Ячейка была пуста. Совершенно пуста, тут не могло быть никакой ошибки – он шарил рукой, ощупывая пальцами каждый угол, но нет, ни осязание, ни зрение его не подводили – в ячейке не было ничего. Исчезло все – брошь с бриллиантами, кулон в виде капли – редкий изумруд, серьги с сапфирами. В пересчете на денежные знаки – довольно ощутимая сумма.

Но его напугало не отсутствие драгоценностей. Вместе с ними исчезло кое-что более важное, кое-что такое, от чего в буквальном смысле зависит его жизнь. И неизвестно, в чьих руках теперь это яйцо с иглой, которую ничего не стоит сломать – и тогда… Тогда даже страшно представить, что случится и с ним, и еще с очень многими людьми.

Он обхватил руками голову и застонал. Да, нужно искать – но как сделать это, не привлекая внимания к вроде бы незначительному предмету, в котором теперь заключена его жизнь и его смерть? Как сместить акцент в сторону пропавших драгоценностей, но не выказать того, что дело вовсе не в них?

Деньги – что такое деньги в сравнении с тем, что он может потерять? И даже поделиться ни с кем нельзя, никому нельзя рассказать.

Неужели… жена? Неужели это она?! Ведь больше ни у кого не могло быть доступа к этой ячейке.

Неужели все-таки она?!

Ни за что не променяла бы свой город на какой-то другой.

Нет, серьезно – не могла бы просыпаться утром, зная, что на календаре начало декабря, а за окном, например, зеленые пальмы, а не гнущиеся под тяжестью снежных сугробов ветки старого тополя. Да и Новый год без снега для меня вообще не праздник. Наверное, чтобы воспринимать отсутствие снега в декабре как что-то само собой разумеющееся, нужно родиться в ином климате. А я родилась здесь, и потому сугробы в декабре для меня такая же обыденная вещь, как для кого-то морские купания в это время года.

Вот и сегодня, едва выбравшись из постели, я открыла шторы и с удовольствием посмотрела на улицу. Внизу дворник орудовал лопатой, расчищая дорожку, ведущую от подъезда к выходу со двора.

Было еще очень рано – похоже, в такое время встаем только мы с Матвеем и дворник. Ну, у дворника работа, а нам до своей еще добраться надо. Кроме того, сегодня нужно решить очень насущный вопрос с приемом на работу нового хирурга.

Я нахмурилась, вспомнив об этом.

Вчера у меня состоялся довольно неприятный разговор с мужем, и я до сих пор считала, что Матвей напрасно настаивает на своем.

Мне казалось, что мы в состоянии справиться с потоком клиентов и без привлечения новых специалистов, которым нужно будет еще и испытательный срок пройти, а два последних кандидата убедили меня, что в своем нежелании я права.

Но Матвея неожиданно поддержал и мой заместитель Васильков, что крайне меня удивило и разозлило.

Сегодня предстоит принять решение, и что-то подсказывало, что придется считаться со мнением Василькова и Мажарова.

Я оттягивала момент, как могла, находила себе десятки дел, до которых раньше не доходили руки, даже собственноручно проверила аптеку, удивив заведующую.

Однако ближе к вечеру в кабинет пришел Матвей, правда, без поддержки в лице Василькова, который почувствовал себя плохо и уехал домой чуть раньше.

Брать нового хирурга не хотелось. Я взвешивала все «за» и «против», но получалось, что без еще одного оперирующего врача нам не справиться. Клиника вышла на новый уровень, клиенты начали приезжать из других городов, и обеспечить своевременное оказание услуг имеющимся количеством врачей уже было трудновато.

– Придется брать, – со вздохом сняв очки, проговорила я.

Матвей, пивший кофе на диване, только улыбнулся. Он знал о моей нелюбви к новым людям – их все время приходится контролировать на первых порах, присматривать за ними, выяснять, соответствуют ли их навыки стандартам, которых придерживаются в клинике, и все это, разумеется, ложится на мои плечи – никогда не перекладывала это на других хирургов.

– Деля, а выхода нет, – отставив чашку на столик, сказал Мажаров. – Если мы сейчас не усилимся еще одним хирургом, после Нового года вынуждены будем отказывать в госпитализации. Ты ведь не захочешь отказаться от социальных программ, не перестанешь работать с теми, кого к нам отправляет городская больница, не прекратишь бесплатно оперировать детей? Значит, нам нужен еще один хирург, который будет делать на первых порах не самые сложные операции, а со временем перейдет и на более объемные.

Я молчала, глядя в окно.

Конец октября и ноябрь в этом году выдались снежные, дня не было, чтобы город и окрестности не заваливало сугробами. Мне приходилось оплачивать работу снегоуборочной машины, чтобы дорога до клиники, пролегавшая через лес, всегда была вычищена.

– Где Новый год будем встречать? – спросила я, оторвавшись от созерцания тихо падающих за окном хлопьев, и Матвей наверняка понял – дальнейший разговор не имеет смысла, я уже все решила, а о результате объявлю, когда окончательно утвержусь во мнении.

– А где ты хочешь?

– Твоя мама предлагала поехать на дачу.

Матвей чуть приподнял бровь:

– С чего вдруг? За то время, что мы с тобой женаты, на даче были раза два, и вдруг ты хочешь Новый год там отмечать?

– А почему нет? Ты только представь – три дня без людей, в тихом дачном поселке, где практически никого нет, можно даже телефоны отключить, – мечтательно произнесла я, забросив руки за голову и откинувшись на спинку кресла.

– Понятно, значит, выходных в нашей клинике всего три дня, – рассмеялся Матвей, – а все прогрессивное человечество отдыхает десять, между прочим.

– Ты можешь присоединиться к большинству, я ничего не имею против. Но я должна вернуться в город через три дня, чтобы иметь возможность приезжать в клинику. Надеяться на дежурантов, сам понимаешь, я не привыкла. Плановых операций не будет, но ведь это не значит, что клиенты должны остаться без врача, правда?

Матвей ничего не ответил на это, отлично зная, что спорить и возражать бесполезно.

Я всегда поступала так, как считала для себя правильным, а клинику любила как ребенка, да, по сути, она и была моим ребенком, эта клиника – капризным, вечно требующим присмотра, немедленно заболевающим, стоит матери отлучиться ненадолго.

Сам по натуре трудоголик, Мажаров не осуждал меня за такое рвение и фанатизм, без этого я никогда не добилась бы того, что имею сейчас.

– Кандидаты-то есть? – спросил муж, имея в виду должность хирурга.

Я молча взяла со стола несколько распечатанных резюме и помахала ими.

Матвей покачал головой:

– Собеседование будешь проводить?

– Нет. Я уже определилась.

– Поделишься?

– Пока нет.

Мажаров только рукой махнул:

– Все, собирайся, домой поедем.

Привыкшее за долгие годы тренировок к нагрузкам тело почти автоматически выполняло утренний комплекс упражнений.

Ульяна чувствовала, как организм просыпается, приходит в форму и готовится к новому дню, от которого многое зависит.

Наскоро приняв душ, она позавтракала соевыми проростками, залпом выпила стакан смузи из шпината и лимона и отправилась выбирать одежду.

Ульяна специально завела будильник на час раньше обычного, знала, что с выбором приличного костюма придется повозиться, потому что с вечера не успела – традиционные мамины посиделки с яблочным пирогом, от которых нельзя было отказаться, затянулись почти до полуночи.

От съеденного пирога ее всю ночь тошнило, пришлось выпить пару таблеток, так что уснула Ульяна только под утро, но зарядка и душ привели ее в чувство.

Да, сегодня все решится, сегодня – или она опять вынуждена будет выслушивать колкости отчима.

Нахмурившись, Ульяна вошла в гардеробную, устроенную в маленькой кладовке, и принялась перебирать одежду на вешалках.

Рука привычно потянулась к брюкам, но молодая женщина одернула себя – нет, только юбка.