Ведьма тем временем пошла к реке, слепо вглядываясь в темному, ища Веля. Приблизилась к кромке воды, ступней тронула.

— Селена?

— М-м-м?

— Я тебе рассказывал, что в темноте отлично вижу? — это была единственная уступка собственной совести, на которую Велемир пошел скрепя сердце.

— Брешешь! — она дернулась, прикрывая рукой молочно-белую грудь, и он рассмеялся, подтверждая свои слова.

— Отвернись! — снова скомандовала Селена. — А то и при солнечном свете видеть не сможешь!

— Люблю, когда ты такая грозная, — не унимался он, а девушка уже стремилась в воду, быстро, будто за ней снова бесы колдуна гнались.

Он поймал ее, когда она уже по грудь в воду зашла. Коснулся тонких плеч, и Селена шарахнулась в сторону, чуть не ныряя с головой.

— Тише, — зашептал Вель, ловя, притягивая ее, обнимая.

— С ума сошел?! — она уперлась ладонями в его плечи, попыталась оттолкнуть.

— Не бойся, не трону. Пока сама не попросишь, помнишь?

— Чего тогда руки распускаешь?

— Я соскучился, — Вель пальцами провел по ее шее, зарылся в волосы на затылке. — Ты пахнешь так…

— Как лошадь после пашни? — фыркнула ведьма.

— Как летний луг, — он уткнулся носом в светлую макушку, втянул сладкий воздух, жмурясь от удовольствия.

— На котором пасется лошадь после пашни…

— Вот ты язва! — Велемир бережно перехватил тонкие запястья и развел их в стороны, потянул на себя, и Селена поддалась, обнимая его. — Все девки радуются, когда им приятные слова говоришь, а ты.., — его ладони легли на стройную спину, чуть ли не всю ее покрывая, и по нежной девичьей коже вновь побежали мурашки.

— Ну, извини, что я не как все девки.

— Ты гораздо, гораздо лучше их всех вместе взятых, — он прижал ее крепче, ощущая своей грудью ее — теплую и мягкую.

— Мы теперь все в девках мерить будем? — хихикнула Селена.

Вель не счел нужным отвечать. Просто обнимал ее, гладил спину, грел своим теплом, ощущая, как ток воды огибает его тело, не в силах даже покачнуть. И ему казалось, что это не он держит ведьму, а она его, не давая воде унести наемника куда-то дальше, в русло, в пучину. И Вель радостно цеплялся за хрупкое девичье тело, врастал в него все больше с каждым днем, даже не задумываясь о том, что будет дальше, когда они из Веледара вернутся. Если вернутся…

— Почему ты… такая? — прошептал он, опуская голову и касаясь губами ведьминого плеча, от которого пахло дикими травами даже больше, чем от волос.

— Какая?

— Такая ведьма. Ведь твой дар… скрыть можно. Жить спокойно.

— Нельзя. Если мы силу свою долго не используем, то… болеем. Да и будь ты скакуном породистым, стал бы блеять, если б тебя к овцам на скотный двор занесло?

— Так вот какими ты нас, людей, видишь? — усмехнулся он, ничуть, впрочем, не обижаясь.

— Люди разными ремеслами могут владеть. Кузнец оружие делает, гончар — посуду. Ты, воин, убиваешь… Чем мое ремесло хуже?

— Я убиваю, и меня за это уважают. А тебя за твои способности боятся и презирают даже.

— Ты тоже презирал.

— Это от незнания, — кажется, Селена впервые смогла его смутить. Какое новое чувство… Лишь бы небо на землю не обрушилось.

— А люди и не спешат узнавать. Им гораздо проще пальцем ткнуть и заклеймить. И я их не виню. Они просто боятся того, чего не разумеют. Я, может, больше народу вылечила, чем ты на тот свет отправил. Но все равно, ты понятен им, а я… зло.

— Ошибаешься, Селена. Я ведь тоже… не такой, как все, — он отстранился, посмотрел на нее. — Что там было, у идола?

Ведьма вздрогнула от этого вопроса, и он почувствовал, как ее острые ноготки впиваются в поясницу, но не поморщился даже, продолжил выжидающе на нее смотреть.

— Я думала, ты понял уже… Янина нож тебе вонзила в сердце.

— Почему же я жив до сих пор? Даже раны не осталось. У меня синяки дольше заживают…

— Я не знаю, Вель. Но… я могу попытаться узнать.

— Так давай, — встрепенулся он.

— Сперва следы колдовские с меня смыть надо. А то потеряю опять сознание, и ты меня снова в какую-нибудь яму змеиную затащишь.

— Прости, — второй раз смутила. Ведьма, она и есть ведьма. — Подожду тебя на берегу.

Он отпустил ее, нырнул и поплыл к берегу, а она хохотнула ему вслед:

— Ну вот. Кто, спрашивается, меня за язык тянул? Обидела мужика…

Велю смешно стало, но он сдержался, снова нырнул, ощущая, как пузырьки из его носа стремятся вверх и щекочут щеки. Когда они с ведьмой последний раз лаялись? Вечность назад, хотя всего-то несколько дней прошло. Да и не обижался он сроду на нее, а на любой словесный яд ядом похлеще отвечал. Она часто спрашивала, как наемника с таким характером другие люди терпят. Любого убили бы уже давно, но… Веля убить не так просто. И возможно ли вообще?

Он вышел из воды, растер тело ладонями и принялся одеваться, погруженный в собственные раздумья. Натянул исподнее, штаны, рубаху. Уселся на песок, взялся за сапоги и тут только заметил, что ведьмы нигде на поверхности реки нет.

— Селена! — Вель отбросил обувь, кинулся к реке. — Селена!

— Я иду уже, — ее светлая голова вынырнула где-то на середине, руки пригладили мокрые волосы.

— Ты не пугай так! — разозлился он. — Я уже подумал, что ты топиться собралась!

— Вот еще! Не дождешься, — ведьма уже брела к берегу, на ходу отжимая волосы и скручивая их в узел на затылке.

— Очень остроумно, — фыркнул наемник, возвращаясь обратно, подбирая по дороге брошенные в песок сапоги. А потом с мстительной улыбкой принялся наблюдать, как Селена, чертыхаясь, бредет по колено в воде, спотыкается и не видит судя по всему дальше собственного носа.

Видимо, ей это надоело, потому что в следующее мгновение на ее ладони вспыхнуло пламя, освещая лицо и грудь, отражаясь в тысяче мелких капелек, которые теперь искрились на ее коже, как самоцветы.

Сапоги снова полетели в песок.

— Ты дыру на мне протрешь, наемник, — Селена вышла на берег и пересадила огонь с ладони на подвернувшуюся корягу. Он покачнулся слегка, вытянулся струной, но потом заполыхал тепло и ровно, освещая небольшой пятачок вокруг себя.

— Ведьма, — только тяжело вздохнул он, вкладывая в это слово все свое мнение по поводу таких вывертов с ее стороны.

Селена же одевалась не спеша, что-то мурлыкала себе под нос и будто даже красовалась. Будто чувствовала жадный взгляд Веля, которым он провожал каждую каплю воды, сбегающую по ее груди, ребрам или животу. Наверное, такой взгляд сложно не чувствовать…

— Вель?

— М-м-м?

— Я хочу дары твои посмотреть. Не знаю, увижу ли чего… Но попытаться стоит.

— Стоит, — согласно кивнул он, перебираясь поближе к горящей коряге. — А ты можешь вот так запросто в человека влезть и увидеть, что он умеет?

— Чувствовать дары каждому дарокраду под силу, — принялась объяснять Селена. — Дар, заключенный в камень, проще всего рассмотреть, потому что он там один. А вот когда нас к умершим зовут их родственники, обязательно сообщают, что достать нужно.

— А почему так? — он склонил голову к плечу, испытывая искреннее любопытство. В его землях таких жгли, и о дарокрадах наемник прежде только слышал, причем ничего хорошего.

— Потому что даров в человеке видимо-невидимо. Люди всю жизнь чему-то учатся: ходить, говорить, ложку держать, землю пахать… Заглянуть, не знаючи, в человека, — все равно что смотреть на горсть рассыпанного проса: каждое семечко чем-то от другого да отличается, но поди разбери. Ведь их очень много, и найти одно-единственное, нужное тебе, практически невозможно.

— То есть, чтобы забрать дар у человека, тебе обязательно знать нужно, что он умеет?

— А ты думал, чего к тебе в том селе кузнец под кожу лез да дармовым мечом соблазнял? — усмехнулась Селена. — И Янина Митю нашего не просто так о его умениях расспрашивала. Выведать пыталась, чем бугровщик может быть полезен. Конечно, некоторые дары и так забрать можно. Например, умение ходить или говорить. Согласись, такое вряд ли кто скрывать станет.