следить за своей фантазией и направлять ее, воспитывать.

Жизнь нужно отражать в той пропорции, в какой она есть на самом деле. Это требование не обязательно для произведений малой масштабности, но для эпопей это требование обязательно. Пусть коммунистическое движение – правильное движение, но когда берешься описывать его зарождение и первые шаги, изображай его так, как оно было, а не так, как оно принято (это общая ошибка почти всех произведений нашего времени о начале коммунистического движения).