Цветков был направлен работать учителем физкультуры, чему был не особенно рад, потому что ничего не понимал в воспитании детей, но ему строго указали, что страна нуждается в воспитателях с таким жизненным опытом и что не дело, когда детей воспитывают одни женщины. Спорить с этим он не мог, поэтому без лишних разговоров отправился в школу. Был Цветков в то время высок и худ, рыжеволос и голубоглаз, с веселой россыпью веснушек по всему телу, предпочитал больше слушать, а меньше говорить. Он был некрасив и знал об этом, не имел ни малейшего опыта в общении с девушками, поэтому в разговорах с ними часто смущался, начиная непроизвольно потирать хорошего рисунка белые длинные пальцы с крапинками веснушек.

   Александру, свою будущую жену, Василий Цветков впервые заметил в воскресный день на базаре. Еще не видя ее лица, он обратил внимание на высокую худую девушку, стоявшую у мясного ряда. В наклоне ее головы, в неторопливых движениях было что-то такое, что заставило юношу остановиться и наблюдать за ней. А девушка тем временем вытащила из варежки сжатый кулачок, в котором оказались деньги, и протянула их продавцу, затем, взяв завернутый в бумагу кусочек мяса, медленно побрела и выходу. Цветков зачем-то пошел за ней, напрочь забыв о наказах тетки сделать кое-какие покупки. Она медленно спустилась с горки, на которой был расположен базар, прошла по центральной улице, затем свернула в сторону вокзала.

   День был достаточно морозным, и Цветков подумал, что она не очень-то тепло одета. Старенькие подшитые валенки, видавшая виды телогрейка, изношенный платок, наверно, не очень грели, да еще какая-то медлительность и обреченность ее походки... Ему стало ее очень жаль, хотя он и понимал всю странность и неуместность этого чувства. А она все так же неторопливо зашла в калитку старого покосившегося домика, и вскоре Цветков остался на улице один. Он еще некоторое время потоптался возле калитки, посмотрел на номер дома, а потом отправился восвояси, думая о том, как будет оправдываться перед теткой за несделанные покупки, и удивляясь своему странному поступку.

   На другой день он зашел к бывшему однокласснику Витьке Соколовскому, служившему в милиции начальником паспортного отдела, и вскоре уже знал о девушке Александре все. Следующие два воскресенья Цветков зря долго поджидал ее на базаре, но она так и не появилась. Зато в третье ему повезло: он увидел неторопливо идущую девушку и вновь поразился незащищенности и обреченности ее облика. Цветков хотел было пойти за ней, однако остался на месте, увидев, что она, не доходя до ворот базара, остановилась возле какой-то нищенки и протянула ей деньги. Потом они о чем-то поговорили, и девушка, повернувшись, пошла назад, а нищенка какое-то время еще постояла, недоверчиво глядя на бумажку в руке, а потом начала мелко-мелко креститься, благодаря за столь необычно щедрое подаяние.

   Цветков нагнал девушку у самого спуска с горы и сердито, потому что знал, что лишних денег у нее не было, а может, не осталось и никаких, потому что она даже не зашла на базар, спросил:

   -Зачем же Вы так деньгами разбрасываетесь?

   Она, казалось, не удивилась вопросу незнакомого человека, не приостановилась, не повернула головы, а продолжала идти, и лишь когда Цветков уже уже потерял надежду услышать ответ, тихо проговорила:

   -У мамы сегодня день рождения, я попросила помолиться за нее, сама не умею.

   Он знал, что родители ее погибли в первые дни войны от снаряда, попавшего в дом, что она сирота, и жалость к ней опять сжала его доброе сердце. Он уже шел рядом, старательно подстраиваясь под ее шаг, и твердо знал, что отныне его место здесь, около нее. Они молча спустились с горки, и все это время Цветков мучительно искал и не находил слов для продолжения разговора, поэтому был несказанно рад, когда она вдруг добавила к уже сказанному:

   -В этот день мама всегда пекла пироги.

   Голос ее предательски дрогнул, и по бледным щекам потекли ручейки слез. Она не вытирала их, и Цветков впервые подумал о ее какой-то безмерной усталости, от которой, казалось, у нее не было сил даже поднять руку. Он остановился и придержал девушку за рукав, как бы принуждая сделать то же самое. Она остановилась, но так и не подняла на него глаз. А Цветков, сам не ожидая от себя такой прыти, заговорил, боясь остановиться:

   -Послушайте, Александра, я хочу пригласить Вас в гости. Я с теткой живу. Сегодня, по случаю воскресенья, у нас шаньги с картошкой. Конечно, это не пироги, но все же... Тетка будет очень рада, если Вы придете, и я тоже буду рад, - упавшим голосом закончил он.

   Она молчала, даже не удивившись, что он знает ее имя, и Цветков понял, что совсем не убедил ее и должен еще что-то сказать, чтобы она не смогла отказываться. Это был его шанс, и он должен был использовать его, иначе... Что могло быть иначе, он боялся и думать, и, преодолевая застенчивость, вновь заговорил:

   -Посмотрите на меня. Меня зовут Василием. Я Вас уже видел и очень хочу с Вами познакомиться. А шаньги у тетки очень вкусные. Вы когда-нибудь шаньги ели? Ну, пожалуйста...

   Последние слова юноша произнес таким просительным тоном, что удивился сам. Красноречие его иссякло, оставалось только ждать ее решения. Она, наконец, вытащила из варежки руку и тонкими бледными пальцами провела по щекам, вытирая их, потом подняла на него глаза, казавшиеся еще большими на худом лице, и тихо проговорила:

   -Вы ведь меня совсем не знаете, если бы знали, так, наверно, и не пригласили бы... Я ведь здесь на поселении.

   Цветков неожиданно рассердился на себя и на нее и довольно резко произнес:

   -Послушайте, мы только один раз говорим об этом и больше никогда... слышите, никогда... Я все знаю, а чего не знаю, так того мне и знать не положено. Я на войне тоже не в игрушки играл и в людях немного разбираюсь. Вам не надо ничего объяснять, ничего бояться, ни о чем плохом думать, я только приглашаю Вас в гости к нам с теткой. И все...

   Она продолжала смотреть на него, опять не высказав удивления, что он знает и о ее судьбе, потом так же тихо сказала:

   -Да не волнуйтесь Вы так, я согласна.

   Красноречие опять покинуло Цветкова, и они молча пошли по направлению к его дому. Да и о чем было говорить? О прошлом - нельзя, о будущем - рано, а общее настоящее было так коротко, да и подобное знакомство как-то не располагало к легкости в общении.

   Тетка встретила их радостно, да и было отчего: такое счастье, что Васенька с войны живым вернулся, так вот и девушку в дом привел, видать, услышал Бог ее молитвы. Она тут же сообщила, что звать ее следует Егоровной, велела девушке снять валенки и протянула ей теплые толстые носки, потом посадила ближе к теплому боку печи, а сама стала накрывать на стол, ведь время подходило к обеду. Узнав от Василия, что у погибшей матери Александры сегодня день рождения, поставила на стол маленький графинчик с водкой. За помин души выпили молча, ни Василий, ни тетка не задали ни одного вопроса, да и о чем было спрашивать... война ведь никого стороной не обошла. После рюмки водки, борща, жареной картошки и чая с шанежками у девушки стали слипаться глаза, и Егоровна, видя это, увела девушку в свою комнату, постелила ей на маленьком диванчике и велела прилечь отдохнуть.