Он еще немного побыл у нее. Затем свернул подстилку, которую связала ему мать, и ушел. Следующей остановкой был пансионат. Он старался держаться склонов у дороги, чтобы никто не заметил его ночных блужданий. Местность была покрыта порослью травы, так что он двигался мягко и осторожно. Вечер и ночь были его временем. Никакого шума от машин и лодок, лишь легкий плеск волн, а если ветер усиливался, то слышались тяжелые удары морской воды о скалы и валуны. Миновав Райнехалсен, он спустился к морю, чтобы не попасть в свет дорожных фонарей. Он шел по кромке воды, пока не дошел до деревни. Перешел дорогу в самой затемненной части и почти сразу же оказался в кустах возле пансионата. Взглянул на часы. Без четверти одиннадцать. Через пятнадцать минут погасят свет. Он не понимал, зачем его вообще включают. Для пациента в палате 211 ночь была вечной.

Проверив дважды, что за окном никого не было, он достал маленькую лестницу, спрятанную в траве. Быстро добрался до оранжевого здания, бесшумно приставил лестницу к стене. Четыре ступеньки, и он достиг окна палаты 211. Монстр лежал на спине – как обычно. Глаза закрыты, точнее, веки слиплись и стали похожи на окаменевшие слезы в глазницах. Остальное лицо покрывали пятна обгоревшей кожи, более светлые участки, видимо, пересажены. Наверное, его лишенный кожи затылок нещадно потел. На шее и на груди так же виднелись явные следы пламени, как и на той части тела, которая торчала из-под одеяла. Его сильно поджарили…

Такова судьба, она злопамятна и воздает за деяния. Лежи и вспоминай о том, как ты жил до пожара – задолго до пожара. Подумать только, сколько же боли ты причинил! Дверь в палату отворилась, и он поспешил спрятаться. Они всегда заходили к пациенту с ожогами перед тем, как выключить свет, чтобы удостовериться, что тот все еще дышит. Прошло не больше минуты, и свет погас. Он попробовал снова взглянуть в окно, но шторы были задернуты.

Обратно он пошел той же дорогой, держался кромки воды, уверенно перешагивая по покрытым растительностью камням. Пахло водорослями и соленым морем, а позже, когда он протиснулся между столбами пристани, его настиг запах рыбы и просмоленного дерева. Этот запах был знакомым и надежным. До дома он добирался час, а если бы пошел по шоссе, то дошел бы за двадцать минут.

Покосившийся домик находился в самой отдаленной части Рейне, притом что большая часть деревни прижималась к подножию гор. Он был зажат между большими и малыми валунами на склоне в паре сотен метров от остальных зданий. Могучие камни никогда не казались ему опасными. Они защищали от непогоды и ветра и олицетворяли одиночество и безопасность. Он достал ключ из потайного места за обшивкой дома. Они с мамой договорились, что, уходя, он всегда будет запирать дверь, так как она не смогла бы прогнать непрошеных гостей. Запах объял его сразу же, как только он переступил порог, сильный, но вовсе не неприятный. Это был запах дома Шура Симскара. Его дома. Он расправил загнувшийся коврик и прошел на кухню.

– Дома! – крикнул он и повесил куртку на спинку стула. Похоже, у нее все хорошо.

Комок в груди рассосался, и ему нравилось чувствовать, что слова снова текут свободно, как всегда, когда он говорил с мамой. Он открыл холодильник и глотнул молока прямо из пакета. Оно было кислым, ужасно кислым. Он проверил срок годности. На пять дней просрочено. Ему скоро придется сходить в магазин, ничего не поделаешь. Старая привычка. Когда-то он откладывал поход в магазин до тех пор, пока не начинал действительно голодать. Но не сейчас. Когда до магазинов Рейне добралась система самообслуживания, он стал свободен. Теперь можно наконец забыть о семи годах школьного ада. Он выбирал именно те продукты, которые хотел купить, а не те, которые умел произносить. Например, молоко. Сколько раз он стоял у прилавка, а длящаяся вечность «ММММ» не давала ему вздохнуть. Старушка Вален его понимала, а вот еще одна продавщица смотрела вопросительно и даже не пыталась скрыть удовольствие от его паники, от стремительно краснеющего лица. От воспоминаний сердце забилось чаще. Больше пятидесяти лет слова застревали в горле. Только от одной мысли об этом внутри все сжималось. Но теперь он был в безопасности. Дома. Дома с мамой.

Фалку приснился отец. Он давно уже не был главным героем его снов, но вот появился снова, и еще отчетливее, чем раньше.

Скованность от этого сна все еще ощущалась в теле, хотя была уже половина одиннадцатого утра. Фалк сидел за столом с первой за сегодняшний день чашкой кофе. Кофе остыл, остыл уже давно. Офицеру позвонили почти сразу же, как он зашел в кабинет. Звонил Дрейер, ленсман из Лекнеса, чтобы сообщить, что отчет судмедэксперта готов. Насильственная смерть, сказал он. Теперь мы знаем.

Теперь мы знаем.

С той секунды, как Фалк поднял с земли сломанные фаланги пальцев, он знал это. Он уже пытался связаться с патологоанатомом, но его попросили перезвонить после десяти. Он снова набрал номер, который записал на листочке, и попросил соединить его с мужчиной, который, судя по имени, был этническим немцем. Женщина в телефон произнесла имя немного по-другому, и через пару секунд эксперт взял трубку.

– Хертцхайм, – голос звучал на удивление норвежским.

Офицер представился и объяснил, по какому поводу звонит.

– Мы руководствуемся сухими фактами, – сказал патологоанатом, а затем продолжил, вздохнув. – Но ведь и у нас есть чувства. Мы делаем свои выводы.

– Насилие?

– Хм. Повреждения не могут быть вызваны падением, это точно. Для того чтобы размозжить кости до такой степени, нужно упасть с очень большой высоты…

Фалк почувствовал, что холодеет.

– … К тому же при падении были бы сильнее повреждены крупные кости.

– Значит ли это, что нет переломов.

– Я сказал, сильнее. Боюсь, что в данном случае мы говорим об одном сплошном переломе. У парня нет практически ни одной целой кости.

Фалк прижался к трубке.

– Я видел много переломов от падений. Все они похожи друг на друга. Боюсь, что этот случай выдающийся. Я как профессионал прихожу к заключению, что мальчику нанесли эти травмы при жизни, хотя все мое нутро отказывается в это верить. И в то же время у меня нет никаких сомнений: травмы привели к смерти. При этом за все тридцать два года практики я никогда не видел ничего подобного.

Фалк смог оторваться от трубки, лишь когда гудки заполнили его голову. Именно сейчас в этой какофонии он осознал, что возненавидел отца с первого удара, и эта ненависть до сих пор жила в нем. Отец не только украл у него детство, он отобрал и значительный кусок взрослой жизни. Фалк почувствовал, как подкатывают слезы, и, даже понимая, что, дав им пролиться, в очередной раз окажется проигравшим, не смог их сдержать.

Около недели назад ему в голову пришла мысль. Конечно, это была последняя соломинка, тонкая и хрупкая, но попробовать все же стоило. Он услышал звук из коридора, всего на несколько секунд, пока медсестры открывали дверь, но сразу же узнал его. Стук клавиш. Общий компьютер для местных обитателей. Его круг общения всегда был очень узким, но, возможно, он смог бы кинуть электронный призыв на помощь Йоару, своему другу по переписке, который, как он надеялся, удивился, когда общение прервалось. Он ведь лежал здесь, обожженный до неузнаваемости, немой и слепой. Как только в нем поселилась искра надежды, ему с трудом удавалось переключиться на что-то другое. Нужно выжить. Сначала надо узнать, где именно в коридоре стоит компьютер. Затем понять, как войти в систему, и, наконец, выяснить, какая почтовая программа там установлена. Место расположения он определил довольно быстро – прямо у стены напротив – в середине коридора. Следующий шаг был сложнее – намного сложнее, он понял, что ему нужно, чтобы к нему заходили чаще именно в те моменты, когда кто-то пользовался компьютером. Когда медсестры оставляли дверь нараспашку, он мог бы что-то уловить. Он стал нажимать на кнопку вызова каждый раз, когда слышал, что кто-то садится за компьютер. Не реагируя на вопросы медсестер, он пытался сконцентрироваться на словах из коридора. Он уже заметил, что один из мужчин скорее рычал, чем говорил, его голос было хорошо слышно. Даже здесь, в палате. После десятка вызовов – все они были ровно в тот момент, когда кто-то пользовался компьютером – и многочисленных попыток персонала поправить подушки, проверить температуру, задать вопросы, он убедился в том, что все иконки программ были размещены на рабочем столе, а компьютер включен с утра до вечера. Очевидно, никто из старичков не освоил переход на электронную почту, так что ему пришлось поменять стратегию. Он поднимал руку и делал отвергающий жест, как только кто-то из медсестер входил в палату. Но сначала его послание не понимали. Именно Йориль первой обратила внимание и попыталась выяснить, что он хочет сказать. Затем пригодился язык пальцев, которому его обучали терапевты, и в конце концов ему удалось объяснить, что он хочет выбраться из комнаты. После отвергающего жеста на предложенную Йориль гостиную и последовавших за этим нескольких попыток угадать, которые явно доставили ей удовольствие, она наконец поняла, что он хочет просто попасть в коридор напротив палаты. Йориль очень извинялась за свою недогадливость, и он слышал, как позже она передавала его просьбу другим медсестрам.