Оказалось, что повелитель недавно отпустил "приятного посетителя", и эта встреча так подействовала на Мехмеда, что он перешёл в кабинет, чтобы сочинить стихотворение. Юный султан имел привычку проговаривать некоторые строчки вслух, поэтому узнать, чем он занят, можно было даже через закрытые двери, но Шехабеддин решил всё же заглянуть в щелку, чтобы понять настроение поэта.

Мехмед сидел перед столиком для письма спиной к дверям, поэтому не видно было ни огненно-рыжей бороды, ни носа, похожего на клюв хищной птицы. Евнуху виделись лишь белый тюрбан, изящная шея и такая же изящная широкоплечая спина, на которой натянулась ткань исподней рубашки. Рядом лежал жёлтый кафтан, который, очевидно, был наброшен на плечи, а теперь свалился.

По мнению Шехабеддина, придворные поэты не лукавили, когда говорили, что правитель своим обликом похож на льва и ястреба одновременно, но сейчас этот молодой хищник был занят мирным делом. Султан плавно водил в воздухе кончиком тростникового пера и, значит, стих складывался. Окажись иначе, движения были бы резкими, нервными. Но раз всё получалось, это означало, что Мехмед разрешит подавать обед не ранее, чем через полтора часа. Значит, времени на подготовку хватало, и потому евнух решил рискнуть и преподнести свою новость о Халиле именно во время обеда, но так, что султан наверняка похвалит.

Когда Мехмед наконец принялся за трапезу, то увидел, что на скатерти, расстеленной на коврах, по обыкновению стоит множество блюд, но одна небольшая тарелка прикрыта глиняной крышкой. Разумеется, ему стало любопытно, что под ней, но когда он поднял крышку, то удивился:

- Рыба? - Мехмед не ел её ни разу в жизни, поэтому, почуяв непривычный запах, так и замер с крышкой в руке.

Рыбка, лежавшая на тарелке, была жареной, а внутрь евнух велел запихнуть десяток золотых монет.

- Она приготовлена по особому рецепту, который изобретён румами для Халила-паши, - многозначительно произнёс Шехабеддин, хотя прекрасно помнил, что великому визиру присылали сырую рыбу.

Строго говоря, нынешний рецепт был изобретён на дворцовой кухне, ведь, чтобы монеты случайно не расплавились, когда рыбу станут жарить, пришлось положить их в брюхо уже прожаренной тушке, и повар проявил большое искусство, придумав, как нафаршировать готовую рыбу, но сохранить в целости.

- Я осмелился предположить, что моему повелителю будет интересно, - сказал евнух, а юный султан любил загадки, поэтому положил крышку рядом с тарелкой и спросил:

- Но как её едят?

- Рыбу разрезают ножом поперёк на несколько частей, а затем отламывают от них. Я могу разрезать.

- Я сам. - Мехмед отрезал рыбке голову, затем разрезал тело пополам и наткнулся на монеты: - А это что?

- Это и есть особенность рецепта, - улыбнулся Шехабеддин. - Халилу очень нравится, когда в рыбу добавляют золото. Вот почему у рыбин, которые Халил получает от румов, брюхи набиты золотом так, что сами тушки подобны надутым денежным мешкам. Халил кладёт деньги в сундук, а рыбу велит готовить и сам ест, чтобы проверить, всё ли вынуто. Золота так много, что монетки часто остаются внутри, и если Халил их находит, то это только разжигает у него аппетит.

Лицо юного султана осветилось белозубой улыбкой, немного напоминавшей оскал:

- Что ж, теперь понятно, откуда у Халила такая необычайная любовь к румам. Собака всегда любит того, кто её подкармливает. Но от кого ты это узнал?

- От одного из доверенных людей Халила-паши.

- О! А кому кроме меня ты говорил о том, что узнал?

- Я позволил себе поделиться этими сведениями с Заганосом-пашой, - евнух опустил глаза, - но больше ни с кем.

- Хорошо, - задумчиво произнёс Мехмед. - Я подумаю над тем, что ты сказал, и возможно, сегодня мы ещё поговорим с тобой об этом.

Шехабеддин поклонился. Неопределённые слова султана означали, что сегодня ему ни в коем случае не следует больше отлучаться из дворца - повелитель в любую минуту может призвать для продолжения разговора. А меж тем Мехмед отломил от разрезанной рыбки кусочек белого мяса, положил в рот, сделал пару жевательных движений, скривился и, взяв тарелку с этой странной пищей, выплюнул туда недожеванное.

- Не вкусно, - всё с той же белозубой улыбкой сказал молодой хищник, накрывая рыбу глиняной крышкой.

"Львы рыбу не едят", - подумал Шехабеддин. Это была известная истина, и потому он не принял пренебрежение рыбой на свой счёт. Пусть повелителю не понравилось блюдо, зато очень понравилась новость, и это можно было считать успехом.

Халил, узнав, что на него доносят, наверняка бы воскликнул: "Вот оно - коварство евнухов!" Но Шехабеддин не считал себя таким уж коварным, и не разделял распространённого убеждения, что евнухи как-то особенно коварны.

* * *

Когда закончилось первое, неудачное, правление малолетнего Мехмеда, Шехабеддин не смог уберечь своего друга Заганоса от султанского гнева. Мало того, что Мурат взвалил на главного воспитателя вину за ошибки своего сына, так ещё и самого воспитателя назвал глупцом:

- Заганос-паша, ты должен был наставлять мальчика в государственных делах, указывать верный путь, - говорил султан, сидя на троне, на который великодушно вернулся "по просьбе подданных". - А ты что делал? Потакал! А главное - внушал моему сыну глупую мысль, что он может отправиться в поход на румов и захватить их главный город. Все знают, что этот город неприступен, захватить его нельзя. И почему ты решил, что нам нужна война с румами?

В этих словах явно слышалось влияние великого визира Халила-паши, и с Халилом Заганос бы поспорил, но с Муратом спорить не решился, поэтому лишь покаянно склонял голову.

- Я не стану лишать тебя должности третьего визира, - продолжал говорить Мурат, - но думаю, тебе будет полезно пожить вдали от двора. Поразмышляй над своими поступками. Езжай в своё имение и не показывайся мне на глаза, пока я сам не пришлю за тобой.

Шехабеддин знал, что чувствует друг. Возможно, ссылка не показалась бы Заганосу такой тяжкой, если бы проходила в его албанском имении, но оно было давно потеряно. Албанцы взбунтовались. Их земля уже не принадлежала туркам, поэтому Заганос, оставшийся на турецкой службе, потерял свой дом. Мурат дал ему во владение азиатскую область Балыкесир, которая по размерам была как четверть всей Албании, но Заганоса такая замена не слишком утешала. А теперь его заставили вспомнить об этом.

Вот почему евнух, присутствуя при той выволочке, устроенной чуть ли не на глазах всего двора, посчитал нужным вмешаться:

- Повелитель, - обратился Шехабеддин к Мурату, делая шаг вперёд и так же покаянно склоняя голову, - мысль о том, что можно захватить город румов, первоначально возникла у меня. Это я убедил Заганоса-пашу в том, что затея осуществима. Теперь мне понятно, насколько глупой она была, но тогда я этого не понимал. Да простит меня мой повелитель или накажет по справедливости.

В действительности Шехабеддин не помнил, у кого первоначально возникла идея о захвате столицы румов, но даже если идея принадлежала Заганосу, следовало солгать.

- А ты не вмешивайся, Шехабеддин-паша, - резко ответил султан. - Думаешь, я не вижу твои игры? Хочешь снять часть вины со своего друга, чтобы он получил менее суровое наказание? Или хочешь разделить наказание с ним? Хочешь тоже отправиться в ссылку?