В кабинет директора вела другая дверь. Начальница поднесла пропуск к стене и охлопала себя в поисках последнего ключа, который оказался в левом нагрудном кармане. К нему был прикреплен прозрачный кармашек с фотографией, полной рыжеволосых детей.
– Ну вот, – сказала она. – Мы пришли.
Шероховатые стены, окна с видом на автотрассу – кабинет не впечатлял. Видимо, понимая это, хозяйка решила, что так не годится, и в помещении появились солидный письменный стол из дерева и офисное кресло. У нее нашлись средства и на два кожаных дивана – для разговоров по душам. На стенах висели ее дипломы и карта Соединенного Королевства.
– Мы с вами совсем не знакомы, но я хотела бы кое-что сказать вам, прежде чем к нам присоединится адвокат.
Она махнула рукой в сторону диванов. Я терпеть не могла вести официальные беседы на мягкой мебели: никогда не знаешь, как лучше сесть. На столике перед нами лежали картонная коробка и тонкий коричневый конверт, на котором были написаны имя и фамилия Матери.
– Надеюсь, вы не расцените это как бестактность, – начала она, – но я помню вас и вашу семью по тогдашним новостям. Мои дети были совсем маленькими. Те заголовки – они долго не шли у меня из головы, даже когда я еще не устроилась сюда. Здесь у нас чего только не увидишь. Что-то попадает на полосы газет, что-то – нет. И даже спустя столько лет некоторые истории – их совсем мало – все же поражают меня. Знакомые спрашивают: «Неужели ты еще чему-то удивляешься?» Что ж, я отказываюсь не удивляться.
Она вытащила веер из кармана костюма. Теперь можно было разглядеть, что его сделал или ребенок, или кто-то из заключенных.
– Ваши родители удивили меня, – подытожила она.
Я смотрела мимо нее – солнечный луч подрагивал на оконной раме, стремясь ворваться в комнату.
– То, что вы пережили, – ужасно. Все мы, кто работает здесь, надеемся, что вы сумеете это преодолеть, и желаем вам обрести покой.
– Если вы не против, давайте все же перейдем к тому, зачем я приехала, – сказала я.
Адвокат стоял за дверью наготове, как актер, ожидающий своего выхода. На нем был серый костюм с веселеньким галстуком, и адвокат в нем сильно потел.
Он присел на диван, кожаная обивка скрипнула. Представился:
– Билл. – И тут же снова вскочил, чтобы пожать мне руку.
Ворот его рубашки промок от пота и стал таким же серым, как костюм.
– Я знаю, – сразу продолжил он, – что вы тоже юрист.
Он оказался моложе, чем я ожидала. Может, даже младше меня. Вероятно, мы учились в университетах примерно в одно время.
– Всего лишь штатный юрист в компании, – ответила я и, чтобы придать ему уверенности, добавила: – Я ничего не смыслю в завещаниях.
– Ничего, как раз для этого я и здесь.
Я улыбнулась ему ободряюще.
– Что ж, тогда приступим, – произнес Билл и побарабанил пальцами по коробке. – Это личные вещи, а этот документ – ее последняя воля.
Он пододвинул ко мне конверт, я взяла его и вскрыла. В завещании, написанном Маминым нетвердым почерком, было сказано, что Дебора Грейси назначает дочь, Александру Грейси, исполнителем своей воли; что все имущество Деборы Грейси, состоящее: первое – из личных вещей, находящихся в тюрьме Ее Величества Нордвуд; второе – из двадцати тысяч фунтов стерлингов, унаследованных ею от мужа, Чарльза Грейси, после его кончины; третье – из недвижимого имущества, расположенного по адресу: Холлоуфилд, Мур Вудс-роуд, 11, – надлежит разделить поровну между всеми ныне здравствующими детьми Деборы Грейси.
– Исполнителем, – повторила я вслух.
– Насколько я понял, она была уверена, что вы справитесь, – сказал Билл.
Я рассмеялась. Мне представилась Мать, сидящая в камере: как она перебирает светлые волосы, длинные-предлинные, доходящие до самых колен. Она могла спокойно сидеть на них – это была ее фишка. Она составляет завещание под руководством Билла, который жалеет ее и от души желает помочь – и потеет, совсем как сейчас. У него куча вопросов, а Мать держит ручку, и ее бьет дрожь напускного отчаяния.
– Быть исполнителем, – объясняет ей Билл. – Это почетно. Правда, с другой стороны, – это, конечно, административная ответственность; кроме того, исполнитель обязан общаться с бенефициарами[2].
И Мать – с пожирающим ее желудок раком, сознающая, что издеваться над нами ей осталось считаные месяцы, – точно знает, кого ей назначить.
– Вы не обязаны за это браться, если не хотите, – сказал мне Билл.
– Я понимаю.
Билл повел плечами.
– Давайте я объясню вам самое основное. Наследство не очень большое, это не займет много времени. Самое главное – то, о чем важно не забывать, – это держать бенефициаров в курсе. Как бы вы ни решили распорядиться наследством, в первую очередь вам следует получить на то согласие ваших родственников.
У меня был забронирован билет назад до Нью-Йорка на завтрашний дневной рейс. Я подумала о прохладном воздухе салона, об аккуратненьких меню, которые раздают сразу после взлета. Представила, как после трех дней, убитых напитками из бара, я погружаюсь в путешествие, затем просыпаюсь – а снаружи теплый вечер, и черная машина ждет меня, чтобы отвезти домой.
– Мне нужно все обдумать, – сказала я. – Сейчас не самое подходящее время.
Билл подал мне листочек в линейку; имя и номер телефона были написаны от руки. Визитки тюремным бюджетом не предусмотрены.
– Буду ждать от вас звонка. И если вы не захотите, то, может, подскажете, кто захотел бы? Кто-то еще из бенефициаров, возможно?
Я представила, как предлагаю это Итану, Гэбриелу или Далиле, и ответила:
– Возможно.
– Для начала, – произнес Билл, держа картонную коробку на ладони, – вот все личные вещи вашей матери, которые она хранила тут, в Нордвуде. Я могу оформить их передачу уже сегодня.
Коробка почти ничего не весила.
– Боюсь только, что они не имеют никакой ценности, – продолжил он. – Тут благодарности и поощрения за образцовое поведение и тому подобные вещи, но вне этих стен они бесполезны.
– Вот досада, – съязвила я.
– Кроме этого, – уточнила начальница, – остается еще тело.
Она подошла к письменному столу и вытащила из ящика папку на кольцах, c пластиковыми карманами внутри. В каждом из них был рекламный листок или буклет. Она раскрыла передо мной эту папку, как официант раскрывает меню в ресторане, – мелькнули соболезнующие лица, траурный шрифт.
– Вот здесь можно выбрать, – и она перевернула страницу, – если хотите, разные бюро похоронных услуг. В некоторых брошюрах довольно подробная информация: можно посмотреть, какие услуги они предлагают, гробы и все такое. Все находятся неподалеку, километров девяносто – сто.
– Боюсь, вы не понимаете, – произнесла я.
Начальница захлопнула папку на странице с леопардовым гробом.
– Мы не будем забирать тело.
– Вот как? – Билл был потрясен.
Начальница тюрьмы осталась невозмутимой. Или же она хорошо скрывала чувства.
– В этом случае, по нашему негласному внутреннему распорядку, мы похороним вашу мать в безымянной могиле. Если не возражаете.
– Нет, – ответила я. – Абсолютно никаких возражений.
Мне предстояла еще одна встреча – с тюремной капелланшей, она хотела о чем-то со мной поговорить. Попросила прийти в часовню для посетителей, которая располагалась на парковке. Одна из помощниц директора проводила меня в небольшой приземистый флигель. Над входом – деревянный крест, окна украшены цветной гофрированной бумагой – витражи, сотворенные, казалось, детскими руками. Скамьи в шесть рядов, перед ними – самодельный помост с рипидой и аналоем, среднего размера распятие.
Священнослужительница сидела на второй от входа скамье. Она поднялась мне навстречу; все в ней было округлым и влажным: лицо в полумраке, белое одеяние, маленькие ладони, сжавшие мои руки.
– Александра?
– Здравствуйте.
– Вы, должно быть, недоумеваете, зачем я позвала вас?
