— Зачем тебе на БАМ? — спросил меня как-то один знакомый, бывавший в этих местах, — мари да гари, гнус да клещи!

— Тайга, все-таки, — неуверенно ответил я, — красиво…

— Нет там ничего красивого и быть не может! — презрительно заявил он. — Ты бы еще за туманом поехал! Стоя по колено в полупрозрачном слое тумана, журавли молча повернулись, одновременно подпрыгнули, взмахнув широкими крыльями, поменялись местами, снова подпрыгнули… Танец редких обитателей восточносибирских болот был гораздо более сдержанным, чем весенние пляски других журавлей, и проходил почти в полном молчании. Подобраться ближе по плоскому болоту нечего было и думать. Я лежал и смотрел на них, а мягкий моховой ковер постепенно прогибался, и вдруг я заметил, что лежу в воде. Как ни осторожно я поднимася, они все же заметили меня, взлетели с тихим криком, описали круг и умчались. Звери и птицы вообще больше боятся движений, направленных снизу вверх. В лесу часто падают сучья, листья, комья снега, но если что-то движется вверх, это необычно и подозрительно. По искрящейся рубиновыми россыпями рододендронов тайге я вышел к поселку. Моего искалеченного знакомого уже увезли в город. Он был в сильном болевом шоке, но от тока, похоже, совершенно не пострадал. Видимо, резиновый комбинезон послужил изолятором, а молния прошла в воду по остроге. В вагоне-ресторане подошедшего поезда я поджарил сазана и позавтракал. Дорога шла по широкой долине Амгуни, действительно покрытой сплошь марями да гарями. На одном разъезде, где лес выглядел получше, я сошел с поезда и направился в сторону реки, чтобы половить рыбку на блесну. Час ходу — и передо мной холодная серая гладь воды в кайме серебристого тальника. С высокого берега была видна вся бескрайняя долина — море молодой лиственничной хвои, островки стройных аянских елей и вдали сиреневые горы в розовых снеговых лифчиках на вершинах. Маленький ручеек прорезал береговой обрыв и из узкого оврага впадал в Амгунь. Против устья ручья под водой лежало несколько длинных темных бревен. Приглядевшись, я понял, что это таймени. До тех пор я ни разу в жизни не ловил рыбу на блесну. Из книг Федосеева, Куваева и других классиков было известно, что фабричные блесны никуда не годятся. В книгах старый и мудрый местный житель обычно снабжал героя блесной, сделанной из алюминиевой ложки или винтовочной пули, после чего герой вытаскивал одну рыбу за другой. Но у меня была только фабричная блесна, а удочкой служила складная металлическая трубка, исполнявшая обязанности также: вертела, рукоятки сачка, оружия самообороны, альпенштока, каркаса рюкзака, шеста для прыжков через ручьи и штатива для фотоаппарата. Я прицепил к трубке пластмассовую катушку, пропустил сквозь нее леску, забросил блесну в ручей и дал ей сплавиться в реку. «Бревна» не обратили на нее никакого внимания. Однако стоило мне начать сматывать леску, как самый большой таймень рванулся вперед и с отчетливо слышным хлопком втянул блесну в пасть. Я дернул «спиннинг» вверх и едва не вытащил рыбу из воды, но она тут же развернулась и, сломав катушечный тормоз, устремилась вглубь. Я уцепился за катушку, тормозя ее вращение пальцами. Вскоре леска перестала разматываться, но катушка сорвалась с «удилища», и я вынужден был крутиться на месте, наматывая леску на себя. Не прошло и получаса, как таймень лежал на берегу — тяжелая серебристая туша с широченными челюстями. Остальные «рыбки», к моему удивлению, снова собрались в устье ручейка, видимо, предпочитая его холодную воду прогревшейся за день на солнце речной. Полотно железной дороги вывело меня к мосту через быструю узкую речушку, приток Амгуни. С лампочки, горевшей у въезда на мост, я снял экземпляр вредителя леса — непарного шелкопряда. Насадив зловредного мотылька на крючок, стал забрасывать его в речку и в пять минут надергал из нее кучу хариусов, маленьких рыбок с ярким, словно крыло бабочки, спинным плавником. Они хватали приманку, как только она касалась воды. Солнце ушло за сопки в верховьях долины, и розовые перья облаков расползлись по темнеющему небу. С ветки ели мне вслед смотрела большая красивая птица — дикуша, несчастное существо, упорно не желающее бояться человека и потому быстро вымирающее. Запустив в нее шишкой в надежде выработать у бедняжки страх перед людьми, я зашагал к следующему разъезду. Почему-то его окрестности оказались битком набиты клещами. Маленькие приплюснутые упыри сотнями сыпались на меня с кустов и травинок. То-то порадовался бы мой преподаватель Елизаров, если бы я и вправду подцепил энцефалит! Но среди ночной тайги мне меньше всего хотелось вспоминать о злом «подводнике» и вообще о городе. Мы с дежурным по разъезду зажарили хариусов по-нанайски, в расщепах березовых поленьев, и умяли их с бутылкой рябиновой настойки. Вскоре подошел поезд. В вагоне-ресторане я договорился с поварами, отдал им треть тайменя, а остальное сунул в холодильник. За ночь поезд пересек горы, и утром, едва опробовав рыбку, я оказался в долине Буреи, в поселке Ургал. Поселок этот, как и Санкт-Петербург, построен на болоте. Но если в Петербурге об этом сейчас трудно догадаться, то в Ургале трясина напоминает о себе на каждом шагу. На улицах, ступеньках лестниц, на полу роскошного, как принято на БАМе, вокзала — всюду зияют большие и маленькие воронки, образующиеся при таянии мерзлоты и проседании жидкой почвы. Над поросшими морошкой и багульником скверами вьется гнус. Естественный ландшафт еще не задушен в таких молодых поселках. Пройдет время, и залитый асфальтом Ургал будет неотличим от других скучных городов. Разве что кое-где на окраинах останутся обломанные кустики рододендрона и чахлые стебли голубики — подобно тому, как в аэропорту Красноводска на покрытом красной, потрескавшейся глиной «газоне» между четырьмя табличками «по газону не ходить» торчит крошечная серая солянка, память о ныне застроенных скалах и плато над Каспием, где когда-то гудели копыта сайгачьих стад и леопарды крались за степными баранами. До следующего поезда в Тынду оставались сутки. Вместе с новым знакомым, монтером пути Пашей, мы нашли в депо попутный тепловоз и весело покатили через пологий хребет Турана в Февральск. Близость Чегдомына — «военной столицы БАМа» — ощущалась в горах колючей проволоки по сторонам дороги, грубых танковых просеках сквозь молодые березняки и в разболтанных рельсах. В локомотивном депо Февральска у меня единственный раз за весь маршрут потребовали документы. Я очень не люблю предъявлять документы, особенно с тех пор, как в 1989 году в Азербайджане меня чуть не убили из-за того, что фотография в паспорте была затемнена и на ней я был похож на армянина. Но не будем о грустном. Мы сидим в уютной кабине тепловоза, аккуратно причесанная тайга бежит навстречу, и пришло время травить байки.

— Тайменя, паря, не ловят, — задумчиво произносит Паша, ковыряя в зубах обглоданной рыбьей косточкой, — на тайменя охотятся. Ловят ленка. Ленок значился в моей программе ихтиологических исследований вслед за тайменем и хариусом, и я навострил уши. Услышанный текст привожу дословно как представляющий лингвистический интерес (ненормативная лексика обозначена многоточиями).

— Прошлую весну по…ли мы с мужиками за ленком. Забурились на мотоциклах в тайгу, переехали,…, реку, на…ли до… ленков, а как …ая водка кончилась, по…ли обратно. Сунулись в реку — …! Вода, …, поднялась, на …ом мотоцикле … проедешь. Бросили мотоциклы, бросили на… этих …ных ленков, еле перебрались вброд, и, как …, пошли пешком. Взяли мужиков с вездходом, по…ли обратно. Как переезжали эту …ую речку, пошел дождь. Пока, …, грузили всю … в кузов, …ая вода еще поднялась, как …. Стали, …, переезжать — …! Сидим, …, как …, ждем, …, когда вода спадет. Бюксы (бабы — прим. авт.) наши дома плачут, копилку пасут (на фене

— … … — прим. авт.) …! …! Три дня, …, …, там, как …! Всех … ленков , …, съели, …, в …! Злые все, …, как …, матерятся, …, через слово, как шпана …ая, туды их в …! Отощали, …, как …, бичи, …, …, в …! Домой когда вернулись, …, уже не …, …, … в …, на …, … …, …, …; … — …, …! Короче, … в натуре, туды-сюды! …! Паша грустно замолчал. Поезд шел по Амуро-Зейской низменности — семь часов полностью соженной тайги. Только к вечеру стали появляться нормальные лиственницы, и на закате мы доползли до Зейского водохранилища — огромной лужи среди бесконечно просторной равнины. Алое небо отражалось в многочисленных заливах среди черных мохнатых берегов.