Иногда Мэй приводила с собой дочку. Звали ее Фрида, и кожа у нее была посветлее, чем у матери, но все же темнее, чем у Бетти. Худая как щепка Фрида, с мосластыми, вечно ободранными коленками и задорно торчащими косичками, была ровесницей Джо и такой же неугомонной. Подруги без устали носились по заднему двору, лазали на вишню, играли в ковбоев и индейцев, возвращались домой потные и запыхавшиеся, в перепачканной травой одежде. Бетти предпочитала оставаться дома и играть с бумажными куклами. Джо обожала Фриду и часто сидела на кухне с Мэй, даже если та приходила без Фриды, подавала ей вещи для глажки и подпевала радио.
Папа Бетти работал в бухгалтерии на заводе Ford, поэтому у Кауфманов всегда было две машины – новая и старая. Новая (последняя модель Ford) обитала в гараже, старая (модель предыдущего года) стояла на лужайке перед домом; на ней ездила Сара. Когда Бетти исполнилось пять лет, старой машиной стал четырехдверный седан Ford Tudor с фисташково-зеленым кузовом и темно-зеленой жесткой крышей. Мама забиралась на водительское сиденье, крепко сжимала руль и осторожно проезжала милю до их прежнего дома на углу Рочестер и Линвуд, где оставались жить родители Сары, Бэббе и Зайде Бетти. В их трехкомнатной квартирке были беленые стены, закопченные от табачного дыма, пахло дедушкиными сигарами и вкусной едой.
Бэббе и Зайде были старенькие и морщинистые, с кожей как скорлупа грецкого ореха. Они напоминали деревянных матрешек с каминной полки, потому что с каждой неделей превращались во все более уменьшенные копии самих себя. Зайде сильно сутулился, ходил в черных брюках, натянутых до середины груди, и в тонкой белой рубашке с короткими рукавами, через которую просвечивал полукруглый вырез исподней майки. Из-под рубашки свисала бахрома его цицита, молитвенного облачения. Бэббе сутулилась еще больше и ростом была еще ниже. Свои седые волосы она зачесывала назад и укладывала в узел на затылке, платья носила черные и бесформенные. Она щипала Бетти за щечки и звала ее шайна майдель[1], а к приезду внучки всегда пекла что-нибудь сладкое. Пока мама не видела, Бэббе совала Бетти кусочки печеного теста, мягкого и хрустящего от сахара, и девочка их тайком поедала.
Бэббе и Зайде были очень старенькими. Они родились не в Америке, как Бетти и ее мать, и разговаривали только на идише. Английского они не знали, поэтому мама занималась их банковскими делами и помогала им со счетами. Пока женщины сидели за деревянным кухонным столом со стопкой бумаг, Зайде с Бетти готовили халу. Улыбками и жестами старик показывал Бетти, как заливать дрожжи теплой водой и добавлять мед, чтобы они подошли. Девочка выливала чашку подсолнечного масла в огромную деревянную миску, Зайде разбивал яйца и вручал Бетти венчик, затем сыпал муку. Несмотря на маленький рост, Зайде ловко вымешивал тесто на столе своими узловатыми руками, толкая его туда-сюда, переворачивая, собирая в комок и расправляя. Затем хлеб снова клали в смазанную маслом миску, накрывали крышкой, ставили в разогретую духовку и ждали, пока подойдет. Бетти шла в гостиную, где Бэббе держала специально для нее коробку из-под обуви, полную бумажных кукол с разными одежками, и цветные карандаши, чтобы рисовать. Иногда Зайде брал Бетти с собой в магазин, где покупал сигары для себя и леденцы для нее. Вернувшись в квартиру, девочка рассматривала фотографию в рамке, висевшую на стене. Снимок сделали вскоре после того, как Бэббе с Зайде приехали в Америку. На Бэббе – белая блузка с оборчатым воротником под горло и длинная черная юбка, туго стянутая на талии, на голове – собранные в сложную прическу темные волосы. На Зайде – черный костюм, борода спадает почти до середины груди. Оба очень юные и очень серьезные. Между ними стояла маленькая девочка, глядевшая так же сурово, как и они. На ее плечах лежали руки родителей.
– Неужели это ты? – спрашивала Бетти. Ей не верилось, что мама была когда-то маленькой.
– Да, – отвечала мама и рассказывала, как Бэббе с Зайде приехали издалека, из-за моря, из деревушки в России. Русский царь евреев не любил. Он заставлял их жить в гетто и запрещал им заниматься некоторыми видами работ. Иногда приходили солдаты с факелами и разбивали окна еврейских домов и лавок или сжигали их дотла, поэтому Бэббе с Зайде пришлось уехать в Америку и послать Сару в школу, чтобы она выучила английский и стала американской девочкой. Мама говорила, что дети ее дразнили, называли всякими обидными словами вроде тех, что Бетти слышала на детской площадке от старших ребят, – пархатой, жидовкой или жидовской мордой. Однажды плохие мальчишки гнались за мамой до самого дома и швыряли в нее грязью. Мама рассказала эту историю Джо, когда та вернулась со школы в рваной блузке и с запиской от учителя. Джо подралась с мальчиком, который заявил, что Иисуса убили евреи. Бетти думала, что Джо влетит за драку; вместо этого мама сжала губы и процедила: «Иисуса убили римляне, а не евреи. Скажи это своему дружку». И мама призналась, что в детстве ее тоже дразнили. Джо приставала с вопросами, желая разузнать все подробности: например, поделилась ли Сара с родителями, сообщила ли имена мальчиков учителю и наказали их или нет. Сара лишь покачала головой и заметила, что с тех пор прошло много лет и она уже не помнит.
На обед Бетти получала кусок хлеба, намазанный настоящим маслом и посыпанный сахаром, и миску горохового супа или куриной лапши. Зайде считал, что всем детям нужно кушать суп, чтобы расти, даже летом. Маме с Бэббе тоже доставался суп, Зайде – маринованная селедка с черным хлебом.
После обеда Сара выполняла всевозможные поручения, связанные со знанием английского языка. Иногда Бетти шла в спальню, взбиралась на жесткую кровать Бэббе и Зайде, чтобы немного вздремнуть. Иногда ей поручали опускать тесто. Зайде научил девочку сжимать руку в кулак, отводить назад и бить тесто с размаху. Раздавался свистящий звук, и рука Бетти погружалась в темную податливую глубину по самый локоть. Зайде одобрительно улыбался. Вскоре тесто поднималось вновь, Зайде разделял его на шарики и раскатывал в длинные колбаски, затем соединял по шесть и заплетал в косички. Руки его двигались проворно, как у наперсточника на углу, пока не получалась одна, две, три, четыре халы. Бетти с удовольствием мазала их взбитым яйцом и аккуратно посыпала маковыми зернышками. Сара выкладывала две халы на захваченный из дома противень, накрывала вощеной бумагой, клала на заднее сиденье своей «старой» машины, медленно трогалась с места и осторожно ехала обратно.
Когда они возвращались, дом сиял чистотой – полы вымыты, в воздухе пахнет полиролью для мебели и чистящим средством с ароматом сосны. Мэй оставляла на столешнице сковороду с остывающим кукурузным хлебом, и Сара давала Бетти кусочек. Халу ставили в холодильник, пока Сара готовила остальные субботние блюда: жареную курицу с картофелем, стручковую фасоль с луком, чолнт – тушеную фасоль с мясом и ячменем, который тушился всю ночь в тяжелой оранжевой кастрюле и ждал своего часа в остывающей духовке. Бетти сидела за кухонным столом или в гостиной, читая библиотечные книги, в то время как дом наполнялся приятными запахами жареного цыпленка и свежеиспеченной халы. Сара суетилась на кухне – юбка шуршит, каблучки постукивают: взбивала соус, обрезала хвостики у стручков фасоли, доставала субботние подсвечники, вино и свечи.
Едва начинало темнеть, как Бетти с Джо принимали ванну и переодевались в чистые платья. Папа приходил домой, и девочки вместе с матерью зажигали свечи и произносили благословение. «Доброй субботы», – говорила Сара и целовала дочерей, оставляя у них на щеках следы красной помады. Бетти вдыхала ароматы маминого лака для волос и духов, слушала шорох платья, и ее сердечко едва не лопалось от любви, словно надутый до предела воздушный шарик. Отец благословлял хлеб и вино, Бетти с Джо отпивали по глоточку сладкого красного вина, и семья садилась к столу, накрытому белой скатертью, ела курицу с подливкой и свежую халу с медом, медовый пирог или ругелах – рулетики с орехами, сахаром, корицей и абрикосовым джемом.
