- Эм-м-м… курсант, это вы придумали такой способ борьбы с распространением заражения? Вы недавно из-за ленточки? Учились в медицинском? Кафедра токсикологии?

- Никак нет, тарщ-майор, придумал не я, вычитал в «Альманахе» за прошлый год! М-м-мм… так точно, из-за ленточки недавно! Никак нет – к медицине отношусь только как пациент, время от времени!

Майор уставился на меня как на экспонат кунсткамеры:

- Просто – вычитал? Я, про этот способ, слышал краем уха и то как случайность, а ты – вычитал и запомнил, да еще и вовремя применил? Не… неожиданно, надо сказать… Надо будет… – но что именно, договорить Бакрай не успел, подбежал давешний посыльный и доложил:

- Товарищ-полковник, вертолет из города заходит на посадку!

Майор тут же забыл обо мне и, коротко козырнув махнувшему на его попытку уставного прощания подполковнику, быстрым шагом ушел в сторону медчасти. А вот сам полкан продолжал разглядывать меня, потом переспросил:

- Лейтенант, а как ты хотел назвать курсанта только что?

- Следопыт, товарищ полковник! Позывной среди сослуживцев, по дикой местности действительно передвигается как специалист-егерь, хорошо знает повадки хищников… и многое другое.

Полковник машинально кивнул, потом скомандовал:

- Хорошо, закончим на сегодня. Взвод, вольно! Дежурный, отправляйте их за сменной формой, стройте, и в изолятор. А вы, лейтенант – он смерил глазами Золина – останьтесь, пообщаемся… – полкан опять «проглотил» пару слов… или предложений; уверен – не ошибусь, если пристойными там были разве что предлоги!

Нас Шемахин в темпе поотделенно загнал в казарму и обратно, и по команде «вольно» отвел в карантин, точнее, изолятор при медчасти. К большой нашей радости (как минимум моей – я в изолятор еще не попадал) в помещении обнаружился полный комплект обычной казармы – койки на примерно полсотни рыл, душевая на десяток помывочников, туалет, и три стиральные машинки. Последние меня сначала удивили, а после я вспомнил, что больные, в том числе и заразные, могут лежать в лазарете неделями (те же чесоточники, гриппозники и так далее), а чистое белье здесь, в РА – забота индивидуально каждого, так что или стиралки, или ходить и вонять… В госпиталях, понятное дело, все более привычно, там персонал комплектный есть, а вот в лазарете – сами-сами, в основном! Кстати, насчет белья – самыми умными оказались мы и следующее за нами, третье отделение. Я со своей койки в темпе сдернул обе простыни (спасибо Старому – подсказал вовремя) – подстелить и накрыться – и так же поступили увидевшие нас по выходу из казармы «трояки». Первое отделение ухитрилось в полном составе данный момент прощёлкать, более того – некоторые даже тапочки для помещения забыли прихватить; кто служил, представляет, насколько это незаменимая для солдата в казарме обувь! Разобрав койки, быстренько договорились об очередности помывки, заодно организовав и «живую» очередь на постирушки, а потому к моменту прихода наряда с бачками из столовой практически все были уже чистыми и голодными. После ужина сложили посуду на стол возле входа и попадали на кровати. Я вырубился раньше, чем успел укрыться простыней…

Чертов агрегат! Ну кто так машины делает, кто так проектирует! Чтоб ему на том свете на его машине всё время ездить, причем на расстояния не менее пары тыщ километров, беспрерывно! Не знаю, кто придумал легенду, будто 66-й «отличается плавностью хода», лично я себя чувствую кубиком с точечками в стакане, который трясет азартный игрок в кости!

Едем «по местам боевой славы». Едем – это я, в кабине «шишиги» на месте штурмана, водитель этого костотряса ефрейтор Герчак Володя, он же Вовка-Барабан (я даже не интересовался, за что ему подвесили такую кликуху, он контрактник, и служит уже то ли третий, а то ли четвертый год), и три бойца в кунге, плюс там же старлей Хорь. Обратно, думаю, в кузове поеду уже я, и даже не уверен, что проиграю в комфорте – в кабине чудовищно жарко от капота движка, машина прыгает по любой кочке, как настоящий горный архар, я уже пару раз хорошо приложился башкой к металлическим деталям кабины, про удобство сиденья можно не упоминать – понятие отсутствующее, даже, можно сказать, отрицательное. Мало этого, я постоянно, при каждом пинке под зад, вспоминаю свой кемпер, и сравнение… мужчины не плачут!

Почему я в кабине, а целый старлей в кунге? Дык – а кто будет дорогу показывать? Едем мы за нашим брошенным имуществом – это для общественности; и для тщательного осмотра найденного в овражке джипа-киллеровоза – на самом деле, хотя никто этого вслух не озвучивал. Поэтому из трех бойцов в кузове я знаю только двоих – Весло и Старого, а третий рядовой, на мой непредвзятый взгляд, такой же «рядовой», как я прима-балерина Большого Театра. Нет, одет и ведет он себя именно как обычный, пусть и опытный, контрактник – почти. Но некоторые нюансы, в обращении к нему Хоря, в движениях, в реакциях на вопросы… «Сдается мне, казачок-то – засланный!», зуб даю!!!

В общем, едем. Два предыдущих дня были… сложными. Шестого числа нам, всему взводу, дали нормально отоспаться (я послушал пиликанье часов, выключил сигнал и с чистой совестью задрых ещё на час с лишним), потом покормили и прогнали через медиков. Назначили неделю облегченного режима, четверым даже выписали какие-то таблетки на тему сердечно-сосудистой системы, и выдали на расправу начальства. Начальство прямое, в лице подполковника Ларева для начала спихнуло нас в зубы особистов, точнее, лично Хорю, который въедливо опрашивал личный состав почти до ужина. Причем, гад, делал это честно и с полной самоотдачей – то есть, вызывал по одному в кабинет, а выпроваживал из кабинета уже в другую дверь, так, чтобы его вопросы оставались тайной для ещё не вызванных. Я попал к нему чуть ли не последним (четвёрка «инфарктников», как их мгновенно окрестили, ушлёпала на процедуры и потому я остался единственным доступным), и допрос, устроенный мне этим кровососом, запомню навсегда! Этот мозгоклюй требовал вспомнить каждое слово, поминутно; каждое решение, мной принимаемое, требовал объяснить и обосновать; причём по нескольку раз возвращался к уже вроде как обговоренным моментам… Гэбня кровавая! Правда, отношение было более чем доброжелательное, даже предложил чаю с печенькой (а я что – я печеньку люблю, и чай с сахаром тоже, и варенье, если мне им морду помажут…), да и вообще своим видом давал понять, что всецело одобряет мои действия и мотивы. Но мурыжил дольше всех… как мне показалось.

Ужинали мы уже в общей столовой, только ночевать нас опять загнали в изолятор, а утром, после завтрака, и оттуда вытурили. Впрочем, и то хорошо – помню я ещё по Земле, что понятие «облегчённый режим» в армии означает чаще всего не столько реальный отдых, сколько «другой вид деятельности», то есть возможность «режимников» припахать к каким-то хозработам на основании того, что «…вы же сейчас не на службе, а веником помахать – что тут тяжёлого?!». О том, что махать веником предполагается часов шесть-восемь, никто обычно не упоминает – видимо, из присущей любому человеку в погонах со звездями скромности и застенчивости… Разумеется, одним только веником или метлой и пожеланием «провести уборку территории» фантазия начальства не то что не ограничивается – она этим даже не начинается толком! А потому тот факт, что нас просто вернули в нормальный распорядок, лично меня как-то даже успокоил. На лёгкий возмущённый бубнёж молодняка Шарик и Кроль, при моём небольшом участии, объяснили недовольным, чем им грозит статус «легкорежимников», а злорадная ухмылка слышавшего разговор капитана Чермиса (мы в курилке общались) подтвердила худшие опасения… в казарму возвращались уже довольные всем и поголовно все!

А сегодня на утреннем разводе, в котором мы, как положено, участвовали на общих правах, наш полкан приказал:

- Курсант Злой, ко мне!