Кажется, мои разглагольствования произвели на архиепископа впечатление. Он опять сосредоточился на квасе и задумался. Наконец он вернулся из глубин разума.

— Думаю, что помазание на царствие лучше было бы проводить именно новому патриарху. Это укрепило бы авторитет нового государя.

Я покачал головой. Пошёл торг.

— Да, это было бы прекрасно, но увы, пока легитимным государем, — я подчеркнул это слово голосом, — не будет отменен петровский «Регламент Духовной Коллегии», избрание патриарха будет деянием противозаконным.

Архиепископ потер лоб.

«Правильно. А ты что думал, можно на халяву патриархом стать? Не-ет! Надо сначала поработать».

— И когда вы, Петр Федорович, планируете коронацию?

— Через полтора месяца будет собран Земской Собор. Вот перед началом его работы и состоится церемония. У вас будет достаточно времени, чтобы созвать Поместный собор в Москве.

— А всякого рода выборы царя на Земском Соборе разве не входят в ваши планы? — удивился владыко.

— Зачем? — не менее сильно удивился я.

— Да, — покачал головой владыко. — Действительно…

Я решил немного подтолкнуть ход мыслей очевидного претендента на патриарший сан в нужном мне направлении.

— Я думаю, что патриархом станет тот иерарх русской православной церкви, что сможет найти средство для преодоления раскола. Я даже готов такому иерарху помочь по мере сил.

Платон внимательно посмотрел на меня и медленно кивнул.

— Это будет очень непросто.

— Согласен. Но если двигаться навстречу друг другу, то объятия неизбежны, — улыбнулся я и отсалютовал бокалом с квасом. — А вот мне, например, скоро понадобится помощь Духовной Консистории в бракоразводном процессе с Екатериной. Для этого у меня два основания. Покушение на убийство и прелюбодеяние.

— Доказательства имеются?

— Разумеется.

— Тогда никаких проблем не будет.

Платон улыбнулся и повторил мой салютующий жест своим бокалом.

Глава 4

С архиепископом Платоном мы засиделись далеко за полночь. После того как мы обозначили свои позиции и заключили негласный союз, разговор пошел более откровенный. Архиепископ отодвинул квас, достал великолепный кагор, и беседа стала совершенно непринужденной.

Я узнал очень много важного о действующих иерархах РПЦ и о перспективах каждого из них на избрание патриархом. Говорили и о расколе. Я согласился, что одним указом его не преодолеть и начинать надо с переговоров между РПЦ и вождями раскола. Таковые переговоры я брался организовать.

Обсудили и функции будущего Священного Синода. Я мыслил его как совет по религии при императоре, в который входили бы высшие иерархи всех конфессий империи. Даже евреи. Бессменным председателем совета должен быть православный Патриарх. Главная задача совета — вовремя замечать межнациональные проблемы в империи и чутко реагировать на них, сохраняя мир и покой внутри державы.

Платон несколько раз поднимал вопрос финансирования. Его понять можно. Секуляризация земель, проведенная Екатериной, лишила церковь традиционного источника доходов, и теперь она полностью зависела от воли светских властей. Я не собирался сажать церковь на голодный паек и кусок хлеба гарантировал, но вот масло или икру на этот хлеб церковь вполне может заработать сама.

Например, я предложил даровать приходским священникам право регистрировать акты купли-продажи недвижимости на территории своих приходов и подтверждать прочие сделки. Платону идея понравилась. Рынок нотариальных услуг — это большие деньги, а с развитием капиталистических отношений он станет ещё больше.

Поговорили мы и об архитектуре. Платон принялся убеждать меня, что православной церкви позарез нужен свой главный мега-храм. И чтобы он был выше собора Святого Петра в Риме, ибо негоже уступать католикам.

Я уже уловил этот грех в душе священника — тщеславие. Его решимость поддержать меня мотивировалась не заботой о народе, как у казанского митрополита Вениамина, а только возможностью стать самым главным в РПЦ. А мега-храм, построенный при его патриаршестве, должен ещё больше его возвысить.

В принципе, я ничего против не имел. Но обставил этот проект рядом условий. Во-первых, мне ещё надо победить екатерининскую армию, и желательно без крови. А во-вторых, затраты на этот храм будут столь велики, что без активного развития экономики империи приступать к нему было бы разорительно. А потому мне нужна полная поддержка всех моих реформ от лица церкви.

Под занавес Платон пристал с расспросами о воздушном шаре и прочих чудесах, сопровождавших меня. Пришлось прочитать небольшую лекцию и пообещать демонстрацию. На том и расстались.

А следующий день у меня начался нехорошо. Вместе с Почиталиным ко мне пришел и хмурый, невыспавшийся Подуров.

— Государь, плохие вести, — начал он. — Ночью поножовщина была. По пьяному делу, разумеется. Пять трупов. Один из них — наш солдат из полка Шванвича. По горячим следам нашли всех, кто участвовал. Сейчас в карцере сидят. Но, кроме того, ещё и несколько грабежей в городе было. В одном случае с покойником. Свидетели говорят, что это солдатики наши. Розыск веду, но пока без результата.

Я помрачнел и с излишней резкостью скомандовал:

— Иван, конвой и коня. Быстро!

А сам скинул кафтан и принялся надевать бронежилет.

— Но это не самое тревожное, государь, — продолжил Подуров, помогая мне одеваться. — Уразов говорит, что Салават людей мутит и многие башкиры домой собираются. Дескать, «бачку осударя» в Москву вернули, и, стало быть, служба окончена.

— Вот черт! Как не вовремя, — выругался я. — А что с прочими татарами?

— Пока ничего. Службу несут исправно. Они же в казачьи полки распределены, как ты и приказывал ещё в Оренбурге. Так сейчас от обычных казаков и не отличаются особо.

— А сами казачки ещё домой не собрались? — мрачно спросил я, заканчивая шнуровать жилет.

— Разговоры такие ходят, но мы с Овчинниковым народ вразумляем. И на казаков, государь, можешь положиться. А вот с инородцами нехорошо выходит.

Я закончил одеваться, опоясался саблей и двинулся на выход.

— Душегубы твои никуда не денутся. Поехали сначала к башкирам. Где, кстати, Овчинников?

— Там уже должен быть. Конница — это же его епархия. Он хотел сам все порешать без тебя, государь.

Я покачал головой.

— Ох, наломает он дров.

В приемной я увидел Почиталина и какого-то бородатого купчину, держащего в руках тубус, в каких чертежи или холсты хранят.

— Государь, — поклонился мой секретарь и повел рукой в сторону незнакомца, — это Кулибин. Ты желал его с утра видеть.

Мастер в пояс поклонился, коснувшись пола рукой, и сказал:

— Долгих лет тебе, государь! По твоему зову явился.

Я, несмотря на спешку, шагнул навстречу и обнял мастера. Думаю, что такой встречи он не ожидал.

— И тебе здравствовать, Иван Петрович. Но придется тебе ещё подождать. Дела у меня, — и кивнул Почиталину. — Со всей лаской к этому человеку относиться.

Выйдя из теремного дворца по наружным лестницам, спустился во двор, где меня ждал конь и конвой из казаков во главе с Никитиным. Я, садясь на коня, скомандовал:

— В татарскую слободу!

Никитин кивнул и начал строить охранный ордер. С царского двора, через ворота в красивой, но обветшалой башне, мы выехали ещё шагом. А вот через кремлевскую Боровицкую башню уже шли рысью. Передние казачки звонким свистом разгоняли прохожих.

Проехали по Волхонке, повернули на Ленивку и добрались до одиноко стоящей Всехсвятской башни Белого города. Каменная стена уже была разобрана, но сама воротная башня, массивная и высокая, стояла, открывая сквозь себя проезд на Большой Каменный мост.

Сооружение внушало уважение. Его строительство во времена Софьи породило присказку «дороже каменного моста». И, глядя на него, понимаешь, что поговорка оправдана. Шириной он был метров двадцать, но проезд сильно сужали многочисленные лавки и заведения по краям. До середины обзор был перекрыт сплошной застройкой и только на самой середине моста открывался вид на Кремль.