Уже подняла было ногу, чтобы широко шагнуть, но сразу же поняла, что размаха не хватит. "Шорты" не дадут размахнуться. Совсем немножко не дадут, но или лопнут, или нога ткнётся в колючки.

     В замешательстве Ева бросила взгляд в тёмное уже окно, за которым падали снежинки. Дул ветер, и белёсые трассы прочерчивали диагонали. Диагонали!

     Девушка подтащила к буртику табуретку, приставила вплотную, взобралась, придвинулась к самому краю. Пальчики в розовых колготках загнулась, застолбили край. Секундная пауза — и вот уже девичье тело, чуть согнувшись в пояснице, скользит по диагонали, стремясь попасть в заветные следочки.

     И она попала! Под нежными её ступняшками не взорвались мины, знаменующие посадку на колючки. Нет, под подошвами охнула и мягко просела земля. Махи, отчаянные махи руками! Надо же прийти в равновесие, погасить инерцию, чтобы не бросило торс вперёд. Согнулась в пояснице, медленно выпрямилась.

     Загремела, бороздя пол, опрокинутая табуретка. Ева всё ещё балансировала, пытаясь устоять, и звук этот восприняла скорее подсознанием. Но странное дело — он её вовсе не смутил. Порядок же нарушен, табуретка могла расшататься и даже разлететься — обычно такое заставляло сжиматься сердечко девочки Евы, лихорадочно соображать, как оправдаться, а тараторить оправдания пополам с прошением прощения она, надо сказать, умела. Теперь же скрежет по полу бедной мебельки только порадовал — какая она смелая, решительная, находчивая!

     Потом уже, рассказывая своей подружке Кире об этом своём приключении, Ева сообразит: острый страх, сжатое сердце одновременно пыряли и в живот, гнали в туалет. Маленькой девочкой и не успевала туда порой, ревела, мокрея. Теперь же живот её поджат, уговорен не тревожить до конца полива, стало быть, и страх не ко двору. Другие чувства — пожалуйста. И вышло, что чувства эти — хорошие.

     Наклонилась, отводя таз назад, дотянулась до бутылок и начала поливать зелёных жаждунов как учили, строго под корешок, ни капли выше. Насобачилась мигом: взяв полную бутылку, поливала вокруг себя, а когда воды оставалось немножко, брала бутылку за донышко и дотягивалась горлышком до отдалённых мест. Потом вообще не стала отбрасывать пустые бутылки, а разливала полную пополам и тянулась, вертелась, снова тянулась… Чем отдалённее круговая полоса, тем больше её площадь. Геометрия. Первый курс.

     Действительно, раз плюнуть, если знаешь, как. Молчи, пузырь, сейчас пойдём в твою опустошивальню, бутылочки вот только опустошим.

     Пустые, она швыряла их на пол, не нагибаясь, чтобы аккуратно поставить.

     Работа немножко монотонная, хорошо успокаивает. Под неё и медитировать можно. Неожиданно для себя Ева поняла, что поливает зелёные существа с любовью.

     Надо же — заставили, можно сказать, шантажнули зачётом, должна бы работой тяготиться, а то и ненавидеть. Ну, в лучшем случае, сжать губы и орудовать с ничего не выражающим лицом. Стремиться закончить побыстрее. Ну, положим, побыстрее она и сейчас хочет, но какая-то симпатия появилась к дружным этим колючкам, какие-то ласковые слова забурчали под нос. Не о зачёте она думала, а о том, как им, славным, но неподвижным, себя обслужить не могущим, сделать так, чтоб жить хорошо было, весело.

     А может, она по натуре такая — садовница, а вовсе не химик? Может, именно это — её любимое дело, а не переливание из колбы в пробирку? Тогда почему же она не стала поступать в агрономический? Ага, понятно почему: чтобы любимое занятие не стало докучливой обязанностью, чтоб не получать зачёты и "пятёрки" за любовное к делу отношение. Разве без любви она решилась бы встать в центр колючек, додумалась бы до табуретки, рисковать ещё?!

     И ещё один признак увлечённости: мочевой пузырь её не беспокоил. Правда, он обозначал тупой тяжестью свою полноту, но как-то равнодушно: мол, не совсем уж обо мне забывай, закончишь — время не тяни, сходи в туалет. Но не нахальничал, не гнал "до ветру", не колол болью, как бывало. Девушка могла отдаться общению с кактусами самозабвенно.

     А какие причудливые формы! Вот тут, два сросшихся шарика что-то ей напомнили…

     Однажды перед уроком физкультуры стайка девушек ждала преподавателя в спортзале и разминалась у шведской стенки. Предстоял волейбол, и следовало прийти в бикини. Дурочки, они пришли в купальном, не догадывались, как будет трясти тело в прыжках и бросках. А пока судачили, выпендривались друг перед дружкой своей гибкостью, тело припоказывали. Одна легла животом вниз и подняла торс под прямым углом. Не бог весть какая конторсия, но для непрофессионалки неплохо.

     Рассказала, как натренировалась. С детских лет она с одним мальчишечкой вместе водилась, купались летом в речке, а потом ложились загорать. Играли в карты, в "подкидного", лёжа на животе и поднимая торс.

     И вот как-то раз заметила девочка, превращающаяся потихоньку в девушку, что партнёр ей куда-то в грудь не детским взглядом смотрит. Ба, а у неё там растут! Вот оно что!

     Можно было бы сменить позу. Скажем, усесться по-турецки, но промежность открывать — шило на мыло, там волосы бушуют. Да и партнёр, чего доброго, повторит позу, покажет своё плавочное "хозяйство" лицом. Сесть, ножки под себя подвернув? Можно, конечно, но… не принять ли вызов? И она стала учиться выгибать спину, чтобы играть в карты, не ловя пазухой мальчишеский взгляд. Смотри, чувак, на внешние обводы! Так и насобачилась.

     Услышав эту историю, девчонки стали ложиться на ковёр и проверять, кто сколько отогнётся. Груди пластались по полу, и Еве это чем-то напоминало катки бульдозера анфас, а стелющиеся под тяжести чашки — гусеницы. Будто прёт на тебя бульдозер, если пофантазировать, да ещё взгляд хозяйки зверский (она ведь тужится оторваться от пола). Конечно, сверкали блицы мобильников, звучал смех. Ева раскрепостилась, нечасто это с ней бывает. Хорошо-то как было!

     Последняя бутылка, кувыркаясь и подпрыгивая, поскакала по паркету. Ф-фу, всё! Закончила наконец. Можно и по-другому сказать: хорошего понемножку.

     Она распрямилась и несколько секунд постояла, давая отдых спине. Спина немножко ныла, с непривычки, сейчас это нытьё затухало и, уходя, открыло возможность почувствовать одну перемену.

     Как уже говорилось, наша "садовница" перед прыжком в зелёное "озеро" закатала брюки как можно выше, до положения шорт. Бёдра облегались очень плотно, почти что сжимались, но не резко, а по всей поверхности равномерно. Как будто в седле сидела девушка, настолько всё там было твёрдое. Голени, наоборот, наслаждались свободой, их охватывали только колготки. Приятная фактура, не уходящее тепло — в общем, почти что "вторая", незаметная кожа. Тело могло сгибаться и в пояснице, и в коленях.

     Теперь же бёдра и голени выровнялись по ощущениям. Привыкла к давлению? Не похоже. Ева глянула вниз и обмерла.

     Она не увидела собственных ступней!

     Да и голени виднелись далеко не целиком. Нижняя их часть потонула в зелёных рядах, ощерившихся колючками. Кактусы! Кактусы полонили её ноги.