– Понимаю, – протянул Кристиан. – То есть ничего не понимаю.

Он был готов к любому повороту разговора, но только не к такому. У него перехватило дыхание, он вдруг ощутил странную холодную пустоту возле самого сердца. Так тяжело собраться и найти хоть какие-то слова… С трудом сглотнув ком, застрявший в горле, он глухо произнес:

– Хотя, если ты его любишь, я постараюсь… В общем, если ты полюбила хорошего парня, то что я могу сказать? В чем упрекнуть тебя? – Он на секунду замялся. Сказать или не сказать ей о Маргарет? Кровь стучала у него в висках, приливала к лицу, унося с собой остатки здравого смысла.

– Я ведь тоже встретил другую и влюбился в нее, – выдохнул наконец Расмуссен. – Не думал, что так бывает, но это случилось. Так что, наверное, все-таки хорошо, что этот трудный для нас обоих разговор состоялся. Верно, Лотта? – Он осторожно посмотрел на свою уже бывшую возлюбленную.

– У тебя – новый парень, у меня – новая девушка. – Он слегка прищурил свои голубые глаза, на губах его появилась слабая улыбка. – Но мы можем остаться друзьями, если ты захочешь…

– Какой парень? – Лотта посмотрела на него, как на сумасшедшего. – Я ухожу… к Ютте Шмидт!

Глаза Кристиана расширились, лицо побледнело.

– Это та модная дизайнерша, которая баснословно разбогатела, обставляя дома арабских шейхов? – выдавил он.

Лотта кивнула:

– Да, она предложила мне место в своем дизайнерском бюро. И мы через неделю вылетаем с ней в Саудовскую Аравию.

– Конечно, я тебя понимаю. Ты мечтала сделать карьеру, но, Лотта… ведь говорят, что Ютта Шмидт любит молоденьких девочек. А ты… ты… У тебя же все в порядке. Ты не относишься к… – растерялся Кристиан, не в силах вымолвить того слова, которое само просилось на язык.

– Слава Богу, в Дании такой проблемы не существует, – жестко проговорила Лотта. Она явно взяла себя в руки. – У нас разрешены официальные браки всех гомосексуальных пар – как мужских, так и женских. И трансгендеров. А кто выступает против этого, тот ретроград и неполиткорректный человек. – Она усмехнулась. – Да, ты прав, я – не лесбиянка. Хотя… немного похожа внешне на некоторых из них. И если немного изменить прическу и чуть по-иному пользоваться косметикой.. – Она взмахнула рукой. – Ладно, речь не об этом! Просто я очень хочу сделать карьеру в дизайне. И сделаю ее – чего бы мне это ни стоило! К тому же я стану знаменитой и весьма богатой. Так обещала мне Ютта. – Она с вызовом посмотрела на Кристиана. – А что может дать брак с тобой? Да практически ничего. А с Юттой я завоюю мир. Обо мне будут писать газеты. Мои фото будут украшать гламурные журналы. Да и вообще… – Ее глаза расширились. Она явно видела себя уже в сиянии лучей славы, известной на весь мир – или по крайней мере на его значительную часть.

– Я и не представлял, что ты настолько жадная до денег и до славы, – произнес Кристиан и с сожалением покачал головой. – А как же нормальная семья, дети?

– Если мне эта ситуация надоест, я смогу вернуться к нормальной жизни – я в этом уверена. Знаешь, лесбийская любовь – это как плащ: захотела – надела, захотела – повесила обратно на плечики и спрятала в шкаф. До лучших времен или уже навсегда. Слава Богу, это не операции по перемене пола, которые устраивают себе трансгендеры – с конструированием новых половых органов и вторичных половых признаков. Хотя и они, бывает, разочаруются в своем новом облике и возвращаются к прежнему. И даже по несколько раз… В общем, в современном мире все возможно. Так что, если это мне действительно понадобится, то я найду себе парня, рожу детей. Но сейчас мне это неинтересно! Ютта открыла передо мной горизонты иной жизни, и они манят меня. – Лотта смотрела вдаль. Ноздри ее тонкого породистого носа раздувались.

«Да, она сделала свой выбор», – пронеслось в голове Расмуссена. Такой Кристиан ее не знал. Никогда не видел. И не хотел видеть!

– Ты меня пугаешь, Лотта, – тихо произнес он. – На свете не существует пожара, более сильного, чем страсть, акулы более свирепой, чем ненависть, и урагана более опустошительного, чем жадность.

– Что ты сказал? – презрительно бросила Лотта.

– Это не я. Это сказал Будда. – Кристиан покачал головой. – Боюсь, жадность тебя погубит, бедная ты девочка.

– Я не бедная, – с вызовом произнесла Лотта. – Уже не бедная. Ютта перевела на мой счет сто тысяч крон. Чтобы я в полной мере почувствовала себя ее партнером. И это – только начало. Я буду богатой и знаменитой, Кристиан. И ты будешь гордиться, что когда-то тебя любила я.

Внезапно на ее глаза навернулись слезы. Она быстро вскочила со скамейки.

– Прости и прощай. – Ее побледневшие губы дрожали. – Не поминай лихом, Кристиан. – И стремительно скрылась в вечерних сумерках.

Юноша долго сидел в темноте и, казалось, пристально вглядывался в огни маяка. Но он не видел их. Он вообще ничего не видел. Голова Кристиана раскалывалась. Оказывается, жизнь сложнее и печальнее, чем он себе представлял. Между ним и Лоттой не было настоящей любви. Но ее уход вызвал ощущение потери. Если такая простая датская девчонка, как Лотта Сканберг, могла легко предать его и, выбрав славу и богатство, уйти к другой, то как же могут поступить с мужчиной настоящие красавицы типа Маргарет? Способна ли зеленоглазая тасманийка на игру, на измену, на предательство? Не погонится ли и она когда-нибудь за славой и богатством, которые легко может принести ей ее красота? И не произойдет ли это как раз тогда, когда Кристиан уговорит ее переехать в Европу, в Копенгаген? Да и вообще – захочет ли она встретиться с ним и ответить на его чувство?

Поведение Лотты внесло такую смуту в душу Кристиана, что на какое-то мгновение он почувствовал разочарование и неприязнь ко всем представительницам женского пола – включая и ни в чем не повинную Маргарет. «А может, вся жизнь – это процесс расставания?» – с внезапной горечью подумал вдруг Кристиан Расмуссен.

В тот вечер Кристиан так и не смог заставить себя сесть за компьютер и послать сообщение зеленоглазой тасманийке. Не решился он и отправить ей свою фотографию в черной медвежьей шапке.

Так прошло несколько дней. Однажды, находясь на дежурстве у дворца, Кристиан краем глаза заметил, как к нему приближается группа туристов, размахивающих австралийскими флажками, в ярких фирменных зеленых бейсболках с изображением кенгуру. Они стали фотографироваться на его фоне, пока Кристиан медленным шагом мерил привычную дистанцию от одного угла дворца до другого. Выделившийся из толпы туристов маленький смешной толстячок начал пристально вглядываться в лицо Кристиана – и вдруг горестно покачал головой. Кристиану показалось, что он даже услышал хрипловатый бас старика:

«Что ж ты, парень, обещал, что завоюешь Маргарет, а сам исчез. А она ждет тебя».

Австралийские туристы с любопытством разглядывали Кристиана, а он с привычно-невозмутимым видом шагал вдоль дворца. Однако сердце его просто рвалось из груди. Но что он мог сделать? Ведь он был на дежурстве. Ах, как ему хотелось отбросить карабин в сторону и подбежать к старику, сказать, что он помнит Маргарет и мечтает о ней. Но он… боится. Да, да, боится, потому что столкнулся с женской изменой.

Но Кристиан не мог нарушить присягу и приказ и оставить свой пост. Он видел, как австралийские туристы, вволю нафотографировавшись, покидают площадь Амалиенборг и двигаются в сторону Мраморной церкви – еще одной важной достопримечательности Копенгагена. Но маленького толстого старичка среди них вроде бы не было. Куда же он исчез? Кристиан до боли в глазах всматривался в сторону группы туристов, но так и не смог разглядеть среди них старика.

А может, его не было вообще? От этой мысли Расмуссен едва не сбился со своего мерного шага. Может, это был голос не старика, а голос совести Кристиана, который обращался к его сердцу: «Хватит ныть и обижаться на весь свет. Ты же солдат! Будь смелей и борись за свою любовь!»

Вернувшись в тот вечер домой, Кристиан долго сидел в тишине, размышляя, видел ли он старика или тот ему просто почудился. Но так и не смог прийти ни к какому определенному выводу. «Хотя… разве это так важно? – пронеслось в голове Кристиана. – Ведь самое главное – это то, что я сам чувствую по отношению к Маргарет. Нужна ли она мне? Хочу ли я завоевать ее любовь – или нет?»