В этот день Фёкла под выдуманным предлогом уложила своего вроде непонятливого, но послушного юного школьника-выпускника (сам ростом невелик, но достоинство-акселерат выросло с опережением) спать вместе с дальней родственницей, двоюродной тётей Лизаветой.
– Сын, тётя навестила нас, спать ей негде, пусть с тобой на твоей кровати поспит, и ты её не беспокой, с роднёй это не положено, да и рано тебе об этом думать, понял? Как зовут? Знать тебе не обязательно, завтра уедет.
– Хорошо, ма, как скажешь.
Так начались хождения Миши по лабиринтам запретной любви.
Утром, посмотрев на их рожи, она поняла, чем они занимались всю ночь. Хотя понять было нетрудно: в соседней комнате сразу, едва голубки улеглись и накрылись одним одеялом, заскрипела и затряслась кровать.
Она было зашептала:
– Да погоди ты, парень, не сдёргивай с меня трусы, не расстёгивай лифчик… не знаю, как тебя звать. В соседней комнате мамаша вроде ещё не спит, а она хотела, чтоб мы просто полежали рядом и без этого, ещё, не дай бог, вмешается и разлучит нас.
– Не могу больше терпеть, весь день на тебя смотрел. Мамка предупредила, что вместе спать будем и чтоб я тебя не трогал, да разве тут удержишься, ты такая красивая, а я истомился весь. Неужели такое богатство на всю ночь моё? Неужели сегодня ночью она будет моей, и я впервые почувствую женщину и узнаю, почему мужики так страстно этого хотят? И вот ты рядом, такая красивая, такая большая и… Без одежды… Весь день я смотрел на тебя и не спускал глаз с треугольничка джинсов между ног, где у тебя лохматый лобок, и так хотелось снять с тебя джинсы и погладить там шёлковую шёрстку; и я прелюбодействовал с тобой в мыслях моих.
– Ох, какой же ты, милёнок, говорливый и нетерпеливый. Я, видно, у тебя первая, и ты не знаешь, что это будет у нас очень шумно, поэтому, пока мамка твоя не заснёт, подождём, потихоньку погладь меня пока, пожми сиськи и подержи за лохматку-пипиську, нежно поцелуй, наконец; а ты сразу хочешь туда… где рай для мужчин, где море огня, сладострастия и блаженства… А чтобы ты немного успокоился и не дрожал от нетерпения и страха, я тебя, милый мой мальчик, за х…й подержу… У меня в молодости был случай: с одним юношей начали, а сосед-бугай ещё не заснул; только юноша кончил и вынул, а сосед тут как тут и с ходу мне засадил… Добрейшей был души мужик, мог юношу прогнать, но они всю ночь только менялись… Ну ладно, начинай… За стенкой дяди нет, только твоя мамаша… О-го-го, с таким большим достоинством ты у меня первый… Чувствуешь, какая у меня тугая, плотная и горячая; гордись, е…ёшь первую красавицу района…
«…И дикие странные звуки всю ночь раздавалися там…» А утром, естественно, оба божились: «Ничего не было, тебе показалось», – но глаза отводили.
Но мать не поверила Елизавете:
– Разговоры она, видите ли, разговаривала. Может, мысленно, а так: я всё слышала, кровать сразу заскрипела и половицы зашатались, не успели вы прилечь, и до утра с перерывами. И откуда у мальчика засосы на шее и царапки на спине? И кто там громко стонал?
– Ох, Феклуша, права ты, конечно, всё у нас было, кроме разговоров и слов, и кровать сразу заскрипела, как только к нему легла, и даже орала несколько раз. Смущаюсь от того, что впервые такая большая разница в возрасте и в весовых категориях. И у меня впервые девственник, а это очень волнительно. И не познакомила ты нас, и он просил его не выдавать, поэтому не выпытывай подробностей, может, потом… А в общем, я очень довольна… Показала ему три позы: легла на живот и отклячила попу, затем поперёк кровати, ноги ему на плечи, и наконец, «амазонка в седле», – и он со всем справился. Феклуш, да ты вроде ревнуешь… Странно, ты вроде хотела, чтоб я лишила его невинности, а утром хочешь, чтоб у нас ничего не было. Совсем меня запутала, уж не сама ли с ним хочешь?
– Лизка, ты сдурела, типун тебе на язык!
– А как ты это себе представляла? Первую ночь мы просто полежим, он привыкнет к моему телу, на вторую будем целоваться, и только на третью… Он же молодой мужик, а я не кукла деревянная. Он сразу, едва прилегли, распустил руки: одна его рука уже у меня в трусах, ухватил главную приманку для мужчин, главное моё богатство, второй рукой сорвал пуговку лифчика и моё второе богатство вывалилось наружу – тут уж ни один мужик и до него не мог устоять… Парень прекрасно понимал, зачем я в гости пришла, я поймала его взгляд: захотел меня с первого взгляда, иначе я б с ним не легла. Он уже днём пытался мной овладеть, едва ты вышла, да я отговорила: не сейчас, не здесь, у нас с тобой вся ночь впереди…
Ну а дальше понятно: у этой пары то была разовая ночь, а у иной ночь растягивалась на год-другой, и уж совсем редко – надолго…
История о Лизавете, Фёкле и сыне её Мише имела необычное продолжение. По селу гуляли непроверенные слухи, что Фёкла после этой ночи преобразилась и помолодела, что завела себе полюбовничка и даже вроде у неё что-то было с Мишей.
Я, как добросовестный летописец, за что купил, за то и продаю: можно верить, можно нет.
Фёкла была недурна собой, того же возраста и комплекции, что и Лиза, и на неё заглядывался Ермолай, сосед, объездчик двадцати трёх лет, колхозник. Фёкла отвергала его намёки: «На интим-фронте я уже не игрок», – после смерти мужа строго блюла себя.
А случай с Лизой что-то в ней перевернул, она сделала знак Ермолаю, которого тот ждал лет десять, и хотя он уже был женат и любовница у него была, но о Фёкле продолжал мечтать; и ночи через три Миша услышал, что у мамки через стенку весело и радостно заскрипели и запели пружины кровати, чего не случалось давно, послышались сладострастные звуки; и к рассвету всё замерло.
Утром лик Фёклы, вечно мрачный и угрюмый, просиял, глаза излучали умиротворение и огонь желания: вот что скрип-то кровати животворящий делает. Фёкла вела себя необычно раскованно и весело, как и положено вести себя немолодой женщине после верного свидания с молодым любовником. Она даже игриво толкнула бедром Мишу: мол, знай наших, не только у тебя с Лизой всё было. Затем как бы невзначай показала сиськи, мол, Ермолай всю ночь их сжимал, а они всё равно распрямились, потому что упругие.
И случилось невероятное, непредсказуемое и запретное.
Миша поплыл, ему померещилось, что перед ним Лиза, по телу пробежала ломота, и член встал. «Боже, свят-свят! Что же со мной творится? Совсем сдурел, мамку вые…ать хочу, и даже сильнее, чем Лизу». Он выскользнул в сени, плеснул на член холодной водой и погасил греховное постыдное желание.
Через две-три ночи громкий скрип кровати, тихие нежные вздохи и робкий шёпот за стеной повторились, потом ещё и ещё… Миша плохо спал, ворочался за стенкой и упорно гнал греховную мысль: «А ведь на его месте мог бы быть и я. Я тоже хочу е…ать эту женщину каждую ночь, это днём она мать, а ночью просто баба, и я её хочу».
Но через месяц Ермолай собрался в областной центр по делам и попросил Мишу: «Передай мамке, месяц меня не будет», – а он не передал. У него появился шанс заменить Ермолая, чем он не преминул воспользоваться. Злые языки заявляют, что Фёклина кровать всё равно по ночам продолжала скрипеть, хотя Ермолая не было, и даже громче и продолжительнее… Но вздохов и шёпота слышно не было.
По утрам Миша был весел и доволен, Фёкла хмурилась, на Мишу старалась не смотреть, глаза были на мокром месте.
Фёкла ночами была в нирване и упоительно наслаждалась весёлым скрипом кроватных пружин, которые она сама же заставляла петь и скрипеть своей пышной задницей, а утром её не отпускал комплекс Марии Магдалины:
«Зачем же я Мише-то даю? Неправильно это. Почему я стала такой развратной и похотливой? Первый раз, когда он в темноте навалился на меня и вставил свой юный х…ишко мне в п…здину, я подумала, Ермолай пришёл, потому что точь-в-точь так же е…ёт, и всю ночь шептала его имя; потом поняла, что это не он, но было уже поздно, а потом просто притворялась, что меня е…ёт только Ермолай. Я грешу, но велик ли мой грех и почему я не в силах остановиться? Ведь нам обоим хорошо и приятно, иначе бы он не приходил каждую ночь за этим, и никому мы не делаем вреда.
