Омск, 29 сентября

Конечно, много интересного приходится видеть и переживать. Если доведется выйти живым из этого водоворота -- какой прекрасный материал можно будет дать "Историческому Вестнику" или "Русской Старине"...1 Жаль, что трудно сейчас записывать -- и некогда, да нет, не столько некогда, сколько уж очень неподходящее для мемуарных записок состояние духа... Уж очень тревожно -- по всем направлениям, по всем этажам души: -- и о фронте, и о доме с домашними, и о Бюро, и о газете, и вот о комнате -- обо всем надо подумать, трудно не подумать. Живешь ведь прямо на вулкане, и живешь днями -- где уж тут сосредоточиться, запомнить, записать о том, о другом: о "министрах", о партии, об "общественных деятелях" и прочая, и прочая. А много любопытного. Все-таки живая история. Ну, конечно, за чертой еще интересней, еще "историчней". Но и здесь -- занятно. Все-таки многое проходит перед глазами, бросается в глаза. Записать бы... (11 ч. 30 м. н.).

Омск, 30 сентября

Длинные осенние вечера, газета не выходит и статей писать некуда, книг для занятий нет, английский язык одному изучать немыслимо, -- и в результате нечего делать. Иногда, впрочем, бывают Болдыревы, играем с ними в карты... Хочется заниматься по привычке: самое время...

Читаю Чехова, Вальтера Скотта, даже рассказики Прево. Уйти от сутолоки, от окружающего. Нет, все-таки устал. Нельзя так. И в то же время, конечно, спасибо и за это. Могло быть значительно хуже.

На службе -- обычно. Телеграммы, обзоры, нелады с Осведверхом и прочая. Ничего не трудно, но скучно, даже занятно: конкретно чувствуешь связь с центрами мира... Но... но чего-то хочется еще: газету свою? возвратиться к науке? Или -- просто домой, домой, в Москву, в Калугу...

Омск, 14 октября.

Выходит газета -- "Русское Дело" -- возни с нею без конца с утра до ночи. Ничего себе, хотя трудно здесь уберечься от налета провинциализма: везде ведь здесь третий сорт...

Пишу статьи, заказываю статьи, исправляю статьи. Кое-что все-таки выходит.

В партии тоже ничего себе. Выравнивается. Сегодня -- заседание -обсуждение телеграммы Деникину, в связи с его успехами, в связи с вопросом о взаимоотношении его с Омском.

Бои у Орла, бои недалеко от Брянска. Последнее радио передает, что большевики организуют сопротивление. Значит, новый рубеж. Если он будет сломлен, -- следующий будет уже у Тулы и Калуги! Занятно.

Стоят теплые, ясные осенние дни. Сегодня праздник, собираемся в рощу. В соборе обедня, потом парад крестовых дружин. Не пошел. (12 ч. 30 м. д.).

Омск, 29 октября

Объявлена "разгрузка" -- т.е. эвакуация -- Омска. На фронте плохо, "катастрофично". Падение Омска, очевидно, неминуемо. Армия обойдена с севера, с юга, быстро отступает. Совет Министров переезжает в Иркутск.

Что делать? Сегодня начинается паника. Вагона не дадут. Идти пешком?.. Холодно. Далеко ли дойдешь?.. Кругом восстания и, конечно, падение Омска -конец всей "омской комбинации". Тяжело. Последние дни в уюте, в тепле. Дров купили на днях, вставили рамы... Запаслись сахарком. Боже, опять горе, и на этот раз -- призрак полного тупика, смерти... Спасся в Москве, в Калуге, в Перми -- едва ли еще раз пройдет безнаказанно искушение судьбы. (8 ч. 45 м. у.).

Омск, 1--2 ноября

Опять, опять -- зигзаг... Ужасно... Устал. Омск, по-видимому, безнадежен. Завтра предположена наша эвакуация в Иркутск. Ночь. Собираемся. В последний раз -- уютная комнатка, обычно, самовар... Впрочем, уют нарушен, кругом мешки, корзины, на полу ненужные бумаги... Две свечи: на письменном столе и на ночном столике...

Ехать... В теплушке... Две недели, быть может, три, месяц... Быть может, погибнуть под откосом, в тайге, от бандитов. Ну, а если даже и приедем в Иркутск -- что дальше? Отсрочка?

Год, неделя или ночь...

Повсюду побеждают, разбит Юденич, отходит Деникин. Разбита контрреволюция... Ave, revollutio, morituri te salutant*. (1 ч. 50 м. н.).

Иркутск, 24--25 ноября

Иркутск. Ехали две недели -- от 4-го до 18-го, в теплушке, в поезде Управления Делами Совета Министров. Ничего себе, пожалуй, теперь даже приятно вспомнить -- все хорошо, что хорошо кончается. Гейнцы, Сверженский, Блюменталь, Сасонов, Сапир, Мразек, Ковалева, до Тайги Баранов, до Новониколаевска офицеры-картежники... Железная печь с ночными дежурствами, нары, кошма, кипяток, визиты в Экономическое Совещание, винт с Кролем1, Поленовым, Новиковым, Крольшей, генерал украинец Савицкий, политические разговоры... Болезнь Татьяны Евгеньевны, подозрения на сыпной тиф, трусливая докторша, проблема высадки, вошь у Мразека, выздоровление... Мало вестей, жалобы Победоносцева, а по существу, приятно, что едешь и отдыхаешь в блаженном неведении среди этих бесконечных, невероятных пространств...

...Там не будет газетных статей и отчетов...

Сначала -- дни степи, голой, ровной, как доска, как паркет, белой, холодной с ветром, выдувающим всякий уют, злым, омским... Потом -- дни тайги, скупые пейзажи, лески, чащи, береза, ель, сосна. Скудно... Неприютно и бедно в тебе!.. Но -- родное, даже и здесь родное, вот-вот мелькает картинка из Калужской губернии, Московской. Станции, продают разную приятную еду, гусей жареных, кур, куропаток. Расхватывают моментально. Вон студент из Экономического Совещания с гусиной дымящейся ногой в бумажном клочке, вон, счастливцы, достали четверть молока, вон туда в очереди за кипятком, рабочий из нашей типографии тащит печенку. Чекин с сыном в башлыках, сосредоточенные, серьезные, торопясь, направляются в третий класс... "Когда идем?". Никто не знает, все живут слухами, начиная с самого лошадиного министра Павлова и молоденького коменданта. Вот-вот тронемся. Жмутся у поезда, но все же несколько ухитряются остаться... После Красноярска дорожает хлеб, мясо, молоко, масло, дешевеют только папиросы, да еще появляются на станциях японские карамели и подчас яблоки... Тратятся, обильно утекают "эвакуационные"...

Иннокентьевская. Сведения чешских телеграмм о падении Омска. Узнаем это 18 ноября. Годовщина.

И вновь дни обычности, забот, тревог, опять политика, перспективы...

Иркутск. Голубоватая, прозрачная Ангара, главная, "Большая" улица, с первого взгляда и на минуту вдруг напомнившая Москву, после Омска неожиданно приятная печать традиции, органичности в улицах, во многих зданиях, церквах. Но все это, как и проблема комнаты, скоро уже позади, а на уме и на глазах -- чехи, "реконструкция" кабинета, экс-министры, Пепеляев, декларации и приказы, и... Семенов с желтым спасением1. В Читу! Рекомендательные письма от какого-то генерала с умными разговорами и раскрашенной женой, петушиные напутствия Х.Х., нашего великого правительственного инспиратора... -- ужели, и в самом деле ехать?.. Завтра дадут разрешение, завтра выясню...

А в Иркутске общее настроение, общая мечта -- мир, мир, конец войне. Словно перед 25 октябрем. Но фатально вертится колесо, размахалась рука -- и рвут свои мосты, истощаются, истребляются на радость друзьям и врагам. Глупо, и сам шебаршишься лишь по инерции, хотя и в уме, и на сердце -- иное чувство, иная мысль... (Ночь).

В поезде Чита -- Иркутск

1-го декабря

Еду из Читы обратно в Иркутск. В третьем классе, занял верхнее место. Ничего.

Настроение неважное, плохо спал, болит голова. Некоторый горький осадок на душе...

Туда ехал лучше. В особом вагоне второго класса, с Таскиным, Управляющим Забайкальской Областью1. Беседовали много, долго. Писал там впечатления, пришлось бросить. Жаль...

В общем, с Читою успел ознакомиться. Недурной городок в горах, сухой, свежий воздух, ясно. Любопытно, что на санях там не ездят никогда за отсутствием достаточного количества снега. С любого места города видны куски гор, покрытые седым лесом.

Конечно, чувствуется японское "влияние". То и дело проходят по улицам маленькие солдатики с маленькими красными погончиками, с красными кантами на фуражках. То там, то сям болтаются белые флаги с красными кружками посередине. Огромный дом в центре занят японским штабом.