И действительно, словно прослышав про его догадку либо по какому другому знаку, грустная музыка наверху резко оборвалась, раздался стук упавшего на паркет стула, и вниз по лестнице, прыгая через несколько ступенек, пронеслось женское создание в белом.
– Осторожно! – расступились все.
– Осторожно! – испугался и Странников, вырвался от Глазкина и раскрыл объятия, ибо безумное существо неслось прямо на него.
– Ах! – замер зал и все на лестнице. Странников зажмурил глаза, приготовившись к неизбежному столкновению. Но волновались зря: девица удачно рассчитала траекторию пируэта и пушинкой упала ему на грудь.
Сцена впечатлила и поразила. Всё затихло. Забылись дерзость, внезапность, испуг, никто не подумал о нахальстве, всех поразили расчёт, интрига, а главное – удивительный финал. Слетевшая птицей с лестницы девица была пластична и легка, Странников даже не качнулся, её рука между тем обвила его шею, и лёгкие волосы разметались на груди. Нежный поцелуй в щёку не смутил секретаря, повидавшего многое и пережившего не такое.
Если бы окружающие не знали обоих, не видели, что рядом улыбался жених, можно было бы подумать о разном. Но не успели нечистые мыслишки зародиться в самых испорченных мозгах, как Задов пробасил с лицом ликующего режиссёра:
– Вот и свершилось! Вот и явилась к нам долгожданная прима-балерина. – Он схватил девицу за руку и, поцеловав, упал на колено. – Павлине гип-гип-ура! Ура! Ура!
И зал мужскими голосами трижды повторил за ним эти возгласы, впрочем, ничего совершенно не понимая.
А артист продолжал:
– Господа! Поздравляю всех с рождением новой актрисы! Как я уговаривал её! Как я ходил за ней по пятам, клянча и унижаясь! Но этот жестокий страж!.. – Задов ткнул пальцем в грудь прокурора. – Этот жёстокий тиран был против! Любуйся, публика, и трепещи! Какой талант едва не был зарыт в землю!
Странников озирался, не совсем уютно чувствуя себя в уготовленной ему роли, и бросал колкие взгляды на приятеля. Глазкин пыжился, вздымая грудь, и как ни в чём не бывало улыбался обрушившимся со всех сторон аплодисментам. Счастьем пылало и лицо Павлины. А ещё через мгновение все бросились в банкетный зал наполнять бокалы брызжущим в потолок шампанским. Никто и не заметил в этой толчее у рояля успевшего прикрыться тяжёлой портьерой нового военного комиссара, недавно сменившего старика Соскина. Никто, кроме позже всех поднявшегося в банкетный зал начальника губрозыска Турина. Но кому до него было дело, ведь круг ликующих расступился и воцарила Стефания. Страстно вскидывая в танце белые ноги из-под туники небесного цвета, она завладела жадными взорами всех.
X
Странникова, конечно, не привлекали шампанское и вся эта сумасшедшая эйфория вокруг начавшегося необычного, на его взгляд, танца, хотя взлетали с шумом пробки под потолок и ароматная пена лилась рекой. Он поставил цель не упустить из виду режиссёра всего этого, проворного Задова, желая добиться от него объяснений по многим накопившимся вопросам. Однако, приметив водку в центре стола, потянулся к ней – горло его давно пересохло от приветственных речей, дискуссий и лобзаний. Но чья-то услужливая и твёрдая рука протягивала ему уже наполненную рюмку.
– Добрый вечер, Василий Петрович, – смущённо произнёс Турин, – мы так и не смогли пообщаться. Здесь такая суета. А это моя Вероника. – И он слегка подтолкнул вперёд зардевшуюся курносенькую.
– Очень приятно. Как вам у нас? С непривычки, наверное, не по себе? – Он опрокинул рюмку и потянулся к селёдке, с утра после истории с докладом ему и мысли не приходили о еде, а теперь всё нутро взыграло, требуя насыщения.
– Я в этих танцах, тем более таких, откровенно признаться, не понимаю ни бельмеса, – начал и запнулся Турин, подымая рюмку. – Вот, может, Вероника?
– Всему мы обязаны американцам, – бесцеремонно, как на партийном собрании, вступилась та, но под пристальным взглядом секретаря покраснела и вслед за Туриным пригубила водку, лизнув кусочек лимона. Лимон её вдохновил, и она закончила смелее: – Однако я не нахожу их вульгарными, как некоторые. Многое зависит от артиста, если танцор вполне морально подкован…
Турин незаметно подтолкнул её, и она запнулась.
– Мы все так считаем, – откуда-то донёсся голос Задова, и тут же появился он сам. – Анатолий Васильевич Луначарский, уже будучи наркомом просвещения, не испугался пригласить в революционную Россию великую актрису зажечь огонь культуры в сердцах и душах молодых.
– Ну, понесло агитатора, – подмигнул Странников Турину, чтобы тот не забывал наполнять рюмки, казавшиеся ему слишком маленькими среди большого количества бутылок на столе. – Его теперь не остановить.
– Сам Станиславский чуть не влюбился в неё, едва увидев! – продолжал рассыпать восторги Задов.
– О ком вы? – широко раскрыла глаза Вероника, следя за танцем неистовой Стефании.
– О великой Айседоре Дункан, конечно, – проследил за ней Задов. – А ведь нашей Стефании, которой вы сейчас любуетесь, ещё девочкой посчастливилось брать у неё уроки. Тогда Айседора открыла свою школу и некоторое время преподавала технику танца всем желающим девушкам и детям.
– Но почему на ней туника? Это же греческая одежда, а Дункан с другого континента?
– Красота, милая Вероника. Здесь царит красота! Простите, но вы женщина, а нас, мужчин, шокирует откровенный эрос, прозрачность лёгких покровов, за которыми подозреваешь чудесные телеса и ножки, бёдра, грудь! Взлетающие, зовущие и недосягаемые!
– Прервись, циничный старикашка! – оборвал его Странников. – Дай людям самим постичь суть бытия и прелесть наслаждения. Кстати, плесни-ка в наши рюмочки, моё горло пересыхает, лишь водка пролетает через него.
Он выпил, не дожидаясь остальных, и, оглядев хмурым взглядом, заметил:
– Видел я твою американку в Кремле. И её первое выступление перед толпами поклонников. Собралось их великое множество. Знатные, между прочим, люди. Персоны!.. Должен заметить, не всех она очаровала, как ты расписываешь. Бульварными прыжками испуганной антилопы назвал кто-то её арт-танцульки.
– Московская публика известна своими холодными приёмами, – возразил артист. – Но Есенин именно после того выступления влюбился в неё с первого взгляда, а Станиславский…
– Стар твой Станиславский! – бесцеремонно перебил его Странников. – Поэтому млел пред молодостью и красотой. По столице долго сплетня ходила: жена изобличила его в привязанности к танцорке и пошутила, что та мечтает записать его в очередь своих престарелых женихов. Он тут же дал дёру.
Вероника расхохоталась, Турин тактично отвернулся.
– А волна-то покатилась по России! – Задов наслаждался длящимся представлением, не отводя глаз от Стефании. – Наши передовые женщины, последовательницы чудесного танца, уже посредством женсоветов вовлекают в искусство молодые дарования. Мы не прочь приспособить наш зимний театр, взялась бы за это Катерина Сергеевна Венокурова…
Произнеся это имя, Задов опомнился и едва не поперхнулся, но Странников плохо слушал его, поедая селёдку, и никоим образом не отреагировал.
– Впрочем, Зимний театр наш не годится, – затараторил вдохновлённый артист. – Мы со Стефанией посягнём на Аркадию. Летний театр будет как раз. Там столько помещений! Я верю, и вы, Василий Петрович, проникнетесь нашим прожектом, приложите руку к возрождению танца на астраханской земле!
А танцовщица действительно сотворила чудо. Она заканчивала, и общему ликованию, казалось, не будет предела. Задов рванулся было к героине, но жёсткая рука ухватила его за воротник, и знакомый голос произнёс над самым ухом:
– Нет, задержись и ответь, несносный фигляр, что всё это значит?
– Давайте сначала выпьем за удавшийся праздник! За нашу бенефистку! – попробовал вывернуться Задов. – Вы можете гордиться, Василий Петрович! Это первая ласточка, с которой возродится наш новый театр. Как знать? А вдруг посчастливится затмить славу самого Ла-Скала! Мы на пороге этого! Дожить бы до великих дней!