Может, кто-то решил пошутить таким образом? Кто-то из приятелей, бывавших у нее ночью за последние годы, мог сделать дубликат ключей от квартиры. Как она могла этого не заметить? Или это предупреждение от кого-то с работы о том, что она слишком далеко зашла?
Вопросы кружились в голове. Конечно, среди коллег встречались разные личности, в том числе, достаточно язвительные. Но, как ни старалась, она не могла вспомнить кого-то настолько безбашенного, чтобы придумать такое.
И вдруг ей пришла в голову мысль.
А что, если он до сих пор в квартире? Что, если стоит за дверью ее спальни и ждет, когда она выйдет? Или он вообще в спальне…
Она попыталась успокоиться и убедить себя в том, что зря паникует. Попытка не удалась. Если она решится встать с кровати, то нужно взять что-то для защиты. Точно не подушку или одеяло. Возможно, настольную лампу. Это был далеко не идеальный вариант, но больше ничего на близком расстоянии от кровати не было.
Можно подумать, она могла защитить себя от нападения сумасшедшего, пробравшегося в ее квартиру! Кого она хочет обмануть? Да ее бросало в дрожь от одного вида маленького паучка. Накинуться на кого-то во время совещания, бравируя убедительными аргументами, – это одно дело. Совсем другое – физическое насилие.
Но был ли у нее выбор? Хоть какой-нибудь.
Она перевернулась на другой бок, очень осторожно и почти бесшумно, взялась обеими руками за верхушку прикроватной лампы и дернула что есть силы. Два винта оказались вырванными из стены, а на черную наволочку посыпалась пыль от штукатурки. Затем она вытащила вилку из розетки на стене, намотала провод на левую руку, а правой взялась за основание лампы. Только теперь она осмелилась встать с кровати.
Пульс стучал в висках, надо было что-то делать. Она села на корточки, а потом заглянула под кровать. Кроме весов и ящика на колесиках с секс-игрушками там ничего не было. Она не могла в это поверить. С другой стороны, она все еще не верила в то, что кто-то реально мог сфотографировать ее ночью на ее собственный телефон.
Она поднялась с пола, подошла к шкафчику, в котором хранилось все для уборки, и распахнула дверцу. Но и там никого не было. Сменив лампу на металлическую трубу от пылесоса, она осмотрела остальные шкафы.
Кто бы это ни был, в спальне его не было. Осознав это, она почувствовала небольшое облегчение. Казалось, можно оставаться в спальне, и все будет хорошо.
Конечно, у нее был телефон – можно кому-то позвонить. Только вот кому… Гиттан, которая некогда была ее лучшей подругой? Но они разругались и не общались с позапрошлого Рождества, когда она оказалась больше не в силах слушать ее советы на тему того, что должна решиться и найти мужчину, чтобы жить с ним под одной крышей. На работе тоже не было никого, кому она могла бы довериться. Там такой звонок приняли бы за проявление слабости, а она ну никак не могла сейчас позволить себе быть слабой в их глазах.
Еще она могла позвонить в полицию. Но они бы сразу спросили, находится ли сейчас преступник в ее квартире. Она аккуратно толкнула ногой дверь спальни, та бесшумно открылась.
В квартире было очень тихо. Слишком тихо, как она потом подумала. Как будто движение на улице Йернвэгсгатан, находившейся через несколько кварталов от ее дома, остановилось, и старик в квартире под ней в первый раз в жизни выключил телевизор. Как будто специально, чтобы подчеркнуть всю серьезность ситуации и заставить ее еще больше волноваться.
Она сделала шаг по направлению к гостиной и осмотрелась. Угловой диван у окна стоял так же, как обычно. То же касалось кресла, книжной полки и обеденного стола, находившихся в другом углу. За ними невозможно было спрятаться, поэтому она осторожно пробралась дальше в прихожую, а потом и в кухню.
Но и там все выглядело так же, как она оставила прошлым вечером. Посуда, вымытая после ужина, стояла на сушилке. Мешок с пластиковыми отходами лежал на полу и ждал, когда она придет и отнесет его к мусоропроводу по пути к машине. Дверь в кладовку она открыла скорее просто для успокоения.
После этого включила свет в ванной и увидела, что брошенные вчера на пол трусы остались на своем месте, а штора в ванне задернута. Она сама ее задернула или там кто-то был в этот момент?
Приготовившись нанести удар трубой от пылесоса, подошла и отдернула штору.
Там никого не было.
Может, она действительно случайно сделала селфи во сне? Это бы ее не удивило. С тех пор как у нее появился новый телефон с фронтальной камерой, она сделала целую кучу селфи. Ей даже начали приходить предупреждения о том, что свободное место в телефоне заканчивается. Вероятно, у всего этого должно быть какое-то разумное объяснение. Скорее всего, она настолько переживала из-за предстоящего совещания, что любовь к фотографированию себя приняла размеры настоящего помешательства.
Пульс наконец начал приходить в норму. Немного успокоившись, она отложила трубу от пылесоса, сняла футболку и залезла в ванну. Задернув штору, включила воду и подождала с переключением на душ до тех пор, пока вода не нагрелась до нужной температуры.
Ей нравилось принимать душ с горячей водой, поэтому она повернула кран в нужную сторону. Она могла стоять под горячими струями сколько угодно, а сегодня утром именно этого ей больше всего и хотелось. Казалось, будто каждая капля смывала с ее тела оставшееся беспокойство.
Она выключила воду и хорошенько вытерлась, прежде чем вылезла из ванны. Зеркало, как обычно, запотело, и несмотря на то, что делать этого не стоило, она протерла его полотенцем.
Послышался такой громкий крик, что в ушах зазвенело. Нечеловеческий вопль, как будто из ниоткуда. Только спустя несколько мгновений она поняла, что вопила сама. Теперь крик будто замер. А зеркало снова начало запотевать, делая изображение все более размытым.
Несмотря на это, там можно было увидеть, что большая часть ее челки была отрезана.
2
В ЭТОМ ТВОЯ вина…
Звук летящей пули напомнил ему свист стрелы. Ни треска, ни шороха, только бесшумно раздвигающийся перед ней воздух. Звук был отдаленно похож на тихий хлопок при открытии новой тубы с теннисными мячами.
Все это…
Матильда, его дочь, схватилась за живот и с ужасом смотрела на темно-красное пятно, которое все увеличивалось на ее футболке. Растерянность во взгляде и руки в крови, когда она падала на белый ковер.
Твоя и больше ничья…
Все произошло чудовищно быстро, и все же Фабиан Риск и сейчас мог представить перед собой кадр за кадром всю картину событий.
Свои руки, в которых, наконец, оказался пистолет. Спущенный курок. Кровь, сочившуюся из раны на лбу нападавшего. Осознание того, что все кончено. Слишком поздно. И, наконец, слова сына, которые будут преследовать его всю жизнь.
Слова о том, что это он во всем виноват. Он один.
И это была чистая правда.
Выстрел, забравший жизнь Матильды, оказался полной неожиданностью, несмотря на все предупреждения, которые он получал. Он проигнорировал их все и торопился закончить расследование, абсолютно не думая о последствиях.
Теперь он сидел в первом ряду с Теодором с одной стороны и Соней с другой. На нем был темный костюм, который он не надевал с тех пор, как присутствовал на похоронах датчанки Метте Луизе Рисгор в церкви Леллинге два года назад. Только на этот раз его собственная дочь лежала в детском, непривычно коротком гробу под венками из живых цветов.
Но чувство вины было таким же сильным, как и в тот раз.
Его вины.
Рядом с ним плакала Соня, а с другой стороны было слышно, как Теодор пытался сдерживать рыдания. Сам он ничего не чувствовал. Казалось, что он израсходовал все эмоции в постоянно сменявших друг друга переходах от надежды к отчаянию, в которых пребывали они с Соней последние четыре недели, дежуря в больнице у дочери.
Его дочь была убита прямо у него на глазах, а все, что он чувствовал сейчас, – стресс от того, что ни чувств, ни эмоций внутри не осталось. Он не слышал слова священника. Они словно кружились вокруг него и сливались воедино, несмотря на микрофон и динамики.