Хорошо, что было уже сильно за полночь, движения на дороге почти никакого. Бог или дьявол убрали всех с его пути, наверное, никто из них не хотел брать на себя ответственность за сумасшедшего водителя. Плевать на всё и всех, главное – успеть.

Глава 2

Lorsque deux nobles coeurs se sont vraiment aimes, leur amour est plus fort que la mort elle-meme.

(Guillaume Apollinaire)

Когда два благородных сердца действительно любят, их любовь сильнее, чем сама смерть.

(Гийом Аполлинер)

Он успел, почти. У спецназа КТУ свои секреты. Рядом с руинами процветавшего в девяностые годы ресторана стоял военный вертолёт и несколько машин. Когда Эрик подъехал, дымящееся здание и периметр были плотно оцеплены, операция практически закончена. Бойцы Кирилла уже выводили задержанных бандитов. Выносили тела, складывая в ряд на освещённой фарами машин площадке. Начался мелкий, промозглый и противный осенний дождь, обещая затушить тлеющие угли и смыть кровь с земли. Эрнста попытались задержать, наставив дула четырёх автоматов и чуть не заломив руки.

– Пропустите, он свой. Доктор прибыл, – коренастый и не такой высокий, как Эрнст, майор подошёл, пожал руку.

– Где она? Ты её нашёл? Она жива? Кирилл, что ты молчишь? Мы опоздали? Где она, говори?!

– Не ходи к ней, Эрик, не надо. Сейчас скорая приедет. Это страшно, даже для меня, просто поверь.

Сердце Эрнста остановилось, ноги подкосились, и он упал бы, если бы не плечо друга. Он увидел её, за спиной Кирилла. На одеяле, расстеленном прямо на земле едва прикрытая обрывками одежды, под единственным горящим фонарём, в пяти шагах, отдельно от других, лежала его Йоле. До синевы бледная, почти голая и в запёкшейся крови. Лица не видно из-за спутанных разметавшихся волос, но родинка в виде звёздочки на левом бедре могла принадлежать только одной женщине. Под левой грудью рана, из которой ещё слабо сочилась кровь, потихоньку смываемая дождём.

Друг положил ему руку на плечо:

– Скорая едет. Она жива, но без сознания. Огнестрел, если не считать всего остального. Чудо – если выкарабкается. Мне жаль… – Кирилл сжал плечо Эрика.

– Врежь мне!

– Ты сдурел?

– Врежь! Твою мать! Кира, быстрее! Время уходит! Руки трясутся!

Эрик получил хороший удар дружественного спецназовского кулака в челюсть, словил все звёздочки, потряс головой и обрёл способность здраво мыслить. Такое с ним уже случалось однажды в Сирии, когда группа Кирилла, усиленная взводом десантников, и он в качестве добровольца-врача, в автобусе подорвались на мине. Пришлось под огнём боевиков вытаскивать остатки тел и ещё живых изувеченных бойцов, только что хохотавших над анекдотом.

– Спасибо, брат. Принесите дипломат и плед из моего багажника. Машина открыта. Бегом! – упал на колени рядом с ней, убрал волосы с лица, оттёр кровь. – Йолечка, Мышка, открой глаза, пожалуйста, – никакой реакции.

Принесли дипломат. Доктор очнулся. Кровь идёт не толчками и только немного пузырится, свиста пробитой плевры вроде бы не слышно. Это хорошо, немного задето лёгкое, а крупные сосуды и сердце не повреждены, либо слишком мало осталось крови и слишком слабое дыхание. Пульс очень слабый, почти нитевидный и дыхание поверхностное, тело холодное как лёд. Тугая повязка, термоодеяло, плед. Скорой всё ещё нет. Но это даже к лучшему, будет меньше лишних вопросов и бумаг.

– Мы нашли её привязанной к балке. Позвоночник вроде в норме, поэтому и сняли. Вельден, страшнее той картины мало что видел, хорошо, что ты опоздал. Она же ещё совсем девчонка, маленькая такая!

– Я забираю её к себе в клинику. Скорая твоим задержанным не помешает. Кирилл, спасибо тебе и дай машину с мигалкой в авангард. Каждая минута на счету.

– Хочешь, вертолёт?

– Где его сажать? У меня там нет такой большой площадки, а крыша вряд ли такую махину выдержит.

– Ладно, но поведёт твою машину мой человек, – Ланской кивнул, помог закутать невесомую как пёрышко девчонку и уложить на заднее сиденье «Вольво». Вельден сел рядом, положив её голову себе на колени, прикрыл ещё своей курткой.

– По протоколу спрятать её не сможем, четверых взяли, и петь они будут активно, я ручаюсь. Часа через два заеду и подумаем, что дальше делать будем. Давай, трогай! – и майор, махнув рукой, двинулся к своим ребятам.

Пока ехали, Эрнст не убирал пальцы со слабо бьющейся синей жилки на шее, боясь не найти потом пульс и молился всем известным богам. Йоле, его любимая девочка, нашлась. Только успеть довезти! Из машины позвонил на пост оперблока и когда они подъехали, операционная была готова. Но к столу его не пустил лучший друг детства и студенчества, коллега.

– Вы сами знаете. Нельзя. Сидите тут или лучше идите к себе, – Валера Королёв закрыл дверь перед носом Эрика и пошёл к операционному столу, где лежала она. Вокруг суетились реаниматолог, анестезиолог, лаборант и медсестры. Санитарка смывала кровь и грязь с тела, а медсестра тут же готовила операционное поле. Они вводили препараты в капельницы и катетеры, колдовали над плашками и пробирками, потом начали капать кровь. Щёлкали кнопками аппаратов и тыкали пальцами в дисплеи. Отогнав всех от стола за специальную ширму и надев свинцовый фартук, рентгенолог Наири снимала голову, грудную клетку, живот, вывернутую под углом раздутую отёком стопу. Эрнст ринулся к монитору рентген аппарата в предоперационной. Рёбра целые, позвоночник без особенностей и следов травм, лёгкое почти не пострадало, пневмоторакса нет, на ноге простой, но явно несвежий вывих, слишком обширный отёк. Наконец анестезиолог дал отмашку, и Королёв с ассистентом норвежцем Бьёрном Доргом подошли к столу.

Операция продолжалась недолго, около часа, но Эрику казалось, что целую вечность. Смотрел в монитор камеры и не мог никак сопоставить то, что видел с хрупкой, такой нежной и светлой девочкой, сумевшей заставить его смотреть на самого себя её глазами. Скальпель друга резал и его, наживую, непереносимо больно. Он хотел уже отодвинуть санитарку Петровну, бдительно охраняющую от него дверь, и войти, но вышла медсестра Зарина.

– Что? Скажите хоть что-нибудь!

– Эрнст Генрихович, всё хорошо не волнуйтесь. Рана сквозная. Лёгкое задето. Прочистили, удалили, зашили. Всё хорошо, но вам туда нельзя.

– Не понял. Что не так? Говорите.

– Валерий Георгиевич велел вызвать Елизавету Николаевну и продлить наркоз, а вас категорически запретил впускать. Извините.

– Понятно. Ладно, я буду здесь, обещаю не врываться.

Зарина нажала кнопку срочного вызова хирурга-гинеколога, сменила спецодежду и вернулась в операционную. Лиза влетела, как вихрь уже через минуту, едва не сбив его и наступив на ногу, не заметив этого:

– Привет, начальству. Хорошо, что я сегодня дежурю или не очень. Ты в курсе, что всё будет охренеть как здорово?!

– Обещаете?

– Можешь меня, потом уволить. Она нашлась и жива! Ею занимаются, не побоюсь этого слова гении, и ты её до сих пор любишь! Ещё есть вопросы?

– Елизавета Николаевна!

– Пошёл ты фон Вельден знаешь куда? К себе в кабинет и быстро!

И, прежде чем барон фон Вельден успел открыть, закрыть и опять открыть варежку, Елизавета Николаевна сверкнула угольно-чёрными глазами и впорхнула в открывшуюся дверь. Стол уже трансформировали для гинекологических манипуляций. Валера подошёл к стеклянной двери, вздохнул и опустил жалюзи, отгородив происходящее в операционной от Эрика. Камеру трансляции тоже отключили.

Фамильярность между старыми друзьями была обычным делом вне рабочего места. То, что Лиза выдала в присутствии младшего медперсонала в лице грустно глядящей на него санитарки оперблока Петровны, доказывало, что всё не так уж и здорово. Елизавета Николаевна была растеряна, почти в панике. Валера не имел права отключать камеру трансляции, для такого нужны убийственно веские причины. Что же там такое? Что они хотят скрыть? Или слишком страшно? Боятся за его реакцию? Но он же всё равно узнает!