К счастью, все обошлось. Вообще-то, мама уже давно упрашивала бабушку лечь в больницу, но та упиралась: «там меня угробят раньше времени».  Вот и теперь не согласилась.

Я взяла из маминых рук тяжелые сумки – в них оказались овощи с огорода, – поставила их на кухне и заварила чай. Стало смеркаться. Даже при тусклом освещении было заметно, как у мамы подрагивает залом на верхнем веке – значит, жутко устала.

– Как дела в школе? Есть какие-нибудь новости? – спросила она.

Мама по-прежнему называла гимназию школой. Кстати, раньше и она там училась.

– Не-а, никаких, – ответила я и вдруг попросила, – мам, а можно я куплю «Тонику» и покрашу волосы?

– Что-о-о? «Тоникой»? Умоляю, только не это! – почему-то мама вскрикнула так, что я чуть не подпрыгнула.

– Почему?

– Надя как-то тоже решила покрасить волосы этой самой «Тоникой». Как раз в выпускном классе. Заделала всю ванную, отмыть так и не смогли, – объяснила она.

Тетя Надя – подруга детства мамы и моя крестная. Они окончили школу в девяносто пятом году. Неужели уже тогда была «Тоника»?

– Если уж так хочешь, я договорюсь с Ларисой, она тебя покрасит. Но только оттеночной.

Лариса – это парикмахер из салона, в котором работала мама.

Я согласно закивала.

– Кстати, – она вдруг подошла к сумке, вытащила оттуда тысячу рублей и положила на стол. – Вот. Прислал.

Речь шла о моем отце и алиментах, которые он присылал каждый месяц первого числа. Обычно мы о нем никогда не разговаривали, мама даже не называла его по имени. Удивительное дело, если учитывать, какая любовь была между ними раньше.

Мои родители учились вместе с первого класса. Мама стала сохнуть по отцу еще в восьмом, только сначала он не обращал на нее внимания. А в выпускном классе, на Осеннем балу, вдруг пригласил на медляк. Тогда они впервые поцеловались. Потом поженились, мама забеременела, но случился выкидыш. Конечно, мне никто об этом не рассказывал, я это всё в дневнике тети Нади прочла. Кстати, еще тот скандал был, из-за этого дневника!

Впрочем, я отвлеклась. Мама после выкидыша долго не могла забеременеть. Но через несколько лет всё же родилась я. Роды были тяжелыми, врачи сказали, что мама больше не сможет иметь детей. А папе очень хотелось сына. Так хотелось, что он завел другую семью. Только вот его мечты пока никак не воплотятся в жизнь: там у него тоже две девочки.

Меня всегда мучил вопрос: почему он перестал со мной общаться? Ведь в детстве мы так хорошо проводили время: ходили гулять в парк, играли, смотрели мультики. Конечно, было гладко не всегда. Например, однажды он учил меня кататься на велике, отвлекся и я упала на битое стекло. С тех пор на плече остались целая россыпь шрамов.

Первое время после развода отец навещал меня каждые выходные. А потом стал приходить все реже и реже.  Сейчас мы совсем не общаемся. Он присылает деньги каждый месяц (у него свой бизнес – квесты). Из этих денег мама оплачивает гимназию, покупает мне одежду и дает на карманные расходы. Но папа никогда не звонит, не спрашивает, как дела. Ни разу не приглашал посетить какой-нибудь квест .

Да что там квест! Однажды мы с Дашкой пошли в KFC и встретили его там с новыми дочками. Так он сделал вид, что нас не замечает! Хотя я точно помню: он меня увидел и отвел глаза! Дашка тогда тоже разозлилась, всё порывалась устроить спектакль, наброситься с криками: «Дядечка Лешечка, любимый, дорогой, как же я соскучилась!». Но я не позволила.

После ужина я снова прошла в спальню. Завернулась в плед, включила планшет, полазила в соцсетях. Потом решила наконец-то дочитать книгу, которую начала еще летом: «Монтайю, окситанская деревня». Это крестная посоветовала по моей будущей специальности. Сначала книга казалась скучноватой, а потом захватила. История вообще зачастую интереснее любого романа.

Дочитав до середины, я стала погружаться в сон. При этом на душе было как-то странно. Меня мучило что-то непонятное, но я никак не могла осознать, с чем это связано. А потом заснула, и мне приснился кошмар.

Как будто мы с новым учителем находимся в каком-то мрачном помещении с каменной кладкой, и он – инквизитор, а я – окситанская крестьянка. На мне – длинное белое платье, волосы распущены, а он – весь в черном: почему-то одет не как инквизитор, а как монах.

Он ведет допрос, но ответы я пишу сама, пером на бумаге, и сижу при этом за отдельным столом.

Мне очень страшно – и от вопросов и от того, как он на меня при этом смотрит, но я решаю ни в коем случае не показывать этот страх. Закончив, медленно встаю, обхожу свой стол и сажусь на него сверху, протягивая листок «инквизитору».

– Что такое? – словно не понимая, чего от него хотят, спрашивает он.

– Давайте уже… берите, – хочу ответить громко, но получается шепотом.

– Так дать… – вдруг насмешливо переспрашивает он, а потом внезапно поднимается и подходит ко мне вплотную, – … или взять? – конец фразы он тоже почему-то шепчет, причем наклонившись к моему уху.

Лист с протоколом допроса с хрустом мнется, и я просыпаюсь от бешеного сердцебиения.

Ну и ну! Приснится же такая дичь! Ужас, ужас!

…Новый день не принёс ничего интересного. Разве что англичанка поразила воображение всех моих одноклассников. Она в жизни не носила коротких юбок, но тут вдруг напялила почти что мини, а еще покрасила волосы и соорудила на голове нечто, напоминающее прическу. Правда, ее ужасный характер при этом не изменился: гоняла по-прежнему жестко.

– Мда. А конкуренция-то возрастает, Ариночка, – с усмешкой заметила Полина после английского.

– Думаешь, она из-за Марка так вырядилась? – несмотря на вчерашнюю стычку, Михеева была настроена дружелюбно.

– Тут и думать нечего, всё ясно. Только ей это не поможет. Ведь если раньше она была похожа на обычную мышь, то теперь стала нагламуренной мышью. А в целом разница небольшая.

Арина радостно засмеялась.

– Точно-точно! Но я, вообще-то, тоже думаю покраситься.

– И это зря, – Полина была настроена не так благодушно, – тебе всё это тоже не поможет.

–Да неужели? С чего такая уверенность? – Михеева сразу нахмурилась.

– Думаю, ему нравятся умные девушки, – Полина небрежным жестом поправила волосы.

– Это ты себя имеешь в виду, что ли? Мечтать не вредно, – Арина презрительно оттопырила губы.

– В любом случае мужчины в первую очередь обращают внимание на внешность. Такая уж у них природа, и ничего с этим не поделаешь, – влезла Ильина и после этих слов с тоской посмотрела на Владу.

В прошлом году Соня Ильина была безнадежно влюблена в парня из выпускного класса, а тот бегал за Владой. Соня считала, что всему виной ее ужасный нос и считала дни, когда сможет его исправить. Папа Ильиной работал в мэрии и, по слухам, его часто видели в ресторанах с девушками-моделями, а в то время как ее мама почти беспрерывно делала пластические операции и внушала дочке, что самые лучшие инвестиции – это вложения в собственную внешность.

– А вот и не все мужчины такие! – почему-то возмутилась Арина. – Думаю, Марк не такой.

– Тебе, Ариночка, вредно думать!

Боже, всё никак не угомонятся! Сил нет это слушать. Я вышла в коридор и вдруг вспомнила, что тоже собиралась покраситься.  А потом вспомнила и дурацкий сон, от чего сердце почему-то опять заколотилось.

Ну уж нет, хватит на сегодня всякой ерунды! Я – не дура и краситься собралась вовсе не из-за какого-то там Марка! А сон… мне еще и не такой бред порой снится. Пойду-ка лучше прогуляюсь и послушаю музыку.

Сунув в уши наушники, я спустилась на первый этаж, зачем-то почитала там объявления и попыталась думать о хорошем. Например, о том, куда можно поехать следующим летом после выпускного. Правда, ничего толкового так и не надумала. Ну и ладно. Времени-то еще почти целый год.

…На следующий день в гимназии тоже ничего нового не произошло. А в четверг снова был немецкий.

– Как наши эссе? – тут же пристала к учителю Полина. – Скажите, вы поставили оценки?