Со смертью любого крупного руководителя всегда начинается схватка за его пост и функции. Фрэнсис Бэкон был одним из тех, кто надеялся, что кончина Солсбери станет возвышением для него самого. Да и король не печалился, что освободился от давления своего советника; теперь он мог, так сказать, править самостоятельно. Он полагал, что в состоянии быть собственным главным министром. В следующем году король, к своему большому неудовольствию, обнаружил, что Солсбери долгое время оказывал платные услуги Испании. На кого же вообще Яков мог положиться?
Роберт Карр, уже виконт Рочестер, был наперсником короля, а Генри Говард, граф Нортгемптон, стал главным министром нового правительства. Генри Говард собрал вокруг себя группу пэров и других аристократов. Некоторые из них были тайными католиками, и практически все благоволили испанцам. Против них в Советах при короле выступала протестантская и антииспанская партия под формальным руководством лорд-канцлера Эллзмира. Используя различия в позициях разобщенных советников, Яков был способен двигать страну вперед. Разным людям вменялись разные обязанности. Летом 1612 года Джон Чемберлен писал, что король «овладел искусством разрушать надежды людей и держать всех в постоянном тревожном ожидании».
При дворе произошла еще одна смерть. Казалось, что с наследником английского престола все обстоит прекрасно. Принц Генрих был напористым и атлетичным юношей, который отличался и в постановках театра масок, и в боевых состязаниях. Однако в конце октября 1612 года принц заболел. Он играл в карты с младшим братом Карлом, и присутствовавший при игре сэр Чарльз Корнуоллис заметил, что «его высочество выглядел нездоровым и бледным, говорил глухим голосом и с каким-то странно потухшим взором». Позвали доктора, но в течение следующих одиннадцати дней он ничего не смог сделать, чтобы остановить медленное развитие болезни, которую впоследствии предположительно определили как порфирию, или брюшной тиф.
К голове принца положили мертвого голубя, к ногам – мертвого петуха (обе птицы были только что забиты и еще сохраняли тепло), чтобы они вытянули вредную жидкость. Но Генрих умер в бреду, к неподдельному смятению и унынию двора. Он был символом будущей судьбы Англии и подавал большие надежды на эпоху решительного продвижения протестантского дела. Королева Анна рыдала в одиночестве, и даже год спустя при ней по-прежнему было небезопасно упоминать имя сына. Яков скорбел громогласно: «Генрих мертв! Генрих мертв!» Теперь корона предназначалась Карлу – молчаливому, застенчивому и замкнутому принцу, совершенно непохожему на своего брата.
По свидетельству Джона Чемберлена, вскоре после этого события произошел странный случай: «очень красивый молодой человек, примерно того же возраста, что принц Генрих, и довольно на него похожий, абсолютно нагим вошел в Сейнт-Джеймсский дворец, где они ужинали, сказал, что он – дух принца и спустился с небес передать послание королю». Ему стали задавать вопросы, но безрезультатно, и все решили, что он сумасшедший или умственно неполноценный человек. После нескольких ударов хлыстом он исчез.
По своей природе король не был расположен к длительному трауру и испытывал врожденное отвращение к мрачным настроениям. В феврале 1613 года Яков с большой пышностью отпраздновал свадьбу своей единственной выжившей дочери Елизаветы с Фридрихом V Пфальцским. На церемонию не допустили никого ниже звания барона, члены королевской семьи поражали взгляд роскошью нарядов, украшенных драгоценными камнями. На бархатной ленте шляпы короля сверкали двадцать пять бриллиантов. Драгоценности английской королевской казны тоже были на виду, среди них подвеска из рубинов и жемчужин, известная как «Три брата», и «большое роскошное украшение из золота», которое называли «Зеркало Великой Британии». Сама принцесса несколько подпортила торжественность церемонии, ударившись в приглушенное хихиканье, в конце концов перешедшее в громкий смех. Должно быть, ее переполнили чувства. Король на следующий день посетил новобрачных и поинтересовался, с каким результатом они провели время в своей великолепной кровати. Считается, что Шекспир включил в четвертый акт «Бури» представление маски, чтобы отметить это бракосочетание.
Приближался момент и более зловещей свадьбы. В середине апреля 1613 года сэра Томаса Овербери заключили в лондонский Тауэр. На первый взгляд это событие казалось неожиданным, поскольку Овербери был близким другом и наперсником королевского фаворита виконта Рочестера. Однако поговаривали, что Овербери арестовали, когда король посчитал для себя «позором, если общество будет думать, что Рочестер управляет королем, а Овербери управляет Рочестером».
Но было и еще кое-что. Рочестер влюбился в молодую графиню Эссекс, Фрэнсис Говард, но ему мешал тот неприятный факт, что леди уже семь лет была замужем за Робертом Деверё, 3-м графом Эссекс. Она вышла замуж совсем юной и теперь сожалела о раннем замужестве. В любом случае оба супруга никогда не хотели этого брака. Имея перед собой перспективу союза с Рочестером, Фрэнсис ухватилась за шанс на свободу. Она потребовала объявить брак недействительным на том основании, что граф Эссекс физически неспособен зачать ребенка. Ее отец Томас Говард, 1-й граф Саффолк, с энтузиазмом встал на ее сторону. Брак дочери с фаворитом короля мог только поднять его и так уже высокое положение при дворе.
Граф Эссекс, естественно, оскорбился тем, что его мужское достоинство поставили под сомнение, особенно потому, что это могло повлиять на его шансы найти другую жену. В итоге было объявлено, что, хотя у Эссекса не сложилась жизнь в первом браке, он не страдает болезнью, которая могла бы помешать ему жениться снова. Чтобы провести экспертизу, учредили официальную комиссию, и, как большинство официальных комиссий, она пошла самым простым путем.
Король выступал за развод, не в последнюю очередь чтобы порадовать виконта Рочестера. Когда Фрэнсис Говард заявила, что импотенция мужа, возможно, стала следствием колдовства, Яков опять ее всецело поддержал: разве он сам не написал трактат о колдовстве? Архиепископ Кентерберийский выступил против. Однако Яков тщательно подобрал состав комиссии. Чтобы подтвердить вступление в супружеские отношения, один священник спросил Эссекса, «имел ли он влечение и эрекцию, производил ли наложение, введение полового члена и семяизвержение». Слушания были полны, по словам современника, «неприличными словами и действиями». Присяжные в составе двенадцати замужних женщин осмотрели и саму леди Фрэнсис, чтобы засвидетельствовать, девственница ли она. На протяжении всей процедуры лицо леди закрывала плотная вуаль, и люди заподозрили, что ее место занимала настоящая девственница. Развод, конечно, дали, согласно пожеланиям монарха. В обществе это дело широко обсуждали и сурово осудили.
Здесь в интриге появляется сэр Томас Овербери. Как близкому приятелю Рочестера ему совсем не нравилась идея этого брака, несомненно, еще и потому, что из-за процесса Говарда он мог потерять друга при дворе. Когда показалось, что Овербери может знать какой-то постыдный секрет о Фрэнсис Говард, вмешался король. Он предложил Овербери стать одним из королевских посланников в России, чтобы просто удалить его из Англии. Овербери отказался принять это назначение, и его отправили в Тауэр. Несмотря на плохое здоровье, был отдан приказ содержать Овербери в изоляции без прогулок, пока не состоится свадьба. Таким, по крайней мере, казалось, был план.
Однако Фрэнсис Говард имела другое мнение: она решила убить Овербери еще до того, как тот выйдет из Тауэра. У нее была сообщница, миссис Тёрнер, дама, весьма искушенная в применении ядов. У миссис Тёрнер имелся слуга Ричард Вестон, которого посредством связей или подкупа назначили тюремщиком заключенного. Рочестер часто посылал Овербери вино, пирожные с фруктами и мармелад. Предполагалось, но не доказано, что яд добавили в сладости. Более вероятно, что при попустительстве Вестона беднягу медленно травили небольшими дозами серной кислоты, или «купоросным маслом». Каким бы ни был способ убийства, Овербери умер в начале осени 1613 года. Похоронили его в Тауэре. Джон Чемберлен написал, что «этого несчастливца почти никому не жаль, даже друзья говорят о нем с полным безразличием». По свидетельствам современников, при дворе царила тишь да гладь: разговоры шли о масках, банкетах и предстоящих свадьбах аристократов.
