– Слышали сагу об Утрёсте?

Рино не скрывал скуки.

– Остров к западу от Рёста, затонул много тысячелетий назад, он всплывает, когда кто-то терпит бедствие.

– Так тот мальчик, – у Рино не было ни времени, ни желания слушать старую сказку. – Он утонул?

Лишь на мгновение на лице Микальсена промелькнула обида, но потом он кивнул.

– Я нечасто бывал в Винстаде в то время, но помню инвалидную коляску. Она страшно дребезжала. Парень сидел на крыльце дома или на пристани. В те времена жизнь на фьорде была другая, и именно на пристани все и случилось. Он сидел там, колени укутаны пледом, худое бледное создание, – Микальсен снова взглянул на море, как будто оглядывался на побежденного врага, будучи не вполне уверенным, что соперник не восстанет с новыми силами. – В тот вечер бушевал шторм, на фьорде потом еще несколько дней белая пена была. Взбудораженное море бурлит долго, – Микальсен почесал спину, – на следующее утро нашли коляску. Вы же там только что были, так?

Рино кивнул.

– Ну тогда сами знаете. У берега глубина пара метров, не больше, а вот в открытом море в два раза глубже.

Она лежала там, прямо у одного из столбов. Парень скатился с причала и утонул.

Микальсен встал и посмотрел на горы.

– Конечно, поползли слухи. Мол, отец утопил сына, а потом покончил с собой. Другие говорили, что это брат вернулся, чтобы расправиться с обоими. Я не знаю, но если парень утонул не сам, то я скорее скажу, что это сделал отец. Бить своего собственного сына, особенно калеку, ну кем надо быть?

– Сумасшедшим.

– Я скажу – чудовищем.

– Когда это случилось?

– В шестьдесят третьем. Тысяча девятьсот шестьдесят третьем.

– Мальчику было около четырнадцати?

– Да, что-то типа того.

– Вы рассказывали об этом Фалку? – Рино подразумевал, что его коллега уже поговорил с единственным обитателем Киркефьорда.

– Он был здесь, да. Спрашивал о скелете.

– И вы рассказали об утонувшем мальчике?

– Да мне не нужно было ничего рассказывать. Фалк учился с ним в одной школе.

Еще в начальной школе мама говорила ему, что он должен бросить вызов своему страху. Потому что, только взглянув ему прямо в глаза, он сможет победить. У него никогда не хватало духа последовать ее совету. Челюсти и горло сводило только от одной мысли. Вместо этого он боялся, делал все возможное, чтобы избегать своего мучителя, а позже и ситуаций, напоминающих о нем.

Побег длиною в жизнь.

Он и сегодня чувствовал то облегчение, которое наступило в последний школьный день. Никто больше не будет над ним смеяться, никто не будет заставлять его читать вслух, пока класс катается по полу от смеха. Свободен! Возможно, радость была недолгой, но тот момент в его жизни казался высшей точкой счастья. Он поступил на работу на одну из рыбных фабрик, но и там ему пришлось осознать, что ему никогда полностью не избавиться от мучений. Заикание навсегда лишило его возможности жить полноценной жизнью.

С годами он мастерски освоил обходные маневры и лишь изредка натыкался на кого-то, кто вновь заставлял его испытывать страх. Страх, который вырос на почве его ущербности. С тех пор, как ему исполнилось девять лет, он почти ни с кем не разговаривал, лишь изредка произнося отрывистые слова. Только с мамой. Когда он говорил с ней, звуки сливались в слова плавно, без сопротивления, даже без намека на сопротивление. Ты должен противостоять своему страху. Все эти годы она постоянно повторяла ему это, никогда не переставая надеяться, что сын обретет свободу. Теперь ему уже было за шестьдесят. Она была очень спокойной. Он открыл дверь в ее спальню, почувствовал, как ее запах проникает в ноздри. Она отрешенно смотрела на него.

– Сегодня я это сделаю, – сказал он. – Сегодня я противостою своему страху.

Ему показалось, он уловил улыбку, пусть легкую и отстраненную.

– Сегодня я встречусь с ним лицом к лицу.

– Да, я учился здесь в школе. А потом перешел в старшую школу в Рейне.

Фалк сидел на узкой металлической лестнице возле входной двери. На большинстве ступенек стояли миски с засохшим кошачьим кормом.

– Теперь в Винстаде нет школы. Да и здесь, – Фалк махнул рукой, – культура победила. Школа стала культурным центром, как будто выставка или литературный фестиваль важнее, чем базовое образование.

– А что с учениками?

– Переведены в школу в Сёрвогене.

Сёрвоген – ближайшая деревушка к облюбованному туристами местечку, знаменитому более своим именем, чем идиллическими пейзажами.

– Но вы все-таки выросли здесь, в Винстаде?

Фалк покачал головой.

– В Теннесе, деревушке на той стороне пролива. По прямой совсем недалеко, но добраться без лодки невозможно.

– Когда вы переехали в Рейне?

– Когда пошел там в школу. Мне было около тринадцати.

– Вы переехали, когда утонул мальчик в инвалидной коляске? – Рино уже рассказал напарнику о разговоре с Осмундом Микальсеном.

Фалк взглянул на него ничего не выражающим взглядом.

– Думаю, да.

– Вы помните, что произошло?

– Помню, мои родители говорили об этом.

– Старший мальчик пропал незадолго до того скорбного осеннего дня.

– Пропал…

– Странно, что об этом никто не заявил.

– Время было другое.

– Вы помните мальчиков?

Фалк опустил взгляд.

– Плохо.

– По словам Осмунда Микальсена, отец был с ними жесток и доставалось обоим.

Фалк сжал кулаки.

– И ведь наверняка издевательства были гораздо хуже, чем об этом знали окружающие, – продолжил Рино.

– Что вы хотите сказать?

– Это исчезновение. Возможно, вы нашли именно пропавшего брата. А может быть, второго. Но история о двух братьях – это все, что у нас есть. И так как вы ходили с ними в одну школу, я надеялся, вы сможете что-то вспомнить.

– Это было почти пятьдесят лет назад.

– Да.

Видно было, что мысли Фалка бродили где-то далеко.

– В школе должны были остаться архивы, может быть, даже фотографии. Думаю, мы можем начать оттуда. Школа в Винстаде. как вы думаете, бумаги могли остаться там?

Фалк встал и отодвинул одну из мисок.

– Школу закрыли в восьмидесятые, насколько я помню. Учеников перевели в Рейне.

– А потом уже в Сёрвоген?

Фалк кивнул.

– А архив?

– Думаю, книги и бумаги сначала перевезли сюда, в Рейне.

– А потом, наверное, переслали в Сёрвоген?

– Наверное.

– Кто-то должен знать точно.

Фалк поманил тощего кота, который осторожно выглядывал из-за куста.

– Хальвард Тофтен долгое время был здесь директором. Он наверняка знает.

– И он жив и здоров?

– Не знаю, насколько крепко его здоровье, но он жив.

– Покажете дорогу?

Фалк помолчал.

– Это самое малое, что я могу для вас сделать.

– Кстати, – Рино остановился посреди лестницы, – прямо возле разлома стоит дом, кто там жил?

– Вдова, нелюдимая и нервная. Имени я не помню.

– У нее были дети?

Фалк покачал головой.

– Она овдовела через несколько дней после замужества. Чертову фьорду понадобились жертвы. И она осталась бездетной.

Через пять минут Рино уже парковался возле ухоженного дома, построенного в пятидесятые. Его удивило, что Фалк не задавал больше вопросов о мальчиках, лишь абсолютно безучастно показал дорогу к дому бывшего директора школы. Депрессия просачивалась сквозь жесты и взгляды, опасения ленсмана все больше и больше оправдывались.

Дверь открыла жена Тофтена. Она сказала, что супруг подвязывает розы на заднем дворе. Они обнаружили его между двумя кустами. Согнувшись в три погибели, он отрезал длинную веревку. Увидев направляющихся к нему мужчин, он выпрямился, кивком поприветствовал Фалка и слегка неуверенно подал руку Рино.

– Мне сказали, что вы много лет были директором школы, – сказал Рино, представившись.