— Ибуфен. — Даже не замечаю, когда Макс садится рядом и протягивает мне таблетки. Глотаю и запиваю водой, и отвернувшись, впадаю в забытье, потому что назвать это сном трудно.

Глава 11

Мне снится странный сон. Я дома, на нашей кухне. Мы с родителями ужинаем и обсуждаем будущую поездку в Киев, где я буду учиться. На душе от этого семейного уюта и постоянных споров мамы и папы так тепло и уютно, что не сдерживаю слез.

— София, почему ты плачешь? — Мама замечает слезы. Кладет руку на мою и смотрит в глаза.

— Не знаю. Я так соскучилась, ма… Но не могу выбраться…

— Откуда, дорогая? — Вставляет папа.

— Оттуда. — Пальцем показываю на картину, копию Айвазовского, где изображено море.

— Просто борись, Софи. Ты же сильная девочка. А мы с папой найдем тебя, обещаем!

На этом я просыпаюсь в слезах. Тело трясет как в припадке, окутывает странным морозом, хотя его здесь точно не может быть. Откидываю одеяло и встаю на ноги. В глазах темнеет, голова идет кругом. Яхту именно в этот момент бросает в сторону и я падаю на пол, став на четвереньки.

— Боже… — выдыхаю.

Ползу в туалет, пытаясь сдержать рвоту, которая вдруг начинает рваться наружу. Едва успеваю. Голова склоняется над белым другом человечества и с меня вырывается желчь.

Высвободив желудок, сажусь, опираясь на стену. Горло начинает разрывать от кашля, сплевываю кровью. С секунду смотрю на нее, недоумевая, почему вообще ею кашляю. По щекам начинают катиться слезы от жалости к себе, к своему положению и вообще ко всему вокруг. Такое ощущение будто Вселенная вдруг решил дать пня под зад и посмотреть, как я буду выкручиваться. А если учитывать, что в моей жизни всегда все шло гладко, даже если не идеально, то можно спокойно признать, что я где-то сильно напортачила.

Едва встав на ноги, шатаясь иду к кровати, которая принимает моё ослабевшее тело в свои мягкие объятия. Одеяло, как и летнее теплое белое облачко обнимает и я снова засыпаю.

А потом время течет так быстро и одновременно медленно, что даже не понимаю, что происходит. Меня постоянно трясет, тошнит, все тело болит, а кости ломает. И болят они так по-настоящему, словно все это — реальность. Частично помню, как приходит Макс и пихает в рот таблетки, сначала одни, потом другие. Все это время я не сплю, но одновременно как бы нахожусь во сне, где все сюрреалистическое. Где я есть и меня нет.

Макс заливает в рот какую-то горячую, соленую жидкость, возможно суп. Помогает идти в туалет и пихает и пихает таблетки. Откуда они, и от чего не спрашиваю. Просто не могу. Но замечаю, что его лицо бледное, видно даже под загорелой кожей, глаза грустные, а уголки губ опущены вниз, Он наверное расстроен чем-то, или переживает о чем-то.

Через несколько дней, если верить Максу, мне становится легче. Кашель становится мокрым и больше не обдирает горло до крови, тело не трясет, и температура спала. Единственное, что осталось — слабость тела.

— Может ты хочешь прогуляться? Больше не штормит. — спрашивает через день, когда сознание возвращается на место и я больше не плаваю непонятно где. Его голос тихий, спокойный, и даже горький.

— Давай. — Соглашаюсь.

Парень помогает встать с постели, набрасывает на плечи одеяло и выводит по лестнице на палубу. Сажусь на диван рядом с бортом и вглядываюсь в бескрайний простор, где солнце ложится спать. Сегодня, наконец, вода спокойная, и яхта легко, но невесомо качается на мелких волнах.

— Сколько дней я болела? — спрашиваю, когда усаживается рядом и обнимает за плечи.

— Восемь.

— То есть я здесь?… Более двух недель? — Испугано спрашиваю.

— Да.

— Отвези меня домой, пожалуйста. — Опять прошу его, задерживая взгляд на воде, что сверкает красным цветом под закатным солнцем.

— Не могу… Я хотел… когда ты болела, но из-за шторма паруса повреждено.

— А мотор? Она как-то плыла?

— Да, на солнечных батареях, но они повреждены. К слову, вода теперь в душе холодная. И еще — она ​​скоро закончится. Я не планировал так долго прожить. — Его тон спокойный, будто он не выносит нам обоим смертный приговор. Настоящий смертный приговор!

— Скажи, что это не правда! Скажи! — с отчаянием в голосе умоляю.

— Не могу, Софи. — Взгляд, когда смотрит на меня, не просто расстроен, он полон боли и гнева одновременно.

— А как же продукты? Чем будем питаться? — тихо спрашиваю.

— Их хватит еще на неделю, думаю. А еще есть макароны быстрого приготовления. — Горько улыбается. — Поэтому быстро от голода не умрем.

Смотрю на него и не могу поверить своим ушам в то, что слышу. Как так, в двадцать первом веке не иметь возможности связаться с окружающим миром, подать сигнал sos? Разве сейчас не занят каждый клочок земли людьми? Занят! Тогда почему же мы не можем попасть кому-то на глаза?

— Здесь же плавают корабли? — с надеждой спрашиваю. — Возможно, нам повезет…

— Возможно, — соглашается, прижимает крепче к себе и кладет подбородок на темечко, будто бы имеет на это право — сидеть рядом со мной.

Не смотря на все это, сердце трепещет от его прикосновений, хотя злость свирепствует во мне за его поступки. Несопротивляюсь, а просто опираюсь спиной на его грудь. Так мы и завершаем этот день, в объятиях, разглядывая закат, пока не становится совсем темно и не появляются первые звезды.

Поужинав салатом и рыбными консервами, ложимся спать. Макс заталкивает в меня еще какие-то таблетки, и тоже идет к себе.

Сегодняшняя ночь проходит спокойно и даже без сновидений. Поэтому на утро чувствую себя более здоровой и полной сил, хотя кашель все еще со мной. Душ не принимаю, ведь вода действительно холодная, а снова болеть совершенно не хочется, поэтому просто обтираюсь полотенцем и надев купальник иду на палубу. Если умирать, так хоть загорелой, а не белой, как сметана из магазина.

На корме стоит Макс, ноги широко расставлены, в одних шортах черного цвета, под загорелой кожей сверкают мышцы, легкий ветерок треплет его светлые волосы. Он оборачивается, словно знал, что сейчас поднимусь и с улыбкой встречает меня.

— Доброе утро, Софи.

— Доброе, — бурчу. Просто нет абсолютно никакого желания говорить с тем, кто разрушает мою жизнь кирпичик за кирпичиком.

Сажусь на диван так, что ноги тоже на нем, забираюсь и закидываю голову назад, наслаждаясь теплым солнцем, что сразу ласкает меня своими прикосновениями. Неожиданно становится темнее. Открываю глаза и смотрю на улыбающуюся рожу Макса, который сияет от счастья.

— Если ты не отремонтировал яхту, либо не связался с берегом и за нами сейчас не летит спасательная служба, отойди. — сухо прошу.

— Нет.

— Что нет?

— На все твои слова, ответ — нет.

— Слушай, — вздыхаю, — я хочу погреться под солнцем и подумать о том, где же я так нагрешила, что судьба свела нас с тобой и теперь наказывает меня за что-то. Ты мне мешаешь. А смотреть на твоё лицо мне уже осточертело за последние дни, честно. Возможно, если бы ты не был виновником нашей скорой гибели от голода, то я бы смотрела на тебя иначе, но ты виновен. Поэтому… вон!

— Нет.

— Ты издеваешься? — Сажусь.

— Тоже нет. Наоборот, хочу наладить с тобой контакт.

— Он у нас был, до того момента, как ты напился, а я почти не утонула, поэтому даже не рассчитывай! — Отрезаю.

— Софи, я ухаживал за тобой, спас. — Опять улыбается, — неужели ты действительно хочешь оттолкнуть единственного человека, который находится сейчас рядом?

— Да — фыркаю. — Спасибо что спас, хотя этого не нужно было бы делать, если бы кто-то не пил так много, и спасибо, что лечил, хотя… — договорить не удается.

Макс быстро садится рядом, хватает за запястье и заводит руки за спину и накрывает мои губы своими. Честно говоря сначала просто немею от такой наглости и не могу издать ни звука. А смертник в это время заталкивает языка в рот. Я поддаюсь… Вот так просто и легко, словно только что не вылила на его голову целое ведро грязи. Его язык нагло играет с моим, а сильные руки прижимают тело к себе. Одной он держит за талию, другой за запястье. Горячие пальцы блуждают по обнаженной коже вызывая мурашки и легкую дрожь. Голова идет кругом и все вокруг перестает существовать: море, солнце, ветер, даже яхта. Есть только мы: я и он.