Но подозреваю, что в тебе есть и что-то от роковой женщины. Зачем еще ты пытаешься вычислить своего преследователя, если не для того, чтобы удовлетворить свои низменные инстинкты? Я видел, как ты смотришь на меня, когда думаешь, что я не вижу. Это не был невинный взгляд. Ты раздевала меня своими чарующими зелеными глазами.

Интересно, ты позволишь мне поцеловать тебя сейчас? Ласкать тебя? Ты позволишь мне связать тебя? Ты уже позволила мне прикоснуться к тебе. Интересно, как далеко ты меня пустишь, прежде чем мы перейдем черту?

***

Я устаю работать с одними и теми же темами снова и снова. Даже Вэл не может удовлетворить меня — во всяком случае, на холсте. Мисс Уилкокс предложила мне попробовать свои силы в абстрактном искусстве. Я чуть не рассмеялся. «Абстрактное искусство» — это яркое противоречие, оксюморон.

Но я не мог этого сказать. Для мисс Уилкокс у меня тоже есть роль. Поэтому я отметил ее мудрость, хотя и сделал себе пометку не обращать на ее слова внимания.

Возможно, стоит разыграть шахматную партию в самый решающий момент. Давненько я не думал о шахматах. Создать игру из ничего — думаю, я мог бы это сделать. Я храню свои старые шахматные журналы в ящике стола. Попробую объединить лучшие игры, чтобы создать поразительно блестящее произведение…

Но с изюминкой. Возможно, придется пустить кровь пешке. Я должен подумать об этом.

***

Я отказывал себе в удовольствии смотреть, как она бегает, смакуя предвкушение и позволяя ему достичь кульминации, а затем насладится ее видом, как прекрасным вином. Признаюсь, я боялся, что эффект от встречи с ней постепенно уменьшится при повторном контакте, но мои опасения кажутся необоснованными. Тем не менее, это не тот опыт, который можно растратить впустую.

Последние события, однако, заставили меня почувствовать себя вправе получить немного украденного удовольствия. Сегодня получил от Нее письмо, в котором Она спрашивала, когда я планирую приехать. Я был крайне недоволен, так как, по-моему, ясно дал понять, что не намерен возвращаться в Нью-Джерси.

Однако Анна-Мария выходит замуж, и это событие, похоже, требует моего присутствия. Она самая нелюбимая из моих сестер. В ней слишком много от нашей суки-матери. Любой мужчина, достаточно глупый, чтобы открыться ее когтям, вполне заслуживает своей участи. Возможно, мне придется уехать.

Я наблюдал за ней — Вэл, а не за моей сестрой — из тени под трибунами. Пустые стаканы, картонные коробки и потушенные сигареты валялись у моих ног. Было что-то восхитительное в темноте, в гниении, когда они противопоставлялись Вэл, бегущей под дождем. Что-то настоящее. Мои слова были правдивы, когда я говорил ей раньше, что не люблю позировать.

Рядом со мной она ведет себя по-другому. Робко, пугливо — почти испуганно. Так забавно и совсем не похоже на девушку, которую я вижу на беговой дорожке: яростная, решительная, уверенная. Несмотря на ее мягкий темперамент, эта скрытая сторона ее натуры заставляет меня подозревать, что она будет свирепой любовницей, когда мне удастся затащить ее в свою постель.

Я легко представляю, как ее ногти впиваются мне в плечи, как она с силой прикусывает мою губу, как хрипло кричит…

Я расстегнул ремень.

Вот почему я скрываюсь в тени. Не от стыда, а, чтобы спокойно смотреть, наблюдать и делать все, что мне заблагорассудится. Невидимо. Неслышно. Но совсем рядом. Я бы солгал, если бы сказал, что перспектива быть пойманным меня нисколько не забавляла. Помимо всего прочего.

Ох, Вэл.

***

На несколько драгоценных мгновений она попала в мои сети. Она очень неоднозначно отнеслась к своему заключению, что меня не удивило. Однако ее постоянная настороженность по отношению ко мне, несмотря на все мои усилия, сработала. Она более проницательна, чем я думал, и я не могу не уважать ее за это еще больше. Она дрожит, как бабочка, когда оказывается в моих объятиях.

***

Вэл захлопнула дневник. Она не все прочитала, но не хотела продолжать. С нее достаточно. Более чем достаточно. Она с ужасом посмотрела на дневник. Ее руки вспотели. Она вытерла их о шорты, отчего ткань потемнела, и пролистала страницы альбома.

Волна головокружения накрыла ее, когда она узнала свое собственное лицо, смотрящее на нее со страницы. О боже. Она бросила альбом обратно в ящик и закрыла его. Вэл не могла вспомнить, как дышать. Эти рисунки не могли возникнуть из-под руки здравомыслящего человека.

— Вэл?

Все походило на сцену из фильма ужасов, когда голос Гэвина эхом разнеся по залу. Она услышала стук, всего через несколько дверей, и закрыла рот, чтобы подавить крик, когда дверь ванной открылась, а затем так же быстро захлопнулась. Он шагал по коридору с целеустремленной уверенностью.

«Он знает».

Вэл зажала дневник под мышкой и направилась к двери в соседнюю спальню. Она тихо закрыла ее за собой, изо всех сил стараясь сдержать громкий всхлип, угрожающий вырваться из ее рта. Безрассудное решение для безрассудной ситуации.

Реальность для Вэл быстро превратилась в кошмар.

Когда дверь кабинета открылась, она с ужасом подумала: «Я закрыла ящик?» Она честно не могла вспомнить — чтение дневника и его содержание стерли ее разум настолько, что превратили его в чистый лист. Зашуршали бумаги. Тошнота Вэл нарастала. Она не слышала, как Гэвин открывал ящик.

«О боже, тогда он знает. Он знает, что я знаю. И он убьет меня, чтобы сохранить свою тайну… Нет, не убьет. По крайней мере, не сразу. — Образы из альбома затопили ее голову. – Хуже».

— Я знаю, что ты рядом, Вэл.

Она уставилась на шкаф в его спальне.

— У тебя есть кое-что, принадлежащее мне.

Он играл с ней, как кошка с мышью. Наслаждаясь ее ужасом, купаясь в нем. Что ж, она не собирается ждать, пока он найдет ее как в какой-нибудь кошмарной игре в прятки. Она бросилась к шкафу и едва успела закрыть за собой дверь, как дверь кабинета распахнулась.

Что-то зазвенело у нее за спиной, когда она пробиралась к задней стенке. Приглушенный вакуум в шкафу усилил звук, превратив его в поразительный гонг. Она машинально потянулась, чтобы успокоить его, и резко вдохнула, когда поняла, что держит. Наручники. Металлические наручники.

Вэл ударилась спиной о стену, и одно из пальто упало на нее, обдав сандаловым ароматом лосьона после бритья или геля для душа, которые он так любил. Под пальто она замерла, дрожа и прижимая дневник к груди. Гэвин совершенно безумен.

Дверь шкафа открылась. Одежда была отброшена в сторону, и свет вспыхнул с другой стороны пальто, когда содержимое шкафа было открыто невидимым глазам. Вэл не дышала. Она хотела проверить, убедиться, что все ее тело закрыто, но пошевелиться означало бы смерть.

«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…»

Она закричала, когда почувствовала, что ее поднимают в воздух вместе с пальто, а затем снова, с новым чувством страха, когда Гэвин сдернул пальто с ее головы, и она поняла, где находится.

— Ты, кажется, заблудилась, — мягко сказал он, хотя в выражении его лица не было ничего мягкого.

Вэл попятилась и подпрыгнула, когда ее спина задела деревянную спинку кровати. Гэвин смотрел на нее долгое, ужасное мгновение, а затем поднял дневник, выпавший из ее онемевших пальцев. Он пролистал страницы со странной улыбкой на лице, прежде чем отбросить книгу. Она упала на пол с глухим стуком, который заставил Вэл снова подпрыгнуть.

— А может быть и нет, — произнес он, наклонив голову в ее сторону, — может быть, ты искала что-то… что-то конкретное.

— Я не…

— Давай не будем играть в игры, Вэл. Мы оба знаем, что ты читала дневник, но ты совсем не подумала о том, что может быть это я захотел, чтобы ты его нашла.

Она напряглась.

— Я его не читала.

— Тогда почему ты так боишься? Я никогда не давал понять, что хочу причинить тебе вред. На самом деле я приложил немало усилий, чтобы произвести прямо противоположное впечатление.

Ей потребовалось мгновение, чтобы заговорить.

— Пожалуйста, не делай мне больно.